— Ты можешь представить, что есть те, кто не привык к твоим шуткам? — говорит она, а маг только закатывает глаза и отмахивается от ее слов, продолжая при этом пристально меня рассматривать, скользить взглядом по шее, коротким отрезанным волосам; но в этом внимании нет никакого мужского интереса — только какое-то детское любопытство исследователя, раздобывшего невиданного зверя для своей коллекции.
— Жаль-жаль-жаль, — повторяет он. — Мог бы выйти неплохой маг, даже очень неплохой. Не такой роскошный, как я, конечно, но огнекровных мало, и вот так просто загубить росток дара! Преступление!
Вздрогнув, он выныривает из собственных мыслей, и улыбка возвращается на его лицо.
— Тебе просто повезло, принцесса. Этим тварям в нас жарко.
Склонившись над волком, он что-то бормочет и впечатывает ладонь в лоб зверя. Халлтор дергается так сильно, что веревки натягиваются и трещат, из связанной пасти вырываются всхлипы и стоны, а тело неуловимо меняется, возвращаясь к привычному человеческому облику. В глазах волка столько боли и страха, что я толкаю мага в грудь и встаю между ним и Халлтором, заслоняя мужчину.
— Ты же убиваешь его!
— Я ничего не смогу сделать, пока он — зверь. С человеческим телом можно работать. Тем более лучше немного его усмирить, — голос у Фолки спокойный и привычно насмешливый, но чародейские глаза чуть темнеют, а в зрачках закручиваются красноватые опасные вихри. — Привыкай, колючая принцесса, ему еще ни раз станет больно.
Он достает из-за пояса короткий клинок и надрезает ладонь, позволяя тугим красным каплям стекать по лезвию.
— Виго, проваливай! Тебе тут делать нечего, — жестко чеканит Фолки и указывает ошеломленному тигру на дверь.
— Но я…
— Вон, я сказал!
Как ни странно, а Виго подчиняется, хоть и ворчит недовольно. Он запирает дверь за собой, и я слышу, как снаружи щелкает замок.
— А ты, принцесса, нам поможешь, — обращается маг ко мне, а затем подзывает свою спутницу. — Встань у двери, малышка. Ты знаешь, что делать.
Девушка чуть смещается, прислоняется спиной к темному дереву и снимает с пояса клинок. Острие упирается в пол, а мне становится по-настоящему страшно, потому что в ее взгляде нет жалости. Совсем-совсем.
Маг проводит ладонью над своим кинжалом — и лезвие вспыхивает, а отблески колдовского пламени танцуют в глазах Фолки, отчего мужчина кажется совершенно нереальным — будто этот мир для него чужой.
Опустившись на колени у связанного волка, маг надрезает руку снова и хлопает ладонями по полу, у самой головы Халлтора. Тонкие раскаленно-красные нитки обхватывают руки и ноги мужчины, растягивая его на полу, как на каком-то жутком орудии пыток.
Огненный круг охватывает нас, запирает в себе, а я чувствую горячее дыхание пламени, его обжигающие прикосновения к телу, которые не ранят, не причиняют боль, но пробирают до самых костей, кипятят кровь и стягивают кожу.
Ладони взмокают от одного только взгляда на Халлтора, который кажется еще беспомощнее, чем когда мы скрутили его веревками. Мужчина даже не шевелится — смотрит в потолок застывшим взглядом, и из рта не вылетает даже рычание.
Кажется, что волк мертв, и если бы не слабое подрагивание век, я бы не смогла сдержать горестных слез.
— Бери кинжал, принцесса! — приказывает Фолки, а я двигаюсь, как кукла, подвешенная на веревочках. Дергаюсь и спотыкаюсь на ровном месте, тяну к рукоятке клинка дрожащие пальцы. Маг вкладывает его в мою ладонь почти силой, обхватывает руку и подталкивает меня к себе, заставляя встать над волком. — Опустись на колени. Тебе должно быть удобно.
Удобно для чего?!
Фолки в одно движение разрывает рубаху на груди Халлтора, открывая мощную грудь, а я едва сдерживаю рвущийся из горла крик.
Смуглая кожа покрыта черными пятнами — как подпалинами, и странные узоры постоянно двигаются, перетекают из одного в другой и иногда исчезают, чтобы спрятаться поглубже.
Фолки щелкает пальцами перед моим лицом и указывает точно в центр груди волка.
— Кинжал нужно всадить сюда.
Я не верю своим ушам и пытаюсь отодвинуться, но маг держит крепко.
