Огнекровынй маг? На побегушках у Альгира?
Опасный и непредсказуемый противник!
Впрочем, мужчина совершенно не заинтересован во мне, даже не обращает внимание на то, что я делаю. Кажется, что его вообще ничего больше не волнует; только рука иногда тянется к горлу, будто незнакомец задыхается и пытается удержаться на ногах из последних сил.
Кровавый след вспыхивает, а я, затаив дыхание, всматриваюсь в символы и завитки, начерченные на поверхности пламенем.
Чары такой силы не может использовать обычный огнекровный!
Качнувшись вперед, незнакомец упирается в дверь второй рукой, а дерево скрипит под его ладонями, стонет так жалобно и надрывно, будто огонь разрывает его изнутри, пробирается в каждую частичку.
Пальцы огнекровного почти погружаются в древесину, сжимают ее, как тесто, и толкают вперед, превращая дверное полотно в пылающую головню.
Волна жара чуть не сносит меня с ног, волосы встают дыбом от мощи, растекающейся волнами во все стороны, от стены до стены и до самого потолка.
Я не дожидаюсь, когда огонь утихнет, — врываюсь в комнату за дверью на полном ходу, с мечом в руке, и только слышу тихий хлопок за спиной, с каким обычно падают мешки с мукой.
Пролетев несколько ярдов, я мельком замечаю два массивных кристалла и постамент у дальней стены; в горле стынет крик, потому что я отчетливо ощущаю запах Нанны — но тут в меня влетает тень, и в стороны брызжут искры от столкновения двух мечей.
Лицо Альгира искажено ненавистью и торжеством, а на его куртке я отчетливо вижу следы крови. Их совсем мало, но сердце в груди пропускает несколько ударов.
— Рад, что ты к нам присоединился, волк! — капитан так хищно облизывается, что меня передергивает от отвращения и страха.
— Я вырву тебе хребет! — Резкий взмах снизу вверх, но ублюдок уворачивается, ловко отскакивая назад.
Он быстрый.
Куда быстрее обычного человека.
Вокруг Альгира клубится тьма, беснуются тени, будто под личиной человека скрывается что-то могущественное и древнее — что только и ждет момента, чтобы вырваться на свободу. Я замечаю отражение этой мощи в его глазах, ощущаю, как пощипывает кончик языка от вкуса силы, которую невозможно увидеть, невозможно схватить — только почувствовать ее присутствие.
И эта сила мне хорошо знакома, она вибрирует в наших костях, и любой из моих братьев не задумываясь даст ей имя, стоит только спросить.
Эта сила прокляла нас двести лет назад.
Как же так вышло? Ведьма мертва, от нее ничего не осталось!
— Ты даже половины не знаешь, волк, — Альгир шипит, как рассерженная змея, и обходит меня по дуге, покачивая клинком из стороны в сторону. — Это я положил жизнь на поддержание баланса в мире, который вы бросили. Это я и подобные мне удерживаем Эронгару от распада, а все острова — от уничтожения! И за это мы платим цену, каждый свою.
– “Бросили”? — от такой наглости у меня зубы заскрипели. — Нас прокляли! Война отняла у нас королевство, положение, будущее, оставив только руины и вынудив приспосабливаться! И ты — ты! — говоришь мне о нашей вине?!
— Мы сделали за вас вашу работу, — презрительно бросает капитан и подается вперед, выписывая в воздухе широкую дугу. — Ты даже не в курсе, что правитель не был правой рукой ведьмы, — едкая ухмылка кривит тонкие губы. — Это он ее убил.
Наши клинки сталкиваются, и на лицо Альгира падает зеленоватое свечение от лезвия. Облик капитана неуловимо меняется, будто под его кожей прячется что-то настолько чужеродное и чудовищное, что я на мгновение теряюсь и отступаю.
Альгир скалится и напирает с таким остервенением, что едва не выбивает клинок из моих рук; но ярость не дает мне сдаться, и, отбив очередной выпад, я влетаю в подонка на полном ходу, и мы катимся по полу, вцепившись друг в друга, как оголодавшие звери. Кулак капитана прилетает мне в челюсть, и, уперевшись коленом в мой живот, Альгир откидывает меня в сторону и вскакивает на ноги.
Удар!
