Сжимаю кулаки, глядя на пустой горизонт. Матерюсь так, что уши вянут, отбираю у нее люльку, до ближайшей деревни еще топать и топать. Смотрю на Нику, она обнимает себя руками, голову в плечи вдавила, трясётся вся. Понимает, что за любимую тачку он ей шею свернет. За меньшее лупил. Черт, от этой мысли становится тошно. Не так меня воспитывали, чтобы на телках зло вымещать, не должен мужик бабу бить, даже если рога она ему наставила или компьютерные провода перерезала, прогнать, разобраться, но не бить же, не по-мужски это.
На себя все возьму, скажу, что грибы пошел собирать, страсть как грибочков захотелось, как у бабки в деревне, а ключ в замке зажигания застрял. Пусть на счетчик меня ставит, только девку не бьет, плохо это.
Смеюсь, не обращая внимания, что криво смотрит. Какое мне до них дело? Один псих недорезанный, другая сама виновата, не для этого тут, не в этом моя миссия. Не должен я в это лезть, если она херню творит, я причем? Нашла время, когда убегать, из окна бы прыгнула по связанным простыням, когда его дома не будет, нет надо было меня под монастырь подвести. И главное, куда побежала? С грудным ребенком в лес. Ума - палата.
Обзываю ее, гноблю, но сам уже не верю в то, что говорю. Чем больше узнаю стрипуху, тем меньше понимаю, зачем она пошла в эту профессию. Похоже, что не шлюха она, да и продажная своего благоверного другой телке на даче не оставила бы. Отбивала, протыкая шампуром силиконовые сиськи, а Нике, судя по всему, плевать. Говорю ей гадости, чтобы стена между нами стояла, да потолще. Пусть ненавидит, и я буду делать вид, что ненавижу, так мне легче спрятать свое восхищение. Я ведь с Серым не первый день по клубам таскаюсь, не люблю я этот адский котел угарных развлечений, домой его пьяненького доставляю, но, чтобы кто-то так танцевал, никогда не видел.
Соврал я и не покраснел, близко к ней во время танца не подходил. Когда Серый с барменшей любезничал, я в углу стоял и на черную жемчужину любовался. И никаких денег я ей, конечно, не пихал, постеснялся бы. И сиськи она особо не мяла, ну, по крайний мере, по сравнению с другими стрипухами, пошлости в ней не было, только невероятная красота, от которой в глазах темно.
Думай, Никуша, что я тебя шлюхой считаю. Ни к чему тебе знать, что не из-за заботы о дружке сказал, что ты Серого можешь заразить венерическими, а потому что не хотел, чтобы его грязные лапы к тебе прикасались. Нравится мне, когда ты танцуешь.
Не просто так Серый ее лупит. Ныл тут недавно пьяный, что не любит его женушка, совсем не старается. Какой там старается, да от нее половина осталось, тени под глазами черные, как два Клязьминских водохранилища, на голове черти что, скоро мыться перестанет, гонимая мужниной любовью и нежностью. Когда познакомились они, она как роза была чайная: нежная, пахучая, махровая.
Пфу, блин, не мое это дело, не для этого я здесь, нужно сосредоточиться и перестать обращать внимания на их отношения. А то провалю все к чертовой матери.
Глава 16. Проклятье недалёким водителем с манией величия.
Он убьет меня, я в этом даже не сомневаюсь. Либо ударит так, что буду лететь через всю комнату, либо задушит. Страшно за малыша, но что мне делать прямо сейчас, я не знаю. У меня ничего с собой нет, бежать мне некуда, все же с водилой безопаснее. Не знаю почему, но мне кажется, что шофер меня не тронет, слишком предан моему мужу. В лесу я пропаду, а что будет с ребенком даже страшно подумать, мне приходится идти за человеком, который испытывает ко мне сплошной негатив. От мысли, что меня ждет, я дрожу, как будто поднялась высокая температура. Водила отобрал люльку, так двигаться легче, но, честно говоря, я уже устала, а еще очень хочу есть.
Мы идем вдоль дороги. Дождь все еще накрапывает, мне это не нравится. К тому же темнеет и становится холодно. Под ногами скрипит гравий, я прислушиваюсь к тишине, надеюсь различить шум мотора, подъезжающего авто, но мы как будто попали в другой мир, где машины еще не изобрели.
