— Это вам не баба, — поучительно сказал Галимов, похлопывая жилистой рукой по кожаной спине снаряда, — а конь — гимнастический снаряд! Демонстрирую правильное выполнение упражнения.
Капитан снял китель, разбежался, прыгнул на пружинящий трамплин и, раскинув руки, почти горизонтально полетел над конем. Но легкий Галимов не рассчитал и слишком сильно оттолкнутся от трамплина. Поняв это уже в полете и желая выправить траекторию, он начал отчаянно перебирать ногами в воздухе, пока не зацепился за ручку коня. Галимова резко крутануло и бросило вниз под ноги непокоренному гимнастическому снаряду.
Так что несмотря на угрозы, исходящие из внутренностей ящичка ГГС, никуда Галимов сегодня не пойдет, а после отбоя завалится спать до утра, оставив вместо себя своего помощника — двухгодичника лейтенанта Мальцева. Ну а Мальцев — лейтенант ненастоящий, поэтому если и придет с проверкой в казарму, то можно его на чаек пригласить в каптерку. Недавно он тоже дежурил помощником у Галимова, пришел с проверкой после отбоя, но вместо проверки рассказал анекдот: «Раньше у меня было все: работа, друзья, любимая девушка, — но потом врачи мне поставили страшный диагноз — годен».
А потом взял дембельскую гитару с вырезанными на ней буквами «Кто не был, тот будет, кто был, не забудет. ЗабВО-79» и спел песенку такую классную, потом деды просили слова списать:
Из колымского белого ада
Шли мы в зону в тяжелом дыму,
Я увидел окурочек с красной помадой
И рванулся из строя к нему.
Переписав у Мальцева слова, деды потом пели ее в каптерке, заменив «калымского» на «забайкальского», а «в зону» — на «в казарму». Получилась нормальная солдатская песня:
С забайкальского белого ада
Шли в казарму в тяжелом дыму…
В 23 часа в казарме вечерняя поверка и отбой. Рядовой Панковский, поставив в угол телевизионную метлу, строевым шагом подошел к телевизору:
— Товарищ телевизор! Разрешите вас выключить! — отрапортовал Пача и отдал честь.
— Выключение разрешаю! — сказал находившийся поблизости дед.
Пача выдернул шнур из розетки, предварительно еще раз отдав телевизору честь.
Казарма засыпает. В наступившей темноте шуршат духи — кто-то подметает пол, кто-то чистит туалет, кто-то выполняет очередное дедовское поручение.
Деды не спеша собираются в каптерке, разливают из чайника чифир, режут ножом московский гостинец мадам Панковской и настраивают гитару. Сдвигаются жестяные кружки и звучит главный дембельский тост: «Дембель неизбежен!»
Теперь можно и посмотреть дембельский телевизор. Он стоял в углу каптерки за занавеской. От телевизора в нем остался только корпус и ручка с надписью «Громкость». За телевизором ожидал своего времени дух-диктор. Когда дед отодвинул занавеску и повернул ручку «Громкость», дух просунул голову в проем экрана и начал говорить хорошо поставленным голосом:
— Начинаем международную панораму. События, факты и комментарии. Новости из-за рубежа. Обзор событий зарубежного коммунистического движения. Победой трудящихся Южной Кореи закончилась двухмесячная забастовка. В Тунисе на состоявшихся выборах в Учредительную ассамблею коммунисты заняли третье место. На Филиппинах сотни молодых людей в красных майках прошли по улицам городов.
После того как кружка горячего чифира под копченую колбаску разогнала кровь, можно сделать телевизор потише или вообще отослать духа готовиться к следующей передаче. Ну а самим подумать о душе.
А чего хочет душа дедушки Советской армии после кружки чифира? Конечно же, спеть любимый хит — «Ковыляй потихонечку», от которого так щемит в груди у всех дембелей и дедушек:
Но ответила девушка, что любви больше нет,
Что любовь уж потеряна. Вот такой был ответ:
«Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь,
Зарастут твои ноженьки, проживешь как-нибудь!»
Низкорослый крепыш, якут Лебедев по прозвищу Лебедь, тоже дедушка Советской армии, и по этой причине ему не положено спать в столь ранний час. Этих песен, что поют сейчас в каптерке, он, честно говоря, не понимает, да и не приглашают его особо туда. Хотя по своему статусу Лебедь и имеет право туда зайти, но сам не хочет. Зачем ему русские песни? Совсем скоро он уедет домой и забудет те несколько десятков русских фраз, которые он выучил без малого два года назад. А песню он знает свою:
Ама дуо, ама дуо,
Эн миигин умунну?