Клинок выбивает искры из камня, прямо у моей головы, и я откатываюсь вбок и снова встаю лицом к лицу с врагом.
— Мы так можем танцевать весь день, ваше величество, — тянет Альгир. — Мы оба учились у лучших.
Так и есть.
И мы крутимся друг вокруг друга, как рассерженные, изголодавшиеся по крови звери. Атакуем и отступаем, бьемся друг об друга, подсекаем, падаем и выскакиваем в отчаянной попытке перехватить инициативу.
Сталкиваемся в центре зала и я отталкиваю противника назад, а лезвие клинка догоняет его и царапает по куртке, широкой дугой надрезая ткань. Мужчина смеется, будто все это — лишь развлечение.
Крохотные порезы и царапины на мне сразу же затягиваются, а я успеваю только дважды чиркнуть Альгира по плечу и запястью. Кровь быстро останавливается, но рана не исчезает и капитан замечает это.
Не может не замечать.
И я боюсь, что мой может слишком затянуться. У меня совсем нет времени…
Крохотный всполох справа отвлекает капитана, тьма вокруг него закручивается, чтобы уберечь от неожиданной атаки, а я краем глаза успеваю заметить у входа силуэт мужчины, что впустил меня в зал. Его лицо землисто-белое, безжизненное, а кровь стекает по крепким пальцам вниз и разбивается об пол огненными всполохами.
Мне достаточно этой драгоценной секунды. Достаточно, чтобы преодолеть разделяющее нас с Альгиром расстояние; и даже когда темнота летит навстречу, чтобы остановить меня, особая сталь нашего семейного оружия рассекает ее без помех, как нож — масло.
Капитан реагирует молниеносно, обрушивая удар мне на голову, но мгновенный рывок в сторону спасает мне жизнь — и зеленоватая сталь входит точно под ребра врага.
— Ты поддался, капитан, — шиплю ему в лицо и вижу улыбку, полную горького ликования.
Липкая горячая кровь пачкает рукоять меча и руку, а из горла Альгира вырывается булькающий смех.
— Преданных слуг нынче не найти, — хмыкает он, а тонкие губы алеют от крови. — Вот и меня прислуга подвела.
Капитан подается вперед, а я вздрагиваю, когда слышу треск ткани и хлюпанье, а Альгир подбирается почти вплотную и стискивает в кулаке ворот моей рубашки.
— Как думаешь, Нанна простит тебе смерть родителей?
— Что?..
Кристаллы по бокам от возвышения мелко вибрируют, трясутся, как в лихорадке, а люди, заключенные в них, выгибаются, будто я прошил клинком их собственные сердца.
— Ублюдок!
— Даже если простит здесь, — хохочет капитан и стучит себя пальцем по голове, — то ее сердце всегда будет помнить, слышишь? Твоя избранная познает с тобой только боль, волк!
Чья-то рука сжимает мое плечо, и, повернувшись, я вижу огнекровного. Он явно на пределе, едва стоит на ногах, но в глазах — решимость такой силы, что я не могу противостоять.
Отступаю, брезгливо вырываю клинок из тела капитана, а тьма выплескивается на пол вместе с кровью, как яд, несущийся по венам. Отрава, копошившаяся в его теле столетиями.
— Позаботься о суженой, волк.
Холодный низкий голос бьет меня по лицу наотмашь и приводит в чувство не хуже ушата ледяной воды.
— Волк!
Я уже на полпути к возвышению, когда окрик заставляет меня обернуться.
— Скажи ей, — бормочет мужчина, — что это мой прощальный подарок. Я сделал все, что мог.
Он глубоко режет ладонь, его кровь струится по короткому клинку — и через мгновение огнекровный без колебаний всаживает оружие в грудь лежащего на земле Альгира. Капитан едва ли уже осознает, что происходит. Его тело необратимо меняется: тьма рвет кожу и растекается в стороны, а через секунду из ран вырывается самое настоящее пламя. Оно окутывает обоих мужчин золотистым коконом, превращается в самые настоящие цепи, а мрак беснуется и пузырится, исходит едким дымом, от которого слезятся глаза и кружится голова.
Огненные цепи проносятся мимо меня и оплетают оба кристалла, наполняя их охряными всполохами и оранжевыми волнами чистой силы.
