Она возмущалась и смущалась одновременно.
— Ты чувствуешь себя слабой? — подсказал я.
— Да! Это дикое для меня чувство, извини, если я не скоро к нему привыкну. Но ты можешь просто удалить эту запись. Мирской брак ни к чему не обязывает. Так что, если всё это слишком серьёзно для тебя, то… Я пойму.
— Ой, да иди ты! — рассердился я и захлопнул устав.
Натсэ мгновенно вскочила с кровати, подошла к двери и остановилась там. Метнула на меня растерянный взгляд.
— Куда?
— Чего «куда»? — подскочил и я.
— Куда идти?
Так… Что-то тут поломалось. Крепко и серьезно.
— Никуда, — сказал я, осторожно приближаясь к Натсэ. — В чём дело? Почему ты слушаешься каждого моего слова? Раньше такого не было.
— А я откуда знаю? — огрызнулась растерянная супруга. — Я уже вообще ничего не понимаю.
— Так, погоди. — Я отошёл к окну и остановился. — Иди ко мне.
Я специально старался говорить мягко, нетребовательно, однако Натсэ тут же подошла. Мрачная, как грозовая туча.
— И что, будешь теперь играть в меня, как в куклу?
— Наоборот. Я пытаюсь понять, как этого избежать.
В дверь постучали. Судя по звуку — ногой.
— Натсэ, ты не откроешь дверь? — спросил я.
— Сам открывай, — буркнула она.
Есть! Надо довести до автоматизма несколько таких оборотов. А ещё надо поговорить с Лореотисом. Или Мелаиримом. Пусть объяснят, что это за ерунда такая началась.
За дверью оказался мой молчаливый сосед. Он держал в руках поднос с тарелками. И молчал, глядя на меня. Эпохальная встреча двух интровертов.
— Да? — наконец, спросил я.
— Ужин, — последовал ответ. — Я дежурный.
Вот это мне как раз в уставе и не понравилось. В силу определённых причин, под водой жили только маги. Как следствие, все работы приходилось делать самим. Дежурить по столовой, например.
Я взял поднос у него из рук. Парень тут же повернулся и ушёл.
— Спасибо, — сказал я ему вслед, но ответа не дождался.
И чего это он? Разносить еду студентам, пропустившим ужин, в обязанности дежурного точно не входило.
После совместного ужина, состоящего из морепродуктов, Натсэ чуточку оттаяла.
— Хочешь, я останусь здесь? — спросил я.
— И тебе понравится спать всю ночь на одном боку, боясь пошевелиться?
— Если, открывая глаза, я буду видеть тебя, то — да.
Улыбку она спрятать не успела.
Можно было бы сказать, что вечер завершился хорошо. И так оно и было. Мрачные впечатления потихоньку улеглись. Дистиллят и вправду был выше всяких похвал. Натсэ легла у стены, я — с краю. Мы немного пошептались, потом она уснула.
А мне не спалось. Я долго лежал, смотря на неё. Смотрел и думал: «Вот моя жена. Немыслимо!».
В конце концов мне потребовалось выйти. Я тихонько встал и, прежде чем шагнуть к двери, бросил взгляд на окно.
На меня пустыми глазницами смотрел мертвец. Тот самый мертвец, которого я убил. Поняв, что обнаружен, он подался назад и исчез. Растаял во мраке моря.
А я, постояв ещё немного, вернулся на кровать, положив между мной и Натсэ меч. Не тот, который забрал у мертвеца, а мой. Бывший меч Зована и Тарлиниса. Настоящий, рыцарский. С ним было надёжнее.
Что же я пробудил там, в той черной скале?..
Глава 27
Утром я встал на час раньше всех (в интерфейсе обнаружилась полезная функция: будильник. Не то я раньше невнимательно смотрел, не то просто с пятым рангом появились новые плюшки) и позвонил Авелле из туалета.
Выглядела она плохо. Круги под глазами, сами глаза — красные. Но что хуже всего — она не улыбалась. И говорила мало, всё больше молчала и односложно отвечала на вопросы. Как подступиться к такой Авелле, я не знал.
— Вот-вот занятия начнутся, — сказал я. — Ты их так ждала.
Она пожала плечами.
— Больше не хочешь? — глупо переспросил я.
Опять пожала плечами. Потом нехотя добавила:
— Я надеялась, мы будем учиться вместе.