Что означает «Неужели, неужели ты меня забыла?» Лебедь уже и сейчас забыл многие русские слова. Зачем они ему, когда скоро он вернется в родную деревню Кэнтик в Верхневилюйском улусе? И женится. Только не сразу. Сначала нужно купить оленя. Чтобы был у Лебедя свой олень. Вот когда у Лебедя будет олень, тогда можно и сватов засылать, иначе нельзя. Это русские пусть балуют. Влюбляются, разводятся, изменяют, ревнуют, прощают, опять изменяют. А с Севером шутки плохи. Поэтому во всем должен быть раз и навсегда установленный порядок. Это вам скажет любой якутский мальчик и любая якутская девочка.
Вот в армии, куда попал Лебедь, есть свой, не им установленный порядок. Согласно этому порядку четыре месяца назад Лебедь стал дедом. Одновременно он получил право ходить по казарме где захочет, держать руки в карманах, носить часы, лузгать семечки и носить ушитую выцветшую форму. Чтобы форма стала выцветшей, ее нужно несколько раз постирать в бензине.
Одновременно у Лебедя появились и новые обязанности. Их не так много. Одной из обязанностей Лебедя является издеваться над духами. Глупо, но не он это придумал, а порядок есть порядок. Конкретно Лебедь должен издеваться над закрепленным за ним духом, фамилию которого он тоже забыл. Странные какие-то эти русские. Если думать над тем, что они говорят, то можно дураком стать. Особенно когда говорит политрук Козух. Так в их деревне дед Батмынх бормочет, когда накурится перетертого сушеного мухомора. Но эти правила придумал не Лебедь, и не ему их отменять. Поэтому Лебедь подошел к койке закрепленного за ним духа и, пнув его ногой, закричал:
— Эй! Анука! Ааа?
Дух проснулся и сел на койке, протирая глаза.
— А сколько дедуске слушить? Анука давай! — выкрикнул Лебедь нужные слова.
— До приказа дедушке осталось шестьдесят три дня! — ответил заспанный дух.
Лебедев не мог проверить духа, потому что сам не знал точной цифры. Честно говоря, она его и не очень интересовала. Но он дед, и поэтому должен время от времени издеваться над закрепленным за ним духом и вести с ним разные беседы.
— Анука?! — Лебедев подозрительно прищурил раскосый глаз на блинообразном лице. — Шланг, да?
— Нормально, все хорошо! — заверил его дух, утвердительно закивав головой.
С прикрепленным якутским дедом ему несказанно повезло, о чем он уже не раз писал в письме домой ничего не понимающим родителям. Как правило, этими выкриками и проверкой срока до дембеля Лебедь и ограничивал их общение. Не то что у остальных духов, попробуй ошибиться — враз по зубам получишь.
— Ну, ты шланг? — выкрикнул еще раз Лебедь.
— Нет, все нормально! — заверил его дух.
— Ну давай! — миролюбиво сказал Лебедь и ушел.
В свою бытность духом сам Лебедь не интересовал дедов и дембелей. В его диких глазах читалось все что угодно, только не страх. А без этого, понятно, никакого интереса нет. Более того, маленький якут стал пользоваться у них даже уважением.
Во-первых, он обращался к своему комбату Галимову на «ты». Что только не делал Галимов, для которого Лебедев стал сущим наказанием. И на гауптвахту сажал, и по-хорошему старался объяснить ему правила, но Лебедев только смотрел на него, хитро прищурившись, и говорил:
— Но ты же один, да? Тебя же не много есть, а?
Перепробовав все методы и не добившись никаких положительных сдвигов, Галимов махнул на него рукой.
За одно только это Лебедев уже стал героем. Но настоящую популярность Лебедь получил после того, как однажды на техтерритории он нашел длинную веревку, завязал на ее конце какой-то диковинный узел, а затем, раскрутив это все над головой, поймал этой петлей пробегавшего мимо духа и завалил его на землю. Наблюдавшие за всем этим деды были поражены мастерством малыша-якута. Со временем Лебедев по указанию дедов изготовил настоящий маут, якутское лассо, и ловил им под присмотром дедов замешкавшихся черпаков и духов, неосмотрительно проходивших мимо. Дедам почему-то особенно нравилось, когда Лебедев заваливал на землю одного толстого духа в очках из их дивизиона. Фамилию его Лебедь уже забыл, зачем она ему?