- Я позвонил мужу твоему, он сказал переночевать где-нибудь, завтра заберет нас. Связь здесь хреновая, сквозь череду пьяных матов я расслышал только «приткни их куда-нибудь».
У меня даже сердце остановилось. Догнала водилу, развернула к себе:
- Как это?
Он безразлично смотрит на меня, остановившись:
- Твой сын слишком маленький для подобных прогулок. К тому же оглянись, нас никто не собирается подвозить. Деревня недалеко, попросимся к кому-нибудь.
Я никогда не смотрела на него в упор, отводила глаза, как только он поворачивался или плавала вокруг, а теперь уставилась, не отрываясь, нагло, в самую глубь, как будто там ответ на все мои вопросы. Вот только все, что я увидела – это гадкая ухмылка с налетом цинизма.
- Ты с ума сошел? Я не пойду в чужой дом. Оставаться непонятно у кого, раздеваться там.
Неожиданно водила громко смеется:
- Тебе лишь бы раздеваться, - вздыхает, кашляя и не переставая хохотать, обходя меня вокруг, - и с ума сошла ты, когда без сумки для ребенка, где все ваши подгузники и бутылки с сосками, побежала в лес, мамаша, - последнее он добавляет с таким ядом, что хочется расцарапать ему лицо.
- Знаешь что? – ставлю руки на пояс.
Он не может идти дальше, потому что я замерла на месте, мне нравится это ощущение легкого превосходства.
- Что? – отвечает он, скривившись.
- Что! – повторяю его интонацию.
- Ну так что? - все же делает шаг вперед.
- Детский сад, - вздыхая, задумываюсь о том, что я буду делать, ведь принадлежности для ребенка и вправду уехали вместе с телефоном и кучей разных вещей.
Как же бесит, что водила прав.
- Взрослая. Я свою майку под сральные дела не дам.
- Я твою грязную майку и не …
На горизонте появляется автомобиль, тусклые фары прорезают сумерки. Брызги грязи и мелкие камушки летят из-под колес в разные стороны. Прыгаем, орем, но внедорожник проезжает с такой скоростью, что мы не успеваем рассмотреть сидящего внутри.
- Я бы тоже не остановился, - взлохмачивает свои без того лохматые волосы, - вон уже поворот на деревню с названием на знаке.
- Я не пойду в незнакомый дом. Не буду ночевать с тобой под одной крышей, не доверяю тебе, мало ли, что у тебя на уме.
Он медленно поворачивается, смотрит на меня так, будто я жаба в короне с семью брильянтами в центре.
- Очень надо.
Почему-то это задевает.
- Как же ты меня бесишь, если бы он попросил кого-то другого довести нас, то …
- То ты уже давно была бы дома, потому что он не совершил бы такую глупость и не повелся на твое «свали из салона».
С пригорка съезжает еще одна машина.
- Эй, стрипуха, кофту снимай, тогда он точно остановится.
Я кричу, прыгаю, машу руками. Кофту то, конечно, не снимаю. А водила даже не оборачивается, идет, как шел.
- Вот почему ты ничего не делал?! – выговариваю ему, брызжа слюной. - Он мог остановиться! Как же ты меня раздражаешь своей тупостью.
- Ты повторяешься.
- И слабоумием.
- Еще, - идет прямо, спина ровная как струна.
- И дебилизмом.
- Давай, ни в чем себе не отказывай, стрипуха, сегодня или никогда.
- И волосами.
Он останавливается, перекладывает люльку в другую руку и смотрит прямо на меня.
- У меня отличная прическа, понятно тебе?!
Я не знаю почему, но начинаю смеяться, хохот перемешивается со слезами, впадаю в истерику. Все накопившиеся нервы выливаются в этот идиотский смех. Отличная прическа у него. Вечно все дыбом и в разные стороны.
- Это не твое дело, на себя посмотри. Тоже мне королева красоты.
- Опять детский сад, - продолжаю смеяться, вытирая слезы.
- Там в клубе, до свадьбы, была ничего, а сейчас уже абы что, честно говоря.
Вздыхаю, закрывая лицо руками.
- Ужас какой! За что мне это? Проклятье недалёким водителем с манией величия.
Шофер ставит люльку на асфальт, говорит спокойно, но заметно, что едва сдерживается:
- Стрипуха, - на секунду закрывает глаза, явно успокаиваясь, - я бы на твоем месте помалкивал. Ты нас затащила в это говнище. Я мог бы сейчас на диване сидеть, в потолок плевать, возможно и не один. А не шляться с тобой по трассе, выбирая сарай для ночлега.
- Ты не один? Не смеши меня, да кто с тобой согласи…
Он открывает рот, чтобы сказать мне очередную гадость, просто в шоке от моей наглости, вижу, как ходят желваки на его лице, но я замечаю свет в крайнем доме у дороги, беру ребенка из люльки и бегу туда.
Нам везет, калитку открывает дородная, видная, белолицая и очень румяная молодая женщина, рядом с которой я смотрюсь как анорексичка со стажем.
Она живет с отцом, который мирно посапывает в углу. В доме довольно уютно, все из камня и дерева. Отделка комнат отличается простотой, можно даже сказать грубоватостью, заметно, что множество деталей сделано хозяевами собственноручно. Мебель в основном старинная, деревянная, прочная, но без изысков. В центре большой массивный комод. Вышитые вручную скатерти, занавески, салфетки и прихватки.
Водила отправляется искать туалет, а я присаживаюсь на край лавки, чтобы покормить ребенка. Девушка хлопочет по дому, она кажется милой и очень дружелюбной. Это чудо, что нас так легко пустили.
- У тебя красивый муж, - хихикает она, доставая вилкой из бочки соленые огурцы с прилипшими веточками укропа.
- Да ну, - вырывается у меня неосознанно, - ну да, - киваю головой, соглашаясь.
Она решила, что мы муж и жена. Это забавно.
- Глазюки красивые и улыбка, волосы…
- Тебе правда нравятся его волосы? – морщусь в недоумении.
- Угу, - откусывает она большой кусок огурца, смачно прожевывая, - и ты уж извини, но зад у него, - она мечтательно вздыхает, - ну и такой нос…
- А с носом то что? – не могу разгладить складку между бровями от удивления.
- А то ты не знаешь, что значит такой нос для мужика, - рогочет девица.
- Только то, что в такой огромный шнобель поместиться много соплей во время насморка.
Непонятно от чего злюсь, когда девушка по имени Зина млеет при виде вошедшего в дом водителя.
Глава 17. Это была вынужденная близость
Волосы ей мои не нравятся! Смотрюсь в запотевшее зеркало с мутными расплывшимися трещинками, перекидывая пряди с одной стороны на другую. В воздухе раздается быстро исполненные, раскатистые, виртуозные пассажи стрекочущих кузнечиков. Под тусклой лампочкой покосившегося домика с сердечком на двери выгляжу вполне прилично.
Сказала бы она такое своему Сереженке, я бы на нее посмотрел, а тут гляди, разговорилась. И главное обзывается, совсем обнаглела. А Зина ничего, душевная такая женщина. Добрая, не то, что танцовщица откровенного жанра.
Низко наклоняясь, вхожу в дом, половицы скрепят, а с кухни доносится приятный аромат готовящейся еды.
Сажусь на край лавки, подальше от «подруги по путешествию». Но она неожиданно подползает ближе, все еще держа малого на руках, наклоняется, шепчет, пока Зина хлопочет у плиты:
- Она думает, что мы муж и жена, не стоит ей говорить, что ты мой…
Перебивая, шепчу в ответ:
- Что ты снимала трусы за деньги, когда познакомилась с богачом, а теперь шляешься по лесу с его водителем, потому что тот не захотел слезть с бабы ради того, чтобы забрать вас с сыном?
Нарочно делаю ей больно. Наши отношения – это бутыль с зажигательной смесью. Никогда в жизни не хотелось наговорить женщине столько гадостей. Я не могу в себе разобраться, я то вижу ее красоту, то схожу с ума от злости и раздражения. Она будоражит меня, ее тело влечет. Стрипуха именно такая, какой в моих фантазиях должна быть женщина подо мной. Но больше всего на свете я ненавижу продажность и лицемерие. Я очень хочу, чтобы они развелись, потому что видеть ее постоянно - невыносимо. А еще эти сны, в которых она танцует только для меня…
Продолжаю раздражаться, хочу увидеть ее реакцию, не знаю зачем, но мне необходимо понять, какого хрена она терпит подобное унижение от своего мужа. Неужто все-таки деньги? Она наклонилась слишком близко, прядь ее белоснежных волос касается моей щеки.
Одним субботним вечером Сергей попросил меня забрать ее из огромного магазина, мы ехали в переполненном лифте, стрипухе пришлось прижаться ко мне. Это была вынужденная близость, ничего личного, но я дышал ее запахом, впитывал ароматы, как будто пробуя на вкус. Стрипуха злит меня регулярно, но пахнет просто обалденно. А эта прядь настолько шелковистая, хочется потянуть ее губами.
Ника каменеет, перестает дышать, ей неприятны мои слова, вижу тоску в ее больших карих глазах, сжимается, отворачиваясь. Широко улыбаюсь Зине, хочу, чтобы «моя женушка» видела, что я нравлюсь другим женщинам, не спрашивайте зачем мне это.
Зина угощает нас щами с перловой крупой приготовленными в русской печи. Это что-то невероятное, давно ничего не ел настолько домашнего и уютного. Хозяйка много говорит о себе, рассказывает о местных жителях и сыне, который с классом уехал в город на выходные. Сложно что-то вставить в эти монологи, но мы со стрипухой и не хотим этого. Я поглядываю в ее сторону, кажется, мне все же удалось ее обидеть. Она притихла, больше не огрызается.
Хозяйка стелет нам в одной комнате, сооружая семейное ложе на узкой деревенской металлической кровати с одной подушкой на двоих. Вместо матраса кладет деревянный щит, сверху бросает несколько одеял.
Стрипуха испуганно смотрит на шерстяное клетчатое покрывало с кистями, косится, сжимаясь. Плохо же она меня знает, если думает, будто я воспользуюсь ситуацией. Я никогда не беру женщин силой, мне нужны горящие глаза полные желания и обоюдное удовольствие, поднимающее до небес.
Когда свет в комнате гаснет, а малыш засыпает, я сдираю плед с кресла-качалки и ложусь на пол. Здесь холодно и твердо, заснуть невозможно. Ника и малыш мирно посапывают на кровати. Встаю, тихонько подхожу, смотрю на них, не отрываясь.
Все-таки стрипуха очень красивая, даже сейчас, измученная и разбитая семейной жизнью, она невероятно притягательна в полосках лунного света. Сегодня полнолуние. Ночное светило настолько яркое, что я могу рассмотреть потрясающий оттенок ее нежной кожи. Стою, разглядывая длинные ресницы и полные губы, пшеничные пряди разбросанные по подушке. По спине пробегают мурашки, ее красота вскрывает мне вены. Я не хочу смотреть на нее. Меня раздражают куклы, которые стерпят любое к себе отношение ради денег.
Вздыхаю, бесшумно смеюсь, взлохмачивая волосы, о чем я вообще думаю? Я слишком много провожу времени рядом с ней, мне все сложнее называть ее «девкой» и думать о ней, как о женщине для секса.
Стрипуха - чужая жена, мать чужого ребенка. Чужая женщина с тяжелой судьбой, которую выбрала себе сама. Пусть травит свою кровь, укорачивая жизнь, если ей так нравится. Не могу с ней общаться, это все портит, я теряю над собой контроль. Чем больше вижу, тем сильнее жалею, а еще больше желаю, даже сейчас низ живота немеет от желания прижаться к ней сзади, обнять двумя руками, почувствовать тепло потрясающего тела.
Как-то странно привязываюсь, потому что вижу, что она совсем не такая, как я нарисовал ее изначально. Она не дрянь, как мне хочется думать, слишком много боли и тоски в глубине огромных глаз. Но я не имею права размышлять об этом. Рядом с ней я слабею и путаюсь, даже машину потерял. Больше не посмотрю ей в глаза, не коснусь ее, даже случайно, я не хочу возить ее, пусть это делает кто-то другой.
Выхожу из комнаты, кутаясь в плед, тихонько закрывая за собой дверь.
Глава 18. Похоже, больно и плохо только мне, все остальные счастливы.
Я не сплю, слышу, как он стоит над кроватью. Первое время испугалась, когда увидела одну на двоих постель, подумала, что он захочет поиграть в мужа. Теперь я всего боюсь, в собственном супруге не разобралась, что уже говорить про его водителя. Но шофер просто стоит над нами, разглядывая. Не понимаю зачем.