— Авелла… Скажи, ну что во мне такого особенного?
Она немножко ожила от этого вопроса.
— Ты совершенно особенный! Как будто из другого мира.
Какая проницательная Авелла… Даже не знаю, что сказать. По идее, можно и признаться, ведь она клятву дала. Но лучше не сейчас, не так. Подожду возвращения, и тогда признаюсь. Уж кто-кто, а она заслуживает права знать, кто будет отцом её ребёнка. Правда, тогда она узнает и то, что от моего ребенка не придётся ждать каких-то особых способностей. Шевелиться будет — уже достижение.
— Ты сильный маг, но совсем не задаёшься, — продолжала Авелла. — Ты согласился со мной дружить, хотя я такая… вот.
Я почувствовал, что закипаю. Тарлинис, мразь такая… Это ж как надо было измываться над дочерью, чтобы она, при такой внешности, испытывала комплексы?! Надо же, брюнетка у него не получилась! Рыцарь, блин… Бывший.
— Неужели твой жених никогда не говорил тебе, какая ты красивая и замечательная?
— Говорил, — кивнула она. — Но я ему не верила. Он не настоящий.
— Это как? — опешил я.
Авелла судорожно облизнула губы и вывалила на меня свою теорию вселенной:
— Его за меня решили, вот как. И родителей я не выбирала. И академию Земли. Это всё — не настоящее. А настоящее только то, что сам выбираешь. У меня сейчас две настоящих печати: одна хорошая, а другая — страшная. И ещё ты.
— Я не печать!
— И Ямос, наверное. А ещё я думаю, что Талли настоящая. И Лореотис. Мы сегодня с ним вместе к ней пойдём.
Вот теперь разговор коснулся той темы, к которой я не знал, как подобраться.
— Отлично! — воскликнул я, пожалуй, излишне радостно. — А ты сможешь передать зеркальце Лореотису ненадолго? Мне бы очень хотелось с ним поговорить.
Авелла рассеянно кивнула и продолжила гнуть свою линию:
— Настоящее — это то, что ты сам делаешь, а ненастоящее делает тебя. Настоящее — это ты, а ненастоящее — снаружи. Я всю жизнь старалась быть ненастоящей, пока не увидела тебя на рынке. Ты как-то так на меня посмотрел, что я почувствовала, что ты меня видишь, настоящую, и сначала даже испугалась, а потом Зован тебя толкнул, а я… А я пришла.
Я мысленно почесал в затылке. Звучало это всё не то по-детски, не то безумно, однако не было никаких сомнений, что Авелла выворачивает передо мной свою душу.
— Глупо звучит, знаю, — потупилась она. — Я никому этого никогда не говорила, вот и получилось непонятно.
— Всё понятно получилось. Ты необыкновенная, Авелла.
Она покраснела. Наверное, из-за того, что я был «настоящим».
— Мне сейчас нужно идти, — соскочил я с подоконника. — Можешь мне пообещать одну вещь?
Она вопросительно вскинула брови.
— Улыбнись сегодня хоть разок.
— По-настоящему? — серьёзно уточнила она.
— Только по-настоящему.
Вздох, раздумья…
— Я постараюсь.
***
Для второго из утренних разговоров я пожертвовал завтраком. Пошёл сразу в академию, отыскал кабинет ректора и постучался. Было отчасти приятно, отчасти непривычно, что здесь, в подводных зданиях, используются самые обычные двери.
— Сэр Мортегар! — обрадовался ректор, увидев меня. — Как хорошо, что вы сами пришли. У меня как раз выговор для вас.
— За неприличное обнажение? — спросил я, садясь на стул. Ночное чтение устава на многое открыло мне глаза.
— Правильно! — Ректор буквально лучился злорадством. — Вы ведь не ходите в трусах там, у себя, на земле? Полагаю, нет! Почему же здесь вы ведёте себя столь неподобающим образом? Если бы вы заглянули в сумку, то обнаружили бы там плавательный костюм!
— Мне очень жаль, каюсь, больше этого не повторится.
— И особенно это касается вашей рабыни. Я понимаю, что вы не воспринимаете рабов, как людей, но здесь всё иначе. И когда в академгородке, возле общежития парней, появляется чуть ли не голая девушка…
— Тогда нужен ещё один костюм, для неё.