И все замирает.
Тишина падает на зал — и она настолько оглушительна, что я слышу, как в висках пульсирует кровь.
Посреди комнаты остается золотисто-огненный пузырь, в котором едва угадываются силуэты двух человек, а у возвышения слабо поблескивают кристаллы, где, скрутившись в клубок, как маленькие дети, застыли мужчина и женщина.
— Нанна, — выдыхаю я и бросаюсь к постаменту.
Эпилог
— Никогда такой магии не видел, — бормочет Фолки и осматривает кокон в центре зала. — Это просто невероятно. Изумительно! Как ты говоришь, звали этого мага?
— Имран, — отвечаю я и касаюсь кулона на шее, мягко поглаживая гладкую поверхность пальцами. — Он помог мне бежать из дворца.
Глаза щиплет от слез, и я не могу сдержать чувств. Они разрывают мою душу на части — и что-то ломается во мне, выплескиваясь рвущимися наружу рыданиями.
Первое пробуждение после того странного зелья Альгира — самое болезненное. Я помню только теплые руки Халлтора и невыносимое облегчение, текущие по щекам слезы и поцелуи мужчины, шепчущего снова и снова, что он заберет меня отсюда, обязательно заберет и мы уйдем далеко-далеко, где никто не станет искать. Что я в безопасности, что больше никогда Альгир не сможет навредить мне.
Не сможет навредить мне…
Эти слова отрезвляют, в голове всплывает мысль, что родители погибнут, если с капитаном что-то случится, но слишком поздно.
Трагедия происходит без моего участия, без возможности предотвратить ее, предупредить, остановить или хоть что-то исправить.
И, сама того не понимая, я закрываюсь в себе. Наглухо.
Я избегаю волка, хотя головой осознаю, что он как раз не виноват — но разве могу я собственному сердцу это объяснить? Разве может измученная душа понять и принять то, что мама и папа, скорее всего, больше никогда не вернутся? Это отвратительное тянущее чувство в груди, эта горькая тошнотворная тоска не позволяет подпустить Халлтора слишком близко.
И он принимает это.
Без слов, как будто бы и сам понимает, почему все именно так, — и от этого становится только хуже нам обоим.
Через день в замок прибывает Фолки и еще один из братьев Халлтора — Скальд, но все вокруг зовут его не иначе как Филин.
Боевой маг, преподаватель боевой и защитной магии в академии острова Дрека. Звучит внушительно и в чем-то зловеще, особенно когда не имеешь никакого отношения к всяким магическим штукам.
Они с Фолки пытаются разобраться в чарах Имрана, что оказывается не так уж и просто. Огнекровный замкнул заклятье господина на себя. Его сердце, заточенное в коконе вместе с Альгиром, поддерживает жизнь моих родителей, но как долго это может продолжаться — никто не скажет.
Финальный подарок.
Последний и единственный шанс спасти матушку и отца, но…
Возможно ли это? И справятся ли с этой задачей Фолки и Филин? Завтра они с помощью портала перенесут родителей и Имрана в наше поместье. На первое время.
Никто об этом не говорит, но все читается на лицах и в жестах. Все ждут гнева правителя. Новость о смерти Альгира, рано или поздно, дойдет до его ушей, и тогда на братьев могут открыть охоту. Решить, что проклятые принцы собираются вернуть себе власть и уничтожить капитанов-регентов, а это грозит грандиозными проблемами тем, кто живет самой обычной жизнью.
Такие как Филин или Медведь — обычные люди.
Проклятье, Медведь вот-вот должен жениться на своей суженой, а тут…
Все летит кувырком.
И мир постепенно раскачивается. Где-то там, в центре мироздания, медленно начинают вращаться шестеренки, которые я не в силах остановить. Никто не в силах.
Чувство вины подкатывает к горлу, и его горечь невозможно перебить — оно душит меня, отравляет кровь и течет по венам медленным ядом. Хочется выть и рвать волосы на голове, биться в истерике и просить прощения у всех, кто оказался втянут в этот кошмар.
Если бы я не сбежала, то ничего бы этого не случилось! Если бы осталась…
Но разумом я понимаю, как глупо об этом думать.