— Я же убью его!
— Его нельзя убить обычным оружием, детка. Мы теряем время!
— Я не смогу… не с-смогу!..
Фолки фиксирует мой подбородок и прибивает меня к месту холодным взглядом колдовских глаз.
— Нет другого способа. Бей! Или он никогда не станет прежним.
Я почти не вижу снов, но этот врезается в память и цепляется за нее паучьими лапками, накрывая меня волной тошнотворной паники и отвращения к себе. Что-то пробирается мне в глотку, ковыряется там, цепляет голосовые связки, проталкивается глубже и распирает грудь с такой силой, что ребра вот-вот треснут изнутри, раскроются, как какая-нибудь клетка, выпуская на волю колотящееся от ужаса сердце.
Я едва успеваю скатиться с кровати. Как раз за секунду до того, как рот наполняется вязкой черной слюной, а клыки саднит от жажды свежей крови. И кровь эта — вот она. Прямо передо мной! Нужно только подойти, впиться клыками в сочный бок и рвать-рвать-рвать, пока вся морда в красном не измажется.
Теплом, солоноватом, вкусном…
— Халлтор, — сонно бормочет невыносимо желанная и ароматная добыча; ее можжевелово-свежее дыхание щекочет ноздри, сводит зубы, а я в сторону шарахаюсь, как ошпаренный.
“Ты же хочешь ее, — нашептывает противный голосок в голове. — Возьми-возьми-возьми, погрузи клыки в сладкую плоть! Чувствуешь ее запах? Это запах свободы, запах твоего освобождения, ну так откуси кусок, насладись им сполна”.
Нет!
Почти ползу к двери, не чувствую лап.
Или рук?
В каком я облике — не разобрать. В голове все перемешивается, как в котле с кашей, а мысли кипят и выплескиваются прочь, оставляя после себя только гудящую раскаленную пустоту.
Скрипят доски палубы, кто-то кричит, а в горле противно булькает. Настойчивый голос лезет в уши, заглушает завывание ветра и крики брата, испуганный возглас Мерай.
Я почти добираюсь до нее.
Пресвятая Галакто, мои клыки щелкают всего в дюйме от ее лица, а в грудь прилетает мощный удар — и брат встает на защиту девочки так отчаянно, будто мы и правда можем умереть в бою и эта схватка — последняя. Во рту горько и солоно от крови, от какой-то вязкой жижи, скатывающейся в нутро тяжелыми полынными каплями.
“Убей! Убей-убей!”
Голос вопит, голос ревет, разрывая мне голову, но я упираюсь, как баран, не желающий подчиняться воле господина.
Крик Нанны — как ледяная пощечина, как щелчок пальцев фокусника, который останавливает на мгновение абсолютно все, — но только чтобы ненависть и жажда накатили с новой силой — сокрушительной, неудержимой.
Страшной.
Клацаю зубами, захлебываюсь собственным рыком, а потом все тонет во тьме. Мир и голоса глохнут, отходят на задний план, а под телом шуршит песок, дерево и веревки, что стягивают мое тело от кончиков лап и до самой морды.
И мрак такой плотный, что хоть ножом его режь, хоть зубами рви. И ничего не слышно, лишь чей-то настойчивый шепот, и грудь вот-вот наизнанку вывернется, а боль скручивает каждый мускул — не пошевелиться.
А потом приходит огонь и бьет в нутро раскаленным жалом.
И не увернуться от него, не вырваться из огненных пут, а крик рвет глотку — и не остается ничего, кроме смазанного белоснежного пятна перед глазами, в котором я едва узнаю лицо Нанны.
Она рыдает навзрыд, тихо подвывает и поскуливает, как побитая собака, а из моей груди торчит объятая пламенем сталь.
— Повезло тебе, волк.
Надо мной склоняется черноволосый мужчина и широко улыбается, будто ничего забавнее в жизни своей не видел. Пытаюсь приподняться, но жесткая ладонь толкает меня в грудь и опрокидывает на постель, как щенка какого-нибудь. Не могу сказать, возмущает меня такое отношение или вообще наплевать. В голове такой кавардак, что “наплевать” подходит больше.
— Что произошло? — поворачиваюсь на бок и с отвращением сплевываю в стоящий у кровати деревянный таз. Ком темной вязкой гадости тяжело плюхается в чернильно-черную воду, а я не в силах даже перевернуться обратно. Невыносимо тянет в груди, жжет под рубахой, точно я углей наглотался.