Мы с ректором играли в молчаливые гляделки не меньше минуты. У меня сложилось впечатление, что мы оба вспоминали вчерашний разговор.
— Сегодня получите, — буркнул ректор, сразу растеряв весь запал.
Он, похоже, собирался закруглить разговор, но разговор только начался. Я вытащил из Хранилища книжку с уставом и, листая её, изложил ректору свои взгляды на жизнь в целом и жизнь в академии в частности.
Сказать, что ректор взорвался, значило бы жестоко преуменьшить. Он вскочил, забегал по кабинету.
— Это касается только студентов клана! — орал он.
— Да нет же, написано просто «студент», — мягко возражал я, показывая нужное место в уставе.
— Но ведь речь о магических браках! — выл ректор, схватившись за голову.
— Вот посмотрите: «Если студент состоит в браке…».
— Но меня не предупредили!
— «…в трёхдневный срок после получения заявления администрация обязуется предоставить…»
— Покажите мне вашу запись!
Я выудил из интерфейса свою брачную запись и постарался сделать её общедоступной.
— Я ненавижу вас, сэр Мортегар! — скрипнул зубами ректор.
— Вполне вас понимаю. Я сам себя ненавижу. Ума не приложу, как такое жалкое существо, как я, смеет ползать, да ещё чего-то там требовать. Это явно какая-то ошибка, и скоро кто-то положит этому конец. Но до тех пор — рассмотрите, пожалуйста, мою просьбу. Не ради меня, но ради прекрасной девушки, единственной отрадой которой оказался я. Представляете, каково ей приходится?
— Да она дворца заслуживает, с полным штатом прислуги и личным выездом!
— Во-о-о-о-от!
— Пошёл вон! — затопал ногами ректор.
Я послушно вышел за дверь, прислонился к стене и медленно съехал на пол. Колени дрожали. Да что колени! Меня всего трясло. В моём мире я предпочитал молча выйти из магазина, если продавщица забывала дать сдачу (и одна продавщица быстро меня раскусила). А здесь? Что я сейчас устроил?!
Кто-то остановился напротив меня. Я поднял взгляд и увидел своего странноватого соседа.
— Что? Теперь ты проводишь меня на урок?
Он кивнул и протянул мне кожаную папку. Мою папку. С моим именем на лицевой стороне. Из моей сумки…
— Почему ты обо мне заботишься? — спросил я. — Спасибо, кстати.
Он пожал плечами. Лицо его так и оставалось совершенно безразличным. Только в зеленых глазах что-то такое мелькало, непонятное.
— Идём, — вздохнул я, поднимаясь.
***
Ревиевир сел на преподавательский стол, протянул руку к раскрытому окну, и оттуда на ладонь к нему прилетел шар воды. Куратор покатал его в руках, растянул, превратив в какую-то водную колбасу, и разорвал на две части. Подбросил обе в воздух и начал ими жонглировать.
— Кто может сказать, почему вода слушается меня? — спросил он, глядя только на свои водные шарики, один из которых ещё раз разделился, и теперь их стало три.
Девушка с первой парты подняла руку. Ревиевир быстро кивнул в её направлении.
— Власть над водой даёт вам печать с руной стихии Воды, господин Ревиевир, — сказала она и оглянулась на остальных учеников, мол, похвалите меня. Я ей улыбнулся — так, на всякий случай. Девчонка была симпатичной, чем-то напоминала Гермиону из фильма.
— А если поставить печать на руку простолюдина? — полюбопытствовал куратор.
Теперь он жонглировал пятью шарами, и, кажется, нисколько для этого не напрягался.
— Ещё нужна магическая сила соответствующей стихии, — сказала девчонка.
— А что есть магическая сила? Откуда она берётся и почему не работает без печати?
Шесть шаров. Или семь? Они делились и мелькали всё быстрее.
— Она… Просто есть, — пробормотала «Гермиона».
— Садитесь, — сказал Ревиевир. — Можете начинать записывать.
Я покосился на молчаливого соседа по парте. Заметил, как он тычет перьевой ручкой в чернильницу и выводит на листе: «Первый урок». Попытался повторить. Получилось неплохо, куда лучше, чем сделала бы курица лапой, а клякса — так это даже красиво.
