— А ты чего корячишься, может, тоже в Борзе подбили? — спросил Клещиц у Козуха.
— Да нет, товарищ подполковник, застудил, видно, на Телембе, сутки на позиции провел, на холоде, — скромно ответил замполит.
— Ну, хорошо, на Телембе, так на Телембе, — покачал головой Клещиц, с сомнением разглядывая красный нос политрука.
Достав из сейфа толстую прошитую тетрадь с сургучными печатями, Клещиц посмотрел на настольный календарь, потом опять на нос подчиненного в красных прожилках, что-то зафиксировал в секретной тетради и запер ее обратно в сейф.
Глава 11
Замысел Злобина
Должность начальника борзинского горотдела милиции майора Свиридова была номенклатурной, то есть его назначали по результатам собеседования в горкоме партии. При рассмотрении кандидатуры майора Свиридова на должность начальника горотдела милиции первый секретарь Борзинского горкома партии Николай Петрович Злобин поинтересовался у майора Свиридова:
— Спиртное употребляете?
— Да, — ответил немного озадаченный Свиридов.
— А много можете выпить?
— Это смотря чего, — осторожно ответил Свиридов.
— Водки.
— С закуской?
— А вы что, без закуски можете? — хитро прищурился первый секретарь.
После некоторых раздумий Свиридов сказал:
— Нет.
— Так сколько с закуской? — опять спросил его Злобин.
— Ну, стакан.
— И все?
— Ну, если надо, еще один.
— И все? — вперился в него взглядом первый секретарь.
— Все зависит от задачи, Николай Петрович.
— Ага, от задачи, значит. Ну вот, если бы, скажем, сейчас ты со мной распивал бутылку в этом кабинете, какая бы у тебя была задача, а?
Свиридов понял, что его испытывают на искренность и одновременно на управляемость.
— Я офицер, — после некоторой заминки ответил он. — Поэтому я должен был бы понять, что от меня требуется. Что лично Вы мне хотите поручить.
— А если бы я предложил вам взять еще бутылку и пойти к девочкам?
— Я офицер, — повторил на всякий случай Свиридов, подивившись, как легко Злобин загоняет его в угол.
— Ну, офицер, понятно, так к девочкам идем или нет? — Злобин наклонился вперед.
— Если нужно для дела, то идем.
Собеседование закончилось положительным решением, тогда майора Свиридова утвердили начальником горотдела милиции.
Однако коммунистическая партия так же легко могла и снять Свиридова. И не только исключить из номенклатурного списка, а и вообще уволить из органов без выходного пособия и пенсии. В те годы вертикаль власти, контролируемая компартией, работала как хорошо смазанный механизм.
Поэтому, когда сегодня майора Свиридова вызвали в горком к первому секретарю, у него неприятно засосало под ложечкой. На этот раз Злобин не предложил Свиридову сесть в кресло, а положил перед собой на стол папку с документами и фотографиями.
— Смотрите, вот это пришло из политотдела штаба округа.
На фотографиях были изображены какие-то офицеры в капитанских погонах, один с подбитым глазом, другой с перевязанной головой.
— Вот медицинские справки, — продолжал Злобин. — В вверенном вам городе бичи избивают капитанов советской армии. Ракетчиков. Коммунистов.
— У меня нет никаких данных, Николай Петрович. В милицию никто не обращался.
— Может, у вас какие-то трудности в личной жизни? — поинтересовался Злобин. — Может, здоровье пошатнулось? Вы говорите, мы вам подберем работу полегче. Скажем, участкового? Потянете?
Майор Свиридов благоразумно молчал.
— Если ваши бичи избивают коммунистов, а вы по долгу службы их не можете защитить, то, может быть, мы напрасно приняли вас в партию, а, майор? Знаете, мы умеем признавать свои ошибки, а главное, мы умеем их исправлять!
Злобин выдержал долгую паузу и продолжил:
— Вы вообще хотите работать в МВД?
— Так точно! — ответил Свиридов и непроизвольно щелкнул каблуками.
— Очень хорошо. Тогда мы вам предоставим шанс. Мы должны в ответ на эти бумаги предоставить ответ, мол, так и так, меры приняты. Вы следите за моей мыслью, майор?
— Так точно!
— А чего вы тогда стоите? В ногах правды нет. Тут соображать надо. Головой. Садись, майор, будем соображать. Уволить из органов мы всегда вас успеем.
Свиридов с облегчением вздохнул и сел в кресло.