— Помимо того, что ты затошнил всю каюту черным желе? — хохочет незнакомец и помогает мне улечься на спину.
Ворочает он меня с такой легкостью, будто я потерял в весе все, что мог.
— Во имя всего святого…
— Ничего особенного, — усмехается мужчина, и его золотые глаза сверкают в полумраке. — В тебе поселился паразит. Противная магическая дрянь, которая должна была подчинить твой рассудок и передавать команды от “хозяина” к тебе. Но тут явно вмешались высшие силы, потому что паразит не смог захватить тебя, — мужчина садится на край кровати. — Вернее, не смог пробраться вот сюда, в самое нутро, — он тыкает меня в грудь, а я невольно морщусь от тупой боли. — Ты отчаянно сопротивлялся. Подозреваю, что дело в проклятье. Зверь не позволил этой бяке добраться до твоего рассудка.
— Кто ты такой? — я снова пытаюсь встать, но мужчина оказывается быстрее. Стукнув посохом по доскам, он что-то говорит — и я враз “теряю” все кости и падаю на подушку, даже не в силах пошевелиться.
— Я друг твоего братца Виго, — незнакомец упирается локтем в колено и подпирает голову ладонью. Выражение его лица совершенно невозможно прочитать. — Он пришел ко мне за помощью, и я ее оказал. Фолки, к вашим услугам. Просто “спасибо” будет достаточно.
— Спасибо, — повторяю я послушно.
— Какая умница, — Фолки широко улыбается и треплет меня по волосам, как… домашнего пса! И тут же хлопает себя ладонью по лбу. — Кстати, твоя женщина вела себя очень храбро! Я был удивлен.
— Что с ней?! — хриплю зло, а в голове сотня отвратительных мыслей и миллион страхов.
— Все с ней в порядке, — мужчина беззаботно отмахивается. Твою мать, мы тут не о погоде разговариваем! — Она помогла мне тебя… освободить.
Перед глазами мелькает картинка, будто из сна.
Бледное лицо Нанны и горящий клинок, торчащий из моей груди.
Это все мне совсем не снилось…
— Правда, девчонка подумала, что убила тебя, — голос Фолки доносится издалека, а я из последних сил пытаюсь встать, сорваться с места, чтобы броситься к своей Нанне. — Нам пришлось усыпить ее.
— Что?!
— Не кипятись, волк! У принцессы случилась истерика, когда ты дышать перестал. С ней моя жена, готовит укрепляющий отвар.
— Дай мне встать!
— Я тебя и не держу, — Фолки щелкает пальцами, и меня чуть ли не подбрасывает в воздух. Тяжело скатываюсь с кровати и поднимаюсь на ноги. В груди тянет, в горле совершенно пересохло, будто влагу выжгло.
— Только до икоты ее не напугай! — кричат мне вслед, а я бреду вон, не разбирая дороги, и полагаюсь только на нюх и молюсь богине, чтобы не рухнуть мордой в пол от накатившей слабости.
Давай, волк, иди!
Иди к своей Нанне, как и всегда.
Когда клинок входит в грудь Халлтора — где-то там, под ребрами, судорожно сжимается и мое сердце. Оно даже пропускает несколько ударов, замирает от накатившего ужаса, а через мгновение — колотится испуганной птицей и вот-вот выскочит прочь, потому что я совершенно отчетливо понимаю — волк не дышит.
Чернота из его груди вырывается в потолок и скручивается визжащим комком обугленной плоти. Меня и Фолки накрывает золотистый защитный купол, а девушка, застывшая у двери, надрезает руку и бросает в тварь веер красных тугих капель, что вспыхивают и исходят паром, стоит им только столкнуться с черной кожей врага. Существо верещит на одной ноте, и кажется, что из ушей вот-вот брызнет кровь; но крик обрывается резко, а чернота — аккуратно рассеченная пополам одним ударом клинка — шлепается на пол с таким звуком, будто лопнул мех с водой. Отвратительные вязкие брызги летят на щит, но Фолки даже бровью не ведет. Держит защиту до тех пор, пока его спутница не подает сигнал и говорит:
— Подох. Можно выходить.
Я едва слышу ее слова, потому что мне все равно, что там случилось с этой черной дрянью. Мне все равно, что они будут делать с ней дальше. Пусть хоть на костре с зеленью запекут или разотрут для магического зелья! Есть только я и волк, который не открывает глаза, — чем невыносимо меня пугает.