Спасти собственную жизнь — естественный порыв для любого человека. Это инстинкт, от него никуда не деться.
Если бы я не сбежала, то умерла бы. И терзаться из-за этого бессмысленно. Нельзя знать заранее, как повернет дорога, как все сложится. Мы не боги, чтобы четко предвидеть будущее.
Я чувствую, как Фолки обнимает меня за плечи и что-то говорит. Из-за слез закладывает уши, и мне приходится несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться.
— Ну, чего ты расклеилась, принцесса? Мы обязательно что-нибудь придумаем.
— Скажи мне честно, — всхлипнув, я поднимаю голову, чтобы заглянуть магу в глаза. — Есть хоть какая-то надежда…
Фолки треплет меня по волосам и прижимает к груди, как маленького ребенка.
— Надежда всегда есть, Нанна. Ты сама это знаешь. В твоем особняке будет поспокойнее, а еще через несколько дней мы перенесем твою семью в убежище Филина на Дреку. Никто о нем не знает, там мы сможем работать без посторонних глаз и лишних ушей. Вот посмотришь, все наладится.
Я отстраняюсь и пытаюсь улыбнуться. Слова мага меня немного успокаивают, но внутри все равно ворочается холодный колючий комок страха.
— Когда ты в последний раз ела, Нанна?
Вопрос Фолки застает меня врасплох. И правда — когда? Халлтор всегда внимателен и не дает мне забывать о еде, но иногда я не могу проглотить ни единой крошки. Кормить меня силой волк не решается, но очень скоро и его терпению может прийти конец.
Я ела сегодня? Я не могу вспомнить…
Неуверенно качаю головой, а Фолки только тяжело вздыхает и поворачивается к кристаллам. Смотрит на них так пристально, будто одной только силой мысли способен разгадать тайну странных и могущественных чар.
— Я скажу тебе сейчас отвратительную вещь, принцесса, — говорит он, а я обхватываю себя руками, пытаясь унять нервную дрожь. — Ты за такое можешь потом даже меня ударить, я разрешаю.
Маг опирается на посох и тихонько поглаживает искусную резьбу.
— Горе убивает человека, Нанна, — тихо говорит он, и его голос вибрирует где-то глубоко в моем сердце, медленно вытягивая на поверхность боль и муть. — Я точно это знаю. И лучшее, что мы можем сделать, — это жить дальше с надеждой в сердце.
От его хриплого смеха внутри все переворачивается, и я прислушиваюсь к каждому слову, потому что чувствую — Фолки не станет повторять дважды.
— Это очень давняя история. Я был молод, как и моя женщина. Мы жили, как и все живут: порой были слишком беспечны, растили дочь. Она была чудесной малышкой, умной и смелой, как мама, а от меня переняла способности и могла бы стать очень неплохим огнекровным магом.
Я вижу, как Фолки стискивает посох. Кажется, что еще немного и по древку разбежится тонкая паутинка трещин.
— Мою дочь прокляли. Для этого не нужно быть магом в десятом поколении — чары достаточно простые для человека, обученного обращению с силой. Прокляли просто потому, что она носила в себе мою кровь. На взрослого огнекровного мужчину, полного сил, такое и не сработало бы, но бить по ребенку — всегда самое простое, что можно придумать.
Он поворачивается, и отблеск пламени в его глазах пугает меня до дрожи.
— Я похоронил собственное дитя вот этими руками и все, что я мог, — жить дальше. Выследить проклинающего — почти невозможно, так что я забрал жену и решил покинуть те края, найти себе другой дом. Благо места в мире всем хватит. Вот только моя жена…
— Она не смогла жить дальше.
— Ты удивительно проницательна! — усмехается маг, но его взгляд остается мрачным. — Не смогла. Это не значит, что она любила дочь больше, чем я, это говорит лишь о разном переживании горя. И ее это горе убило. Высушило ее тело, отравило душу и… вынудило уйти в итоге.
— Фолки…
Мужчина поднимает руку.
— Не надо жалости, принцесса, я это не выношу. Раны на сердце со временем рубцуются, как и на душе. Я очень их любил и всегда буду помнить, и пока они живут в моей памяти, то всегда смогут вернуться в других телах. Прожить другую жизнь, с другими любимыми и другими судьбами. Это справедливо.