— Магия, — сказал Ревиевир, собрав все шарики в один, — суть способность мага управлять волей стихии. Стихия сама по себе обладает лишь силой. Она ничего не хочет, ни к чему не стремится. Таково её существование. Однако маг, заклинающий стихию, сообщает ей свою волю. Такая способность и называется «магией». А теперь — кто назовёт мне стихию, являющуюся исключением?
Все молчали. В тишине мой тихий голос прозвучал чётко и ясно:
— Огонь.
Вообще-то я хотел пробормотать это себе под нос. Но Ревиевир повернулся ко мне и кивнул:
— Правильно, сэр Мортегар. Огонь — единственная стихия, обладающая собственной волей. Злой волей. Огонь хочет пожирать. Он не успокоится, пока не уничтожит всё, до чего сумеет дотянуться. Сам по себе Огонь — пылающий воздух. Огонь вторичен по отношению к другим стихиям. Маг, заклинающий Огонь, по определению сильнее магов, заклинающих другие стихии, потому что он должен подчинить волю Огня своей воле. На уроках магической истории вам расскажут об Одержимых — тех магах, чья воля уступила воле Огня. Очень быстро они переставали быть людьми. Они превращались в свирепых животных, жаждущих только одного: уничтожать, подчинять и… — тут Ревиевир едва заметно усмехнулся, — размножаться.
Я вздрогнул, вспомнив то, что произошло вчера на скале. А что, если я — Одержимый?! Во мне ведь быть не может такой воли, чтобы подчинить Огонь. Хотя моя воля как раз и усилена Огнём… Нет, тут всё сложно, и ведь не спросишь же прямо. Разве что как-нибудь исподволь, вроде: «Один мой знакомый — попаданец, из другого мира, — носит в себе самую суть Огня. Можно ли его считать Одержимым?».
— И, тем не менее, — продолжал Ревиевир, — стихия накладывает свой отпечаток на характер мага. Маги Земли — тверды и настойчивы. Маги Воздуха — непостоянны и легкомысленны. Маги Воды — гибки и податливы, но, вместе с тем, обладают способностью проложить себе путь через любые преграды. Что-то пробить. Что-то обойти.
— А что же тогда даёт печать? — поднял руку широкоплечий парень с третьего ряда.
— Хороший вопрос, — кивнул ему Ревиевир. — Печать — руна, заключенная в круг, — является связующим звеном между волей мага и избранной стихией. Подробно о свойствах рун вы узнаете на занятиях по «теории рун». Я лишь скажу, что печать подобна рыболовной сети, которой вы плените стихию, заставляя её подчиняться. Но сеть бесполезна в руках человека, не знакомого с рыбной ловлей. До сего дня вы, наверное, воспринимали свои печати, как пропуск в мир магии. Но теперь вам необходимо понять, что печать — инструмент. На вступительных испытаниях вы доказали своё мастерство в управлении стихией и получили этот великолепный инструмент, который позволит вам дальше совершенствовать свои умения.
— А когда нам разблокируют дерево заклинаний? — спросила девушка, сидящая впереди меня.
— На занятиях по заклинаниям, само собой. Не отвлекайте меня больше, задавайте вопросы только по текущему материалу
Ревиевир продолжал вести урок. Я уже давно бросил перо и попросту конвертировал слова куратора в текст, который укладывал в расширенную магическую память. С пятым рангом её объём прилично вырос, и за всю лекцию я не заполнил и половины процента.
Вот чего мне не хватало: образования. Теперь многое становилось на свои места, и я жадно ловил каждое слово Ревиевира.
А многие позёвывали и начинали шептаться. Отчасти я мог их понять. Они хотели разблокировать дерево и забавляться с заклинаниями, а не учить унылую теорию. Это для меня, выросшего в мире без магии, теория была увлекательной.
***
Первый учебный день прошёл насыщенно. Сначала был сдвоенный урок магтеории, потом — такой же сдвоенный урок магической истории. Историю вела женщина, которую я поначалу принял за одну из учениц — так молодо она выглядела. И голос у неё был молодой, звонкий. Она очень увлекательно рассказывала о том, как появились первые маги, общим числом восемь — по два на каждую стихию. Как они открыли свойства рун и изготовили посвящающие камни. Как основали четыре клана…
Я без устали складывал в расширение всё, что она говорила, точно зная, что ещё не раз это перечитаю.