Злобин продолжал:
— Но они там в Чите могут цидулю накатать в обком, соображаешь? Надо в ответе представить факты и документы, чтобы заткнуть им глотку. Ты соображаешь, какие факты, майор?
— Нет, — честно признался Свиридов.
— Правильно. Соображаю я. Поэтому я сижу здесь, а ты сидишь там. И это правильно. Такова расстановка фигур! Как в шахматах. Эндшпиль. Они нам шах, а я тебе мат! Если ты мне в ближайшее время не представишь симметричные документы и фото, я тебе устрою мат. Понял? В два хода. Шах и мат. Протоколы и фото, на которых будут избитые местные жители и пьяные офицеры, оскорбляющие человеческое достоинство в нетрезвом виде. Все понятно?
— Так точно, — ответил Свиридов.
— Идите работайте! — Злобин протянул ему руку.
Свиридов осторожно пожал руку первому секретарю и пошел к выходу из кабинета.
— Стой, майор, — раздался сзади скрипучий голос Злобина. — Ты помнишь наш разговор на собеседовании?
— Помню, Николай Петрович.
— Если сейчас окажется, что ты тогда врал, пеняй на себя. Ты мне веришь?
— Верю, Николай Петрович.
Приехав в горотдел, майор Свиридов срочно вызвал к себе начальника местного вытрезвителя капитана Шапаря.
— К тебе попадают пьяные офицеры? — спросил он его.
— Иногда да, — ответил Шапарь.
— Что ты с ними делаешь?
— Звоню в комендатуру, за ними приезжают и забирают в комендатуру.
— Это где-то прописано, что нужно так?
— Всегда было так, товарищ майор.
— Теперь будет наоборот. Ситуация такая, меня таскали в горком, дела у нас с тобой неважные. В случае чего у тебя будет новый начальник.
— А вы куда же? — удивленно спросил Шапарь.
— На твое место, начальником городского медицинского вытрезвителя.
— А я?
— А ты участковым. Ты вроде с него начинал, работа знакомая. Хочешь?
— Нет.
— Тогда нужно поработать. Это тебе не с пьяными бичами таскаться, тут голова нужна. Ты соображаешь, о чем я говорю?
— Нет, — ответил Шапарь.
— Правильно. Соображаю я. Поэтому я здесь, а ты в вытрезвителе. Это как в шахматах. Чтобы нам не поставили мат в два хода, нужно будет поработать. Я буду соображать, а ты работать. Иначе мат. Мне в три хода, а я тебе в один. Поверь мне на слово.
— Что нужно делать? — спросил Шапарь.
— Мне нужны факты. Офицеров больше в комендатуру не отдавай. Отрезвляй у себя. Фотографируй в оскорбляющем человеческое достоинство виде. Дежурство у «Садко» усилить! Подбирать только ракетчиков из бригады. Нужно, чтобы задержанный устроил дебош! Избил кого-нибудь! Иди, думай. Экспериментируй. Докладывай. Время пошло.
Шапарь повернулся на каблуках и зашагал к выходу.
— Стой! — крикнул Свиридов.
Шапарь остановился и повернулся к начальнику.
— Ты мне веришь? — спросил Свиридов, глядя Шапарю в глаза.
— Верю, — ответил тот. — А чего верю?
— Того, — тихо сказал Свиридов.
— Ага, — также тихо ответил Шапарь.
Глава 12
Объяснение
Что-то нашло на дядю Кешу, так иногда с ним бывает. Какой-то кураж нехороший, что ли. В Доме офицеров сел с ним играть в шахматы какой-то пузатый полковник, чемпион своего полка. Собрались зрители. В первой партии, играя белыми, полковник снисходительно дал дяде Кеше фору в слона. И полковник выиграл. В следующей партии, которую дядя Кеша играл белыми, уже дядя Кеша настоял, чтобы дать полковнику фору в слона. Полковник сначала вальяжно отказывался, потом согласился. И дядя Кеша, играя без слона, выиграл. Любители шахмат, наблюдавшие за игрой, в недоумении переглядывались. Следующую партию без слона играл полковник, и выигрыш остался за ним. И так далее, несколько раз. В конце концов полковник стал пунцовым, как вареный рак, и, беспомощно пожимая плечами, обратился к зрителям:
— Что происходит? Каждый раз выигрывает тот, кто играет без белого слона! Я ничего не понимаю… Какая-то мистика…
Дядя Кеша робко улыбнулся и сказал:
— Понимаете, я вам сейчас все объясню. Дело в том, что, по-моему, этот слон только мешает на доске другим фигурам.
В конце концов до пузатого чемпиона полка дошло, что над ним издеваются, и именно с того дня поползли слухи, что дядя Кеша — замаскированный гросс.
А какой он гросс? Вот Филидор, который приобщил его к шахматам на зоне, был настоящий мастер спорта. Хотя от мастера спорта до гросса — как до луны, гроссы — товар штучный. Филидор дал ему учебник с дебютами и этюдами. Ну и обучил разным хитростям. В конце своего срока сказал, что дядя Кеша играет на уровне первого разряда. Эту хохму с форой в белого слона ему тоже рассказал Филидор. Был такой великий гросс — Александр Алехин. Чемпион мира, который сбросил с шахматного Олимпа непобедимого Касабланку. Что-то там у него с алкоголем были проблемы, с английской женой-аристократкой, с деньгами. Так этот Алехин развлекался так с этой хохмой в парижских шахматных кафе.
Утром я встретилась с дядей Кешей у забора.
— Видел я твоего фраерка, — сказал дядя Кеша. — Утром выходил от тебя. Ну и что?
— А ничего, дядя Кеша, — махнула я рукой.
— Жалко мне тебя, Люся. И себя жалко. Только мою колею уже не сменить. Ага. Одну вещь хочу тебе давно сказать, да боюсь, обидишься.
— Какую?
— А не обидишься?
— Давай, дядя Кеша, что там у тебя обидного такого?
— Ну хорошо, скажу. Тетя Маша твоя такого тебе не скажет.
— Ну не тяни резину, давай обижай девочку.
— Знаешь, вот в наставлении по танкам написано — после марша нужно слить отстой из системы.
— Ну ты даешь, и про танки знаешь!
— Танки ни при чем. А фраера эти военные, когда ходят к вам на ночь, знаешь, как говорят? «Нужно слить отстой». Не хочу тебя обижать, Люся, видит Бог. И дело это не мое совсем, понимаю. Не обижайся. Красивая ты, вся в мать, и умная. А муфлон твой носатый ходит к тебе отстой сливать. Вот так. По дурному как-то все. Обидно. Прости, ради Бога.
— А на кого обижаться, дядя Кеша? На колею свою? На городок этот? Не на тебя же. Вот кто там наверху справедливость по людям распределяет так нечестно, скажи? Может, на него обижаться, а?
— Сдается мне, что эта самая справедливость нам, людям, на откуп оставлена. Хочешь справедливости — сделай ее сам. Сколько можешь, столько и сделай. Правда, даром это не проходит, обязательно какая-нибудь гадость тебе за это случится потом. А может, и добро тоже на откуп дано людям. Поставил весной скворечник или котенка подобрал — прибавилось чуток на земле добра. Дал милостыню нищему — и справедливости прибавилось чуток. Напал на тебя хулиган, а ты его зонтиком в глаз, пусть одноглазым походит. Еще чуток справедливости прибавилось. Читал я книгу «Ковчег Шиндлера». Там один немец спас тысячу евреев от смерти в газовых камерах в Освенциме — вот сколько добра на земле прибавилось! Никто, кроме нас, человеков, его сюда подбрасывать, кажется, не будет. Добра не будет, а справедливости и подавно.
— Что-то не спешат человеки подбрасывать добра, а, дядя Кеша?
— А может, и правильно, что не спешат. Со своим добром лучше не лезть без необходимости. На зоне быстро это схватываешь. Просто потому, что за это тебе отплатят злом. Точно отплатят, ага. Если не человек, которому ты сделал добро, так сама жизнь. Проверено. Но многие все равно лезут. Хотя по теории Дарвина должны отсеяться в борьбе за выживание.
Дядя Кеша замолчал, и я замолчала. Стоим так у забора, уходить неохота. Ни мне, ни, вижу, ему. Ну я как женщина жду: ты — начало мужское, активное, говори дальше, а я послушаю.
— Много чему зона учит, — сказал, помолчав, дядя Кеша. — Например, жить сегодняшним днем. Особо ничего не болит, солнышко взошло — живи, радуйся. Самое интересное, в Евангелии примерно то же самое написано. А на воле не так. Готовь сани летом, а телегу зимой. Лето красное пропела, так пойди же попляши. Дурацкая басня.
— Ну а зло откуда на земле, дядя Кеша, знаешь? — спросила я.
Дядя Кеша задумался, даже кепку сдвинул и седой затылок почесал.
— Это сложнее. Многие тут поломали зубы. Все зло откуда — не знаю. И никто не знает. Потому что есть зло человеческое и зло как бы от природы. Откуда зло человеческое, понятно: оттуда же, откуда и добро. Зло на добро, кто кого!
— Ну и кто кого? — спрашиваю.
— Кто ж его знает… Но окончательный баланс должен быть. Какое ж дело без окончательного баланса? Придет время, и будет написано: «Итого». И начнется самое интересное, когда станет ясно у кого какое «итого» выходит. Одним направо, другим — пожалуйте налево. Будут кричать: «Как же так, ошибка тут, мы же такие успешные! Почему это нам налево, а вон тем дуракам ободранным направо?!» Но там на бас не возьмешь. Аллес капут, время исчезло, некогда уже жить по-другому, раньше надо было. Но мы ж не знали! А надо было знать.
Дядя Кеша замолчал и о чем-то задумался. Потом сказал:
— На зоне тост такой был, не у блатных, а у мужиков: «Правда будет!» Только, наверное, будет та правда уже на том свете. А так хочется на этом! И не обязательно для себя. Просто чтобы правду эту увидеть. Хоть одним глазком. Вот присушила бы ты лейтенанта какого, чтобы не отстой свой сливать где думал, а дышать без тебя не смог. Ни сидеть, ни лежать, ни ходить, ни стоять — только о тебе целый день, а заснет — и там ты. Девки это могут.
— Что ты говоришь такое, дядя Кеша? Это как присушила? Это к ворожке, что ли? — спросила я, а сама подумала: «А Наташка-то наша Диму Шишкина, часом, не присушила ли?»
— Ворожки это и делают, — сказал дядя Кеша, чему-то криво усмехнувшись. — Страшные привороты есть. И сильные. Очень страшные. Только в конце дороги той — плаха с топорами. И буквы над плахой «Добро пожаловать в ад!».
Дядя Кеша посмотрел на меня пристально так и сказал:
— Чего я тебе это говорю? А некому мне больше это сказать. Не дал Бог мне того, кому сказать. Вот тебе и говорю. Ты умная, хоть и баба. Ты поймешь. Запомни, что я сейчас сказал, Люся. С приворотами не шути.
— А вот Ирка Фигура, официантка в «Садко», сказала, что нужно венец безбрачия снимать. Это что? Можно?
— Точно не знаю. Что-то сомневаюсь. А ты что, собралась?
— Да вот, не знаю.
— Пойди в нашу церковь, расспроси. Лучше у батюшки спроси, что я могу знать?
— Я, может, и уеду теперь… Только придется потерпеть.
— Терпи, терпи… За это иногда вознаграждение бывает. Говорят, на том свете — точно. Но иногда и на этом случается.
— Дядя Кеша, — сказала я. — А давай я и тебе одну вещь скажу, а?
— Ну давай, гони.
— Скажу, только не ругай. Видишь тетку мою? А чего б тебе не жениться на ней, а?
— Может, у тебя шутки такие, не знаю. Но отвечу. Женитьба — дело молодое. Когда кровь играет, когда жизнь устроена просто. А потрет она тебя, повертит в своих ручках шершавых туда-сюда, и поймешь однажды, что в колоде твоей одни шестерки да семерки остались. Доковыляю один уже как-нибудь. Хотя тяжело без марьяны [27], да. Мысли интересные в голову приходят, да.
— Что за мысли? Колись, дядя Кеша, а то ты все про меня, да про меня, — улыбнулась я.
— Ну, если хочешь… Мысли такие. Вот почему тот фраерок ушастый, который каждую неделю женщину меняет, у всех в почете, а женщина, которая с разными мужчинами, ну понимаешь, дела имеет, то она шалава, потаскуха и шлюха? Никогда не задумывалась? Сейчас скажу, слушай. Потому что ключ, который открывает все замки — очень хороший ключ. А замок, который открывается любым ключом — совсем плохой замок, никому не нужен такой дрянной замок.
— Выходит, опять про меня? Плохой у меня замок, да? Недорогой такой замочек, ширпотреб. Ох, дядя Кеша, без ножа меня режешь!
Запал мне в душу тот разговор с дядей Кешей. И про отстой, и про замок, который открывается любым ключом. Много уже чего запало в ту душу, аж хлюпает при ходьбе. Надо почитать что-нибудь. Только чтобы старинного и гениального. Может, полегчает. После работы я пошла в городскую библиотеку. По-моему, я там появилась одна за последний месяц.