Все-таки эти русские странные, ага. Сначала они ему объяснили, что если к часовому на посту ночью подходит человек, то нужно скомандовать: «Стой! Осветить лицо!» Если это развод караула, то скомандовать: «Разводящий ко мне, остальные на месте!» Если эти команды не выполняются, то нужно передернуть затвор автомата и скомандовать: «Стой, стрелять буду!» Так написано в уставе.
Он так и сделал, когда капитан Галимов пошел ночью проверять посты. Лебедеву потом что-то там объясняли про батарейки в фонаре, которые сели уже года два назад. Но Галимов тогда так и не смог осветить лицо. Может, Лебедев что-то и напутал, кажется, после того, как он с лязгом передернул затвор Калашникова, он что-то кричал, типа «ложись, убью на месте!» Но смысл-то понятен, Галимов же понял? А как не понять, если Галимов сам вручал Лебедеву грамоту за первое место в соревнованиях по стрельбе из автомата Калашникова? Лег на землю Галимов, все по уставу. А может, и что-то другое написано в той книжке, Лебедь не читал. Да это ему уже и не нужно. Больше Галимов никогда не идет проверять караул, когда в него заступает Лебедев. Ну и хорошо.
В каптерке все поутихли. Колбаса съедена, чифир выпит, дембельские песни спеты. Деды расходятся по казарме. Правда, после чифира спать совсем не хочется.
Калошин вышел из каптерки и прилег на свою койку. Хочет ли он домой? Когда-то хотел. Больше всего на свете хотел. А сейчас не знает. Свыкся, хотя и надоело все. Скучно. Никаких целей в жизни, кроме как дожить до приказа. Сколько там, кстати, до приказа? Можно пнуть ногой прикрепленного духа, и тот должен назвать точную цифру. Когда-то сам Калошин получал по зубам от своего дедушки за ошибки. Калошин пнул ногой в панцирный матрац стоящей над ним на втором ярусе койки и подал команду:
— Дембель в опасности!
Спящий над ним «слон» [37], протирая глаза, соскочил с койки и, скривившись от натуги, подпер ее плечом, не давая койке таким образом обрушиться на находившегося в опасности дембеля Калошина.
— Опасность миновала! — через некоторое время скомандовал Калошин.
Слон, отдуваясь, полез наверх досматривать прерванный Калошиным сон, в котором мама звала его со двора на ужин.
Конечно, о дембеле мечтают все. Хотя бы из-за того, что там, на дембеле, есть девки, которых Калошин не видел уже почти два года. До призыва особо так и не обращал на них внимания, а только здесь понял, какие это совсем другие существа.
Поэтому сержант Калошин решил написать письмо.
Дедушка Советской армии писем родителям писать не любит. Так, телеграмму иногда, когда патруль по городу, мол, жив-здоров, подробности письмом. Правда, неприятность тогда одна вышла. Калошин попросил туркмена Алдыбергенова, который шел в патруль, дать такую телеграмму. Ну Алдыбергенов и дал: «Калошин жив, подробности письмом». Большой переполох подняли тогда родители Калошина.
Поэтому Калошин будет писать письмо девушке. Сочинять текст письма Калошин тоже не будет. Дедушке Советской армии этого не положено по сроку службы. Можно разбудить какого-нибудь грамотного духа, попадаются иногда такие поэты, что слезу прошибает. Такого духа ценят, также как и духа-художника или духа-сапожника. А можно взять толстую общую тетрадь, хранящуюся в каптерке, с разными любовными заготовками. Калошин пошел в каптерку, взял чистый лист бумаги и раскрыл наугад тетрадь с заготовками.
«Каждый день, проведенный без тебя, кажется мне вечностью», — прочитал Калошин. Слабовато. «Как я жалею, что не могу прижать к своей груди ничего, кроме холодной стали автомата!» А вот это уже получше, пожалуй, пойдет. Калошин выписал фразу и перевернул страницу. «Спи спокойно, моя девочка. Закрой свои большие ресницы. Пусть тебе приснится счастливый сон. А я здесь с автоматом в руках буду охранять твой покой». Это надо будет поставить в конце. Вот еще: «Не говори, что наш мир так печален, не говори, как трудно ждать солдата. Постарайся среди невзгод, обмана и предательства надеяться, верить и любить». Надо тоже выписать. Хотя не очень понятно, к чему это, но девчонки так любят, вот пусть и разбираются, что к чему.