Я склоняюсь к Халлтору, прислушиваюсь к его дыханию, но с губ мужчины не срывается ни единого вдоха и сердце под моей рукой даже не вздрагивает — а ведь всего минуту назад оно стучало, как и всегда. Сильно, уверенно, пытаясь отогнать тьму.
И вот сейчас — тишина.
Глаза обжигают слезы, катятся вниз и срываются с подбородка, падают на грудь Халлтора.
— Я убила его…
Меня разбирают рыдания — хриплые, надрывные и тоскливые — крик клокочет в горле, но не может вырваться на волю, застревает на дрожащих губах, а я чувствую крепкую хватку на плечах, чужие руки, что пытаются оттащить меня в сторону; но я упираюсь изо всех сил, рвусь прочь, только бы не отходить от волка, не разрывать зрительный контакт, будто это может уничтожить последнюю ниточку надежды, что еще теплится в груди.
— Нет! Нет, не трогайте меня! Я не хочу уходить!
Что-то холодное касается головы, выбивает все мысли, и опора под ногами качается из стороны в сторону. Маг подхватывает меня на руки и выносит прочь, в соседнюю каюту, где и оставляет вместе со своей спутницей. Голос его доносится будто издалека, размывается и искажается, звучит чуть взволнованнее, чем мгновение назад:
— Илва, приготовь ей цветки верлиги. И напои, пока чары не рассеялись, а то, боюсь, слишком уж тонкая натура у нашей принцессы.
— Сам-то ты с волком справишься?
— Пф, я и не таких зверей приручал. Он скоро придет в себя…
Все остальное я уже не слышу. Проваливаюсь в мягкий мрак, и ничто не может удержать меня на поверхности, даже отчаянное желание вернуться к Халлтору, сесть рядом с ним и молиться всем известным богиням, умолять их не отнимать у меня этого невозможного мужчину.
Что-то касается губ — и я чувствую вязкую горечь, скользящую по языку. К ней примешивается перечная острота и едва уловимый медовый оттенок.
— Мелкими глотками, — приговаривает знакомый девичий голос. — Не торопись, милая, не сопротивляйся зелью.
Горечь медленно перетапливается в сладость и расплескивается по венам умиротворяющим теплом. Будто я снова дома, а мама нежно гладит меня по голове и напевает незатейливую колыбельную.
Сейчас я открою глаза и вернусь на десять лет назад, в детство, когда так упоительно прекрасно лазать по деревьям, срывать с веток свежие яблоки и слушать рассказы отца о далеких и загадочных островах, где, кажется, собрались все возможные чудеса.
Я чувствую запах сада и цветущих деревьев, а лица касается теплое дыхание весеннего ветра — пряного, влажного и свежего. Хорошо знакомого, как каждая ступенька, каждый камешек в родном поместье.
— Нанна…
Хрипловатый тягучий голос, от которого перехватывает дыхание и кровь кипит в венах.
Халлтор? Мне это кажется?
Сколько времени прошло?
Часы?
Дни…
С трудом приподнимаю отяжелевшие веки, поворачиваю голову, похожую на котелок с кашей — все силы ушли на одно простое движение.
Встревоженное лицо волка кажется бледнее обычного. Синие глаза беспокойно поблескивают, пристальный взгляд изучает меня, осматривает от макушки до пят, скользит по шее. Широкая теплая ладонь нежно поглаживает щеку, а у меня комок встает поперек горла — невозможно вздохнуть или сказать хоть слово.
— Как ты? — выдыхает Халлтор встревоженно, наклоняется так, что черные мягкие волосы касаются моего лба. — Ты спала так долго. Так долго, что я почти отчаялся. Уже глубокая ночь, мы скоро доберемся до оружейной моей семьи. Скажи, что ты в порядке, не молчи!
— Это мне стоит спросить, — глаза застилает мутная пелена слез. Халлтор ловит пальцами тяжелые капли, вытирает их так нежно, будто и не волк передо мной вовсе, а кто-то совсем незнакомый. — Я тебе нож в грудь в-всадила.
Тихонько всхлипываю и заикаюсь, а волк усмехается, будто услышал что-то невыносимо смешное.
Мне вот совсем не до смеха!
— Ну и что я такого сказала?! Я же подумала, что убила тебя!
Халлтор уже откровенно хохочет и, с легкостью подняв меня, устраивает на своих коленях, покачивает, как взволнованного ребенка, и гладит по волосам, перебирая короткие прядки на затылке.