У Максимова микроскопа не было, поэтому все, что мне оставалось – это тяжело вздохнуть и распорядиться:
– Делайте, как я указал! Никаких кровопусканий и мыть руки и рану хлебным вином!
Я побарабанил пальцами по столу – И вот что еще. Пока нас не будет, озаботьтесь подготовкой личных медицинских наборов для солдат.
В очередной раз мне удалось поразить Максимова.
– Что за зверь такой эти наборы??
Я помассировал уставшие глаза. Черт, даже слова бинт – еще не существует. Приходится обходиться эвфемизмами.
– Так их придется учить оказывать себе помощь прямо на поле боя – задумчиво произнес Максимов.
– Начать можно с того, чтобы выделить в ротах особых солдат. Назовем их санитары. Обучить сначала помощи раненым их. Затем уже распространить новую методу на всех. Согласны?
Глаза у Максимова загорелись. Он закивал.
– Таким макаром, мы с вами, Викентий Петрович, многих солдатиков и казачков сохраним для будущих баталий. А обучать их будут как раз санитары, которым ваши эскулапы разъяснят, как оказывать первую помощь на поле боя и как раненого быстрее доставить к врачу.
Доктор ушел от меня ошарашенный.
Второе событие, которое просто перевернуло мою жизнь – тоже было связано с фамилией Максимовых. Уже поздно ночью, когда я разделся и был готов погасить свечу – в дверь тихонько постучали.
– Войдите! – я сел на кровати, на всякий случай положил справа заряженный пистолет. На ночь в доме оставалось всего три поста казаков – у черного входа, в стеклянном переходе и возле приемной.
Дверь отворилась и в спальню зашла бледная Маша. Девушка была одета лишь в ночную сорочку, сквозь которую просвечивали соски ее крупной груди. В руках Максимова держала свечку и судя по дрожанию пламени – сильно волновалась. Ее распущенные волосы лежали на плечах.
– Мария Викентьевна! – я пытался оторвать взгляд от ее бедер и талии и не мог – Как сие понимать?
– Петр Федорович! – Маша решительно закрыла дверь – Я больше не могу терпеть этого горького мучения и хранить в себе это пламя страсти…
Грудь девушки учащенно вздымалась:
– Вы являетесь во сне мне каждую ночь, я часа не могу прожить, чтобы не увидеть вас… Под любым предлогом! А нынче я узнала, что вы уезжаете на войну… И там всякое может случится. Даже самое ужасное. Я знаю, что поступаю дурно, вы вправе наказать меня презрением, отец сошел бы с ума узнав о позорном моем деянии…
Маша еще больше побледнела, покачнулась. Мне пришлось подскочить, взять ее под руки. Я решаю забрать ее свечу и поставить ее на пол – еще уронит и устроит пожар в доме.
Мы садимся на кровать, девушка дрожит, порывается что-то сказать.
– Мария Витольдовна… Маша! – я чувствую что сам не свой – Мое положение нынче таково…
– Мне все-равно! – пальчик девушки упирается в мои губы – Я гибну, гибну без тебя!
Это признание все переворачивает во мне. Я безо всякой подготовки целую Машу в горячие губы. Она отвечает! Неумело, но отвечает! Моя рука тут же задирает ей сорочку, другая – ложится на ее шею. Девушка с необычайной силой и страстью обнимает меня. Я валю ее на кровать, попутно срывая нижнюю рубашку. Иступлено целую сначала одну грудь, потом другую. Маша стонет, стаскивает мои подштанники и сама подвигает меня к своим раздвинутым ногам. Мы соединяемся в единое целое и тут уже девушка почти кричит.
– Тебе больно?? – я останавливаюсь.
– Это сладкая боль! – Мария сама начинает подо мной двигаться, заставляя продолжить начатое.
Потом мы лежим обнявшись. Я глажу ее волосы, девушка водит пальцами по шрамам на моей спине.
– И правда поротый – Максимова садится, поднимается с пола свечку, рассматривает меня – А я не верила Татьяне Григорьевне. Думала, что та придумала… Ой! Тут все в крови.
Девушка стремительно краснеет.
– Я завтра все поменяю и застираю. Боже, как стыдно!
– Не стыднее чем быть поротым царем – усмехаюсь я.
Маша молчит, рассматривая что-то в пламени свечи.
– Это судьба! – наконец произносит она – Нам суждено быть вместе.
Я очень сильно в этом сомневаюсь, но просто закрываю ее уста новым поцелуем.
* * *
– Значит уезжаешь? – Харлова взяла мою лошадь под узды, посмотрела снизу вверх своими синими глазищами. Утром погода испортилась, повалил снег и казаки, что собирались на площади были покрыты белыми хлопьями. Девушка тоже зябко куталась в шубку, поправляла шаль на голове. Я оглянулся. Маши не было – ушла стирать наши ночные приключения. Пока ее не было, я решил не устраивать слезных прощаний. Кликнул Ивана, велел собирать казачков.
– Уезжаю.
– Со щитом или на щите? – Харлова попыталась пошутить, но получилось плохо.
– Татьяна Геннадиевна, идите в дом, здесь холодно – я поправил соболиную шапку. Подумал, что надо бы Агею заказать специальную корону ободком, которая бы подходила к головным меховым уборам.
Татьяна не уходила, смотрела на меня своими огромными глазами снизу вверх. Харлова вместе со своими «воспитанницами» из дворянок сильно помогла мне. Ударными темпами сшили два красных флага для 1-го и 2-го оренбургского полков. На одном был белый воющий волк, на втором – черный. С другой стороны – традиционные перекрещенные серп и молот.
– Петр Федорович – Харлова отпустила узду лошади – По поводу нашего пари…
– Глупо вышло – я сразу прервал девушку – Давайте и это тоже позабудем.
– Умоляю, отмените ваш приказ насчет Елены Никаноровны!
– Нет! – конь всхрапнул, я натянул узду.
– Что ж… Это очень печально – Харлова обиделась, не прощаясь ушла в дом.
Я же махнув казачкам рукой и мы быстрой рысью выехали с площади.
Оренбург по утреннему времени был пуст и наполнен смогом. Трубы пыхтели дымом и он стелился по земле, вызывая першение в горле.
Я дал шенкелей и перешел на легкий галоп.
Наш отряд быстро выскочил из города и почти сразу пришлось осаживать лошадь перед строем солдат, которых Подуров выстроил по полкам на поле возле ворот.
– Худое дело – генерал был хмур и зол, мял плетку в руках.
– Что случилось?
– Два офицерика из 1-го полка подрались на дуэли. Ночью на пустыре стрелялись.
– Чья взяла? – поинтересовался я, размышляя, что делать.
– Поручика Свержинского. Застрелил подпоручика наповал.
– Повесить.
Подуров обалдело на меня уставился.
– Тимофей Иванович – я поправил корону на голове – Ежели эту вольницу сразу не прекратить, они и дальше стреляться да шпажками пыряться будут. Надо дать укорот раз и навсегда.
Как не тяжело мне было в страшном дефиците офицеров терять поручика, но другого выхода не было. Армия строится на правилах.
Генерал мрачно кивнул:
– Это еще не все. Один солдатик из крестьян бывших, майора своего по лицу ляпнул. Полаялись из-за чего-то. Что прикажешь делать? Пороть?
– Ни в коем разе! С порками да шпицрутенами мы окончили. Иначе чем от катькиных войск отличаемся?
– Что же делать? – Подуров впал в ступор.
– Посадить под арест в холодную, лишить жалования за месяц.
– Не по обычаю – генерал тяжело вздохнул – Солдатикам да крестьянам порка – это тьфу, шкура дубленая, привычная. А за деньгу они удавятся. Ну да ладно, распоряжусь…
– Все, Тимофей Петрович, время торопит, давай принимать присягу, да флаги полкам вручать.
* * *
Совещание военной Коллегии началось ровно в девять.
Председательствовала Екатерина. После бессонной ночи лицо её носило следы крайнего утомления. Но все-таки заседание она вела энергично, положа в основу обсуждения непреклонное желание спешными мерами пресечь мятеж.
– Я с горечью вижу – говорила она с нескрываемой ноткою раздражения в голосе – Что время упущено! Злодей, как сие усматривается из донесений казанского губернатора Бранта, знатно усилился и такую на себя важность принял, что куда в крепость ни придёт, всюду к несмысленной черни сожаление оказывает, яко подлинный государь к своим подданным. Сими льстивыми словами разбойник и уловляет глупых, темных людей. А наипаче прелесть им оказывает обещанием… земли и воли! Вот в чем опасность наибольшая, господа генералы!
Военные закачали париками.
– Не Оренбург нам досада – Екатерина промокнула глаза кружевным платком – А смущение, что поселилось в сердцах народа. Как помещикам нынче воспитовывать своих крепостных?
Молчание ей было ответом.
– Итак, надобно наметить и без отлагательства привести в действие меры к победе над злодеем. Где генерал Кар? Докладывай, Захар Григорьевич.
Чернышев начал длинно и путано объяснять диспозицию. На столе появилась карта, лакеи подали чай.
– Отошел с войсками от Казани – резюмировала императрица – А более ничего не известно.
– Ожидаем самых лучших известий в ближайшее время – Чернышев пошелестел документами.
Генералы мрачно переглянулись. Императрица это заметила, резко открыла новый веер, зашелестела им.
– Господа, прошу подавать мнения.
После небольшой дискуссии постановлено было: приказать князю Волконскому командировать из Калуги и Москвы в Казань дополнительно два полка конных кирасиров и карабинеров – более сил в губерниях не было. Императрица потребовала ускорить кампанию за Дунаем.
– Сколько еще терпеть эти маневры у Шумлы и Силистрии? – императрица грозно посмотрела на Чернышева – Подошли, отошли, прямо не война, а набеги. Захар Григорьевич, сегодня же напиши депешу Румянцеву. Я требую немедля начать осаду крепостей османских.
– Никак невозможно, матушка – попробовал возразить граф – Сил и припасов недостаточно.
– Это после всех подмог, что мы Румянцеву дали?!? – императрица повысила голос – Сей же час ему депешу!
Генералы уставились в пол.
– Я желаю, и это прошу запомнить – Екатерина справилась с собой, вздохнула – Чтоб известие о бунте и все меры к его прекращению хранились в крайней конфиденции, дабы не давать повода заграничным при нашем дворе министрам к предположению, что смута имеет для государства какое-либо сериозное значение.
В ходе совещания было еще предписано коменданту Царицына, полковнику Цыплетеву, всячески препятствовать переправе Пугачёва на правый берег Волги, а коменданту крепости св. Дмитрия, генералу Потапову, – не пропускать Пугачёва на Дон, в случае если бы злодей вздумал направиться к себе на родину.
На другой дент был собран Государственный совет. На заседании присутствовали граф Никита Панин и князь Григорий Орлов. Императрица поставила перед чиновниками вопрос:
– Считают ли господа члены Государственного совета достаточными меры, принятые на первый случай для пресечения мятежа?
– Ваше величество, я считаю, что силы, как на месте сущие, так и туда посланные, с избытком достаточны для угашения мятежа, – ответил первым Панин.
И весь Государственный совет молчаливым киванием голов с ним согласился – Это ничтожное возмущение не может иметь иных следствий, кроме что будет некоторая помеха рекрутскому набору да умножит шайки всяких ослушников и разбойников… Оренбург, Кар отобьет назад, тут беспокойства нет.
Какая за Пугачевым сила? На мой глаз, две-три тысячи яицких казаков-изменников да сотни три, ну много – пятьсот мужиков с цепами, да всякого безоружного сброда. Вот и все его содейственники! А у нас… а у нас там, по Оренбургской линии… помилуйте! – довольное количество регулярства, с пушками, с мортирами, и все верные, преданные вашему величеству войска – сказал он, поклонясь Екатерине. – А на опасный случай – в запасе сибирский корпус генерала Деколонга.
* * *
Во время присяги, вручения флагов я все никак не мог отвлечься и думал о своих чувствах к Маше и Татьяне. Первая меня привлекала своей молодостью, искренней любовью и страстью. Вторая – умом и каким-то внутренним светом, озарявшим все вокруг. Девочки-дворянки, чьи родители были убиты или сгинули, в ее присутствии ожили, начали играть. Хоть бы и в снежки во внутреннем дворе губернаторского дома. Татьяна имел в себе какой-то врожденный стержень. Эту внутреннюю силу Маше только предстояло обрести. Или нет.
– Царь-батюшка, пора выступать – ко мне подошел Подуров с офицерами.
– Порядок знаете? – поинтересовался я, садясь на лошадь.
– Передовой дозор и арьергард – ответил Ефимовский за всех.
– Пущай по бокам колонны еще лыжники едут. Будут экзистироваться. Сколько их у нас?
– Немного, два капральства – Подуров поправил перевязь с саблей и пистолетами – Но спытать можно. Мыслю будут нас задерживать. По сугробам то не шибко покатаешься.
– А я думаю – не согласился Ефимовский – Это мы их будем задерживать.
– Вот и увидим – резюмировал я.
Полки выступали на тракт через Бердскую слободу. И тут начались задержки. Сначала во главе с целой толпой крестьян нас встретил заросший до глаз огромный мужик. За поясом тулупа у него был заткнут с одной стороны топор, с другой стороны висел кистень. Вся толпа разом повалились в снег на колени.
– Царь-батюшка, спаситель ты наш – заголосил народ.
– Поднимитесь и реките, что вас привело ко мне – я натянул узду моего серого коня.
– Я Павлоний Арапов – первым встал огромный мужик – Привел до тебя, государь наш, триста крестьян нашей губернии. Мы все как один готовы послужить тебе Петр Федорыч. Возьми нас с собой.
Я переглянулся с Подуровым и Ефимовским. Крестьяне в войске нам были совсем не нужны. Они и тормозить нас будут и побегут, как только ударят царские полки – побегут. Да и много ли навоюют мужички с топорами и кистенями?
– Ни как не можем взять вас на наш кошт – Подуров тяжело вздохнул.
– Это не беда, господин енерал – тут же откликнулся Арапов – Мы и сами харчеваться готовы.
– Тогда идите за нами – принял я решение – Но смотрите, мужички! Вольности у нас нема. Все мои указания исполнять как Бог свят!
– Нежто мы не разумеем – тут же поклонился Павлоний.
Второе происшествие случилось уже в самой Бердской слободе, на выезде. Увидев, что с нами увязались мужики из крестьян, из жены повыскакивали из домов и начали голосить. Я увидел, как одна растрепанная женщина в душегрейке вцепилась в узду коня Вани Почиталина, который держал мой штандарт и принялась голосить:
– Почто наших мужей уводите?!? Нежто они вам там много навоюют…
– Тако дело, милая – ответил Иван, усмехаясь – Ничего не поделаешь!
– Так зачем всю кашу заварили?
– Ну, это не твоего ума дело. И нечего изводиться Другим хуже приходится.
– А ну как моего мужа убьют?? – кричала бабенка – Мы в церкви венчаны… Своим хозяйством жили. Двух коров держали…
– Твои коровы при тебе и остаются – Почиталин начал раздражаться.
– Издохли мои буренки – не отставала женщина – Только изба и осталась.
– Ну так благодари бога, что есть где жить.
– А что я в пустой избе делать буду? Есть-то с ребятами что буду? Отдайте мне мово мужа, душегубы! Сейчас отдайте!
Казаки расхохотались.
– Сейчас, сейчас отдадим! – Иван повернулся к Творогову-младшему – Андрюшка! Ты, что ль, ейного мужа в штаны спрятал? Отдавай ей сейчас. Нечего, брат, баловаться!
Теперь уже смеялись и в полках.
Оставив рыдающих женщин позади, мы вышли из слободы и быстрым маршем направились по тракту на Казань.
Глава 11
С горы виднелись в беспорядке разбросанные избы, среди них торчал покривившийся минарет мечети. Кругом холмы, пологи, увалы, перелески, белый снег…
– У нас все готово – ко мне подошел, переваливаясь Федор Чумаков. Я оглянулся. На двух сопках крестьяне заканчивали вкапывать две батареи по 10 пушек каждая. Ночью мы соединились с полками Овчинникова и я велел занять обе господствующие с севера высоты. Там же, при свете костров крестьяне начали рыть брустверы и насыпать валы. Хлопуша привез с заводов полсотни лопат и других инструментов – так что строительство шло быстро.
– Ох и наламались арапчата – Федор закурил трубку – Земля то мерзлая. Пока отогрели, пока вгрызлись…
Арапчатами в полках начали называть крестьян, что пошли с Павлонием. Именно на них легла вся тяжесть земляных работ. Особой необходимости делать брустверы для нашей мобильной артиллерии я не видел – но в качестве тренировки это было полезно. Соревноваться с Суворовым и другими царскими генералами в маневрах я возможности не видел. Слишком долго нужно учить войска. Да и офицеры мои не сильны в тактике. Честно сказать, как и я сам. А значит, нужно противопоставить противнику что-то иное. Это могла быть только полевая фортификация и многочисленная артиллерия на поле боя.