Глава 17
Неприятности продолжаются
Подполковник Клещиц подошел к окну своего кабинета и уставился на видневшуюся вдали двугорбую сопку. Вот уже пять лет он смотрит из окна на эту сопку. Просто больше вокруг ничего нет, только эта сопка и все. Уезжать отсюда Клещиц будет пекинским поездом. Можно, конечно, самолетом из Борзи до Читы, потом маяться сутки с пересадкой на рейс Чита-Москва, потом вылететь в три часа дня, лететь шесть часов и прилететь в Домодедово тоже в три часа дня. Но он так не хочет. То ли дело отдельное купе, бутылочка коньяка с салями под перестук колес. Видеть уплывающий борзинский вокзал, а потом читинский, суетливых местных мужчин и женщин на перроне. Но главное не это. Главное, это знать, что ты уже никогда сюда не вернешься. Это ж удовольствие, которое необходимо растянуть. Поэтому и покидают эти края заменщики часто не самолетом, а на Пекинском поезде. Перед Иркутском несколько часов поезд будет ехать по берегу Байкала. Клещиц представил, как он будет смотреть в окно на величественные виды, а в руке у него будет дымиться чашечка заваренного кофе с коньяком. Но до этого еще нужно дожить.
Клещиц устал. От этой чертовой дыры с дурацкими голыми сопками, где нет ни одного деревца, кроме чахлых кустиков. От этого человеческого материала, который не хочет жить спокойно. От этих швей-мотористок, которые щелкают зубами и пытаются схватить проходящего мимо лейтенанта. От этих лейтенантов-двоечников, мучающихся от спермотоксикоза. А кого еще пошлют сюда после училища, отличников, что ли? Хотя вот прислали же сюда отличника боевой и политической подготовки лейтенанта Боклана. Потому что ЗабВо — это не только ссылка, но и хороший трамплин для пути наверх, на вершину военного Олимпа. Отслужит этот Боклан годик — и придет ему персональная замена куда надо, хотя бы в ту же Германию. А оттуда уже в Академию.
Клещиц хочет, чтобы за окном просто шел дождик. Чтобы капли ударялись о подоконник — кап, кап. Но в этих краях так не бывает. То месяц ни одного облачка, то потом дождик рванет такой, что телеграфные столбы поваляет.
Так вот, если этот шквал неприятностей не остановится, то не видать ему в этом году замены. Ни проплывающего за окном купе Байкала, ни дымящегося кофе с коньяком, ни перестука колес, нихрена вообще не будет тебе, дорогой товарищ Клещиц.
Клещиц опять подумал о том, какая важная сила в армии — женщина. Точнее, не женщина, а жена. Самое худшее, что может случиться с семейным офицером — это тихое пьянство. Вот как у капитана Данилова, из-за которого недавно пришлось разрывать канаву за клубом. Тихий безвредный человек, скоро в отставку по возрасту. А когда семьи нет? Вот, например, застарелый холостяк старший лейтенант Еропкин с дурацкой кличкой Полковник. Начальник радиолокационной разведки дивизиона, тут нареканий нет. А в личной жизни? Чудит мужик. То в строевой отдел рапорт написал, мол, желаю, чтобы меня послали в горячую точку, во Вьетнам, бороться с китайскими захватчиками. Выполнять интернациональный долг перед Родиной. Или в Египет, или в Корею, главное, чтобы выполнять интернациональный долг перед Родиной — и все. А на следующий день в восьмой квартире Еропкин, угрожая борзинской девице по кличке Бурятка ружьем для подводного плавания, вынудил ее танцевать на столе стриптиз. Учитывая, что на улице забайкальская зима и поддевка у девушки была соответствующая, можно себе представить, что это был за стриптиз. А на следующий день после попойки с бурятским стриптизом Еропкин заступил на боевое дежурство начальником дежурной смены. Позиция батареи находится в десяти километрах от части, в сопках. Еропкин оттуда послал в Борзю дежурную машину за чем-то, может, и за пивом, где ее остановил сам начальник гарнизонной военной автоинспекции майор Певнев. Водитель, понятно, не остановился, а рванул назад к своим на позицию в сопки. Певнев за ним погнался на газике. Так и ворвались в клубах пыли и снега на позицию боевого дежурства. Майор Певнев выскочил из газика, страшный весь такой, начальник же большой, и с кулаками на солдата-водителя набросился. Так Еропкин, даром что старший лейтенант, а спокойно так отдает приказ: