Пока что, определенно — в местную каталажку. Мне что делать, расслабиться и получать удовольствие?! И какие неприятности будут теперь у моего Дина?
Меня вывели через заднюю дверь на улицу, там ждала крытая повозка.
— Влезай, — скомандовал стражник, — и руки клади там…
Я запоздало дернулась, чтобы бежать… хоть куда-нибудь, это бал порыв, приступ паники. Стражники стояли полукругом, перекрывая мне пути бегства, и я не побежала, да и куда? Меня догнали бы через пару секунд. Спокойно…
Да, я буду спокойна, но воспользуюсь первой же возможностью…
Внутри повозки с двух сторон тянулись лавки, а посередине, разделяя вдоль надвое — широкая доска со множеством полукруглых выемок. Зачем доска, я догадалась сразу: в дальнем конце повозки сидела женщина, ее руки, вложенные в выемки, были зафиксированы вставленной сверху дощечкой, по сути, это были колодки. А повозка была предназначена для перевозки преступников. "Автозак", блин…
Я села на лавку, мои руки зафиксировали в колодках. Попутчица ободряюще подмигнула, я в ответ неловко улыбнулась — губы дрожали. Легко сказать — спокойно!
— За что тебя, подруга? — деловито поинтересовалась она, когда тронулись.
Я только вздохнула.
— Ну-ну, молчи, — она сплюнула на пол. — Потом добрее станешь.
Кажется, у нее не хватало половины зубов, и вообще, она была то ли старше меня, то ли сильнее потрепана жизнью — с нездоровой кожей и морщинками вокруг глаз, и, кстати, не казалась ни испуганной, ни даже огорченной.
— Да не стучи ты зубами! — бросила она мне чуть позже. — Что, штраф заплатить некому? Что натворила-то? Ишь, какая чистенькая, мошенница, что ли?
Я снова в который раз помянула недобрым словом дядюшку-мельника. Поговорила бы, глядишь, что-то бы полезное узнала, но не могу. И когда ж я от этой немоты избавлюсь, сколько можно?
Везли нас недолго. Остановились, мне освободили руки, вытащили из повозки и втолкнули в низкую дверь.
Маленькая комнатка, пузатый средних лет мужик в костюме стражника что-то писал за столом что-то писал в толстой книге.
— Тут сиди, — меня силком усадили на лавку и опять зафиксировали руку, на этот раз одну, в колодке вроде той, что что была в карете.
Стражник, меня доставивший, что-то негромко сказал писарю — так я мысленно обозвала стражника, который писал, — сунул ему лист бумаги и ушел. Тот лишь взглянул на меня долгим взглядом, и вернулся к своей писанине.
Текли минуты, писарь писал, я сидела, не шевелясь, и ждала, когда же на меня соизволят обратить внимание.
Обратили: в комнатку заглянул еще один тип в одежде стражника, и посмотрел на меня очень пристально, у меня даже где-то в груди зачесалось — от нехороший предчувствий, наверное. Да, вот именно от нехороших.
"Тип" подсел к столу, тронул писаря за локоть, кивнул на меня.
— Эта бы подошла. А, что, скажешь? Смотри, не девка, лицом вполне хороша, и чистая вроде — то, что нужно. М-м?
— Эту надо записать и запереть, — отмахнулся писарь. — Мошенница, вроде. Еще и немая.
— Немая — еще лучше. Насчет немоты условий не было. Не записывай, — настаивал "тип".
— Там в карете еще есть, ту можно, — не сдавался писарь.
— Нет, та не годится. Не такую просили.
— Эта понадобится еще.
— Перестань. Я узнал, жена контрабандиста, муж сбежал. Никому она уже не нужна, здесь одна, ее на постоялом дворе бросили. А старик вот-вот умрет, Больше те ребята золота не предложат. Ну? Им не жалко золота пока, а завтра уже и не нужно будет. Выживут-то не все, вот и не жалко им. Десять золотых, э…
Все, конечно, из этих фраз понять было сложно, но суть — вполне…
— Другую поищи. Из тех, что давно…
— Да где? Сказано тебе — за свежую заплатили, за чистую. Из застенка взять — она и после бани свежей не станет. Не записывай. Придумаем что-нибудь, лучшей не будет.
Я сидела, как струна, ногти вонзились в ладонь. Кажется, мне грозило нечто много худшее, чем изначально предполагалось. И рассчитывают ли эти "добрые люди", что я хотя бы останусь в живых — большой вопрос. Они беседовали хоть и негромко, но не могли не понимать, что я слышу — уже это никакого оптимизма не внушало.
Писарь ожидаемо сдался — кивнул, буркнул:
— Забирай ее с глаз.
"Тип" подскочил ко мне.
— Эй, вставай, — он отомкнул колодки. — пошли, красотка. Будешь довольна, не сомневайся, — он поднял меня за плечи, толкнул к дверям.
Бежать. Немедленно, куда-нибудь, только бежать!
Я оглянулась в панике. Каменные стены, низкие тяжелые двери. Закрытые. А я… ни на что не способная дура. На сутки одна осталась, и все, пиши пропало.
Как же страшно. И вместе с тем — не верится, что это со мной происходит. Ведь до сих пор все было… во всяком случае, терпимо. А сердце стучало, отсчитывало мгновения — сколько их теперь есть у меня, и какие, и неужели спасения не будет? Как глупо…
— Тихо, — стражник прижал меня к стене, и сгреб в горсть мои лиловые свадебные бусы, поднес ближе к глазам посмотреть, — не нужна тебе эта побрякушка, давай сюда, — он ловко, одним движением сдернул их, и так же ловко стянул кольцо с пальца, оправил все это в карман, — пошли, да не спи, шевели ножками, вон туда, вниз по лестнице! Ты что, дура, не видишь, где лестница?
И тут открылась боковая дверь, пропустив двоих стражников, которые прошли, поглядев на нас без толики интереса, и… дверь осталась приоткрытой.
Те двое уже скрылись за очередной дверью. И я решилась: со всей силы толкнула "своего" стражника, стараясь при этом попасть ему в глаз указательным пальцем, и выскочила в приоткрытую дверь…
И тут же, оглядеться не успев, попала в руки другого стражника, который, заломив мне руки за спину, завел обратно. "Мой" ругался, зло, но довольно тихо — видно, все же шум поднимать не хотел. Ущерба я ему большого не нанесла, всего лишь синяк наливался под глазом.
Теперь он был осторожен. Продолжая заламывать руку, свел на пролет вниз, и там, рывком развернув — я заорала от боли, — отвесил тяжелую оплеуху.
— Дура. Твое счастье, что свежую девку заказывали. Ну, иди…
Впереди был поворот, еще три ступени вниз, и низкая дверь под аркой. И запах… мерзкий.
А мир вокруг меня крутнулся и потемнел, стражник провалился куда-то, и все закончилось. Я успела лишь подумать — хорошо-то как стало…
Дудки, не стало. Скоро я пришла в себя в самом отвратном месте на свете. Низкое помещение длиной со спортзал — дальний его конец я различала слабо, шириной же метров десять, а, впрочем, кто знает, все у меня в глазах то фокусировалось, то опять расплывалось. Журчание воды и жуткая вонь, от которой слезились глаза. Я лежала на куче соломы и какого-то тряпья, которое тоже, кажется, воняло, хотя где тут различить источник запаха.
На меня смотрели. Много-много глаз. Мужчины. Разные. Молодые и старые. Грязные, страшные, заросшие. Странно-оживленные. Я встретилась взглядом с парнем неподалеку — мне показалось, что он совсем молодой. Он стоял на коленях, и, чуть ли не раскрыв рот, смотрел на меня, как на видение.
Все больше приходя в себя, я села, опираясь на руки, и отползла подальше, к стене. На моих руках — кровь, и на блузе, плотно облегающий жилет расстегнут — кто расстегнул? И на нем бурые пятнышки. Ах, да, и губа саднит — паразит-стражник разбил мне лицо. Я быстро облизала губы, только чтобы убедиться — на них есть кровь. Это короткое движение моего языка не осталось незамеченным — кто-то засмеялся, остальные заулыбались, загомонили, негромко, но явно одобрительно — те, кто на меня смотрел. Узники.
Да, узники. Я в каземате. В мужском. Единственная женщина здесь.
— Эй, пуговки ей расстегни, хас, — сказал кто-то громко, — тебе жалко, что ли? Не убудет ведь.
— Потом расстегну, — благодушно пообещал кто-то сбоку от меня.
Хас?! Я дернулась при этом слове. Знаю лишь одного хаса, но тут — совсем, совсем другой голос. И совсем не хотелось поворачиваться, чтобы взглянуть на этого, здешнего хаса.
Жалеть меня тут не станет никто. Я вдруг поняла это отчетливо. Никто вообще. В том числе и потому, что здесь всем очень плохо. Все, на кого я смотрела, были с исстрадавшимися, землисто-серыми, заросшими лицами. Они здесь давно. Они давно в этом маленьком подобии ада, и дышат этой густой вонючей отравой вместо воздуха. А я — здоровая, свежая, как определил стражник, только что нормально жила и дышала.
Мой взгляд упал на цепь на полу, примерно на такую дядя Гоша пристегивал лодку — да, была у нас и такая радость. Лодка стояла на даче… в другом мире, в другой жизни. И я тут же разглядела, что цепей много, очень много, возле каждого человека — цепь. Просто я поначалу смотрела на лица, упуская остальные детали. А та цепь, увиденная первой — она тянулась к железке у меня на поясе. Разъемная такая штуковина из двух половин, потом цепь, которая последним звеном прикреплена к штырю в стене. Зачем? Я как-то вяло удивилась — зачем цепь и штырь? Чтобы не ловить меня по всему "спортзалу"?
И вообще — зачем? То есть — зачем ту я? Для чего этим пусть мужикам, но явно полуживым — женщина? Посмотреть, полюбоваться, пустить слюну и получить чисто эстетическое удовольствие? Им всем поголовно нужна баня, еда и врач.
— Эй, ты как, освоилась, птичка? — передо мной присел на корточки человек, тоже с цепью на поясе. — Ты, говорят, бойкая, да? То, что надо, — он тронул мою разбитую губу, заставив тем самым еще отползти и вжаться спиной в холодную, влажную стену. — А я тут хас.
Он был грязный, заросший — как и остальные, но вполне здоровый и сытый — в отличие от остальных… нет, в отличие от большинства.
Снова словно кто-то еще немного навел резкость у меня и в голове, и в глазах, и теперь я увидела — не все были такими уж изможденными. Группа мужчин поблизости явно была в неплохой форме и рассматривала меня вполне с определенным интересом. Я оценила длину цепей, кажется, они все были почти одинаковыми, и сделала, наконец, очевидный и несколько утешительный вывод: на меня могли претендовать не более восьми-десяти человек, остальные — сколько их?! — просто не смогут подобраться. Но кто сказал, что десяток — это мало?!
Итак, эти амбалы меня купили. Или кто-то "с воли" купил для них. Где-то так. Они тут что — особенные?.. Глупый вопрос.
А остальные смогут наблюдать за процессом. Такое вот шоу, да.
Умереть прямо сейчас, быстро и безболезненно, было бы просто подарком судьбы.
— Ты ведь немая, да? Жалко. А то поболтали бы, ну да ладно, — он улыбался разглядывая меня маленькими блестящими глазками. — Ты уж постарайся. Я буду драться на похоронах князя. Наверное, выживу, с собой заберу. Если понравишься, понятное дело. Тут ребята — ты ж понимаешь, надо со всеми. По жребию. Мы тоже любим по-хорошему, ты ж понимаешь.
Мне было совершенно безразлично, где и зачем он будет драться — еще один какой-то непонятный мне обычай. Со всеми ребятами по жребию и по-хорошему — да, конечно, держи карман шире..
Он… здешний хас, протянул руку и сдернул с меня платок. Где-то засмеялись и заулюлюкали.
— Ты красивая, — сообщил хас, — вон там одеяло, видишь? Чистое. Ну, давай.
Он как будто не спешил, хотя глаза были нетерпеливо-жадными. Играл со мной, ждал…
Мне захотелось заскулить.
Дин, Дин, Дин… Милый, ты где? Ты не позволил бы меня арестовать. С тобой бы вообще все получилось не так.
Дин, спаси же меня!
Чудо, только чудо мне поможет, проклятая нить, которая как завела, так и выведет. И где же она? Куда идти?..
Хас придвинулся, поднял меня за плечи, поставил, провел пальцем по щеке.
— Ну?..
Я впилась зубами ему в руку, он даже замычал от неожиданности и отбросил меня от стены в сторону, я покатилась по полу, вскочила на ноги и побежала… Пока сидела, думала, сил нет — неправда, их было, и еще как было! Бежала бы — только пусти. Но цепь больно рванула за талию, и я опять упала, и поползла, сначала боком, потом на четвереньках.
Цепь больше не держала, но волочилась следом.
Не держала?! Да, потому что штырь выпал из стены. Наверное, это уже само по себе было почти невероятно.
С той минуты, как увидела стражников, я уговаривала себя быть спокойной и действовать обдуманно, лишь только представится возможность. Вместо этого мозг периодически совсем выключался от жуткой паники, и я предпринимала что-либо идиотское, не думая вообще, ну вот вообще без единой мысли — именно под влиянием этой самой паники…
— Эй, куда?! — заревел хас, наступая на мою цепь.
Дотянуться до меня хас уже не мог, ему мешала собственная цепь, но тут же кто-то другой схватил меня сзади, и рук было не две, а больше…
— Клеймо смерти на каждого, кто до нее дотронется, — вдруг прозвучал голос, и, показалось — необычайно громкий.
Стало тихо. И руки, меня держащие, как по волшебству пропали. Я потянула свою цепь — ее больше никто не держал.
— Клеймо смерти сейчас же, — повторил голос.
Я оглядывалась, мало что понимая. Кроме одного — за меня заступились.
— За женщину заплачено, господин, — попытался возразить хас уже не слишком уверенным голосом, скорее — просящим.
Вот это да.
Я принялась быстро собирать свою цепь, сматывая. Чтобы никому больше не вздумалось меня за нее ловить. Тяжелая…
"Иди сюда, цыпленок".
Тот же голос. До меня не сразу дошло, что теперь он слышался иначе. Так со мной последний раз говорила знахарка Митрина.
"Я здесь, поверни голову налево. Посмотри на нары. Подойди".
Мысленный голос, который я научилась слышать с помощью стеклянного шарика.
Слева, вдоль стены — ряд нар. Справа нар нет, просто настил из досок и солома. Я посмотрела, куда велел голос, и увидела старика, лежащего на нарах.
"Заставляешь ждать. Подойди же".
Это был седой старик, но… здесь мало кто казался молодым. Пока я медленно шла, он не сводил с меня глаз, но лишь приблизилась, медленно опустил веки.
"Теперь сядь. И помолчи. Не кричи больше".
Я — кричала?! Когда?..Вокруг по-прежнему было тихо… даже странно. Минуты тянулись.
Старик выглядел плохо. Очень худой, изможденный, весь седой. Плохо, да… как большинство здешних узников. Или даже хуже. Но вот рубаха на нем, грязная, в пятнах — хорошая, я бы сказала, дорогая… только выстирать. Он полуживой, но голос подал — и все послушались. Как так?..
Меня мутило. Стало совсем невмочь…
"Эй, соддийка. Вон туда, у той стены, ручей", — оказывается, чудный старик уже открыл глаза и смотрел на меня.
Вцепившись в моток цепи, чтобы не уронить, я доковыляла до "той стены" — мне не мешали, наоборот, уступали дорогу. Там и правда текла вода, в каменной впадине шириной около метра. Возможно, это и был настоящий ручей, впущенный снаружи, но в каземате он играл роль канализации, и был порядком загажен. Конечно, меня вывернуло в этот ручей, жгучей пенистой гадостью, зато полегчало. Еще бы умыться и хоть рот прополоскать, но только не этой водой, нет…
Мои руки были грязными, и кожа на ладони свезена — потому что падала и ползала, юбка тоже запачкалась. Видно, мне точно полегчало, раз обращала внимание на такие мелочи.
Таща в охапке цепь, я вернулась к старику, и с благодарностью хлебнула воды из протянутой им бутылки.
"Зачем ты здесь, соддийка?"
Это он меня так называет?..
Соддийцы — это ведь народ, повелевающий драконами. Их страна — в Драконьих горах, очень далеко.
"Я не соддийка, господин, — ответила я, с удивлением вслушиваясь, как у меня получалось говорить мыслями, — и спасибо тебе за помощь. Ты маг?"
"Не маг, так, умею кое-что. Простенькие фокусы в основном. Только теперь и на них сил нет, вот, еле отдышался, — он будто усмехался, — А ты почему говоришь по-соддийски, если не соддийка?"
"Мыслями — значит, по-соддийски? Меня научила знахарка-ниберийка. Она давала мне шарик, я держала его ладонях и научилась говорить так".