— Вы давно изволили вернуться в Россию? — спросил он, просто чтобы поддержать разговор.
— Нет, совсем недавно… Скажите, граф, а отчего вы сами прячетесь здесь, ведь ваша супруга наверняка недоумевает, куда вы пропали?
Это прямой вопрос смутил Левашёва: он не привык к такой смелости. Несомненно, Софья Дмитриевна с детства привыкла к своему исключительному положению и не умела церемониться с такими, как он. Это порядком взволновало его: за последнее время Владимир давно не испытывал подобных чувств. Покорность и восхищение Елены давно уже приелось ему до тоски, а нескрываемое отвращение Анны выводило из себя настолько, что ему частенько хотелось её ударить. Порой Левашёв даже жалел себя, понимая, насколько все романтические чувства для него остались в прошлом! Когда-то в его жизнь ворвалась Анна Калитина, в присутствии которой он терял голову, теперь же… И куда это всё девалось?
И вот теперь, разглядывая стоящую перед ним Софью Нарышкину, которая смотрела на него широко открытыми, блестящими глазами, Левашёв вдруг представил: что, если бы он не был женат на Анне, если бы он оставался холост — а в остальном всё происходило бы с точностью, как сегодня? Они с Софьей Дмитриевной встретились бы здесь: он, не связанный узами брака с ненавистной ему Анной, и она — юная, пылкая, прелестная до дрожи… Если бы можно было привлечь её внимание! Если бы она влюбилась в него! О, тогда не только карьера была бы обеспечена — он был бы сродни самому императору: по слухам, Александр обожал свою незаконную дочь.
«Какая насмешка судьбы! — думал Левашёв. — И чёрт меня дёрнул связаться с этими… купчихами!»
— Мне кажется, нам стоит вернуться, — произнесла Софья Дмитриевна, поглядывая на Левашёва с удивлением. — В конце концов, я уже отдохнула от внимания моего жениха. Да и вам надо идти к супруге.
Владимир разом заставил себя очнуться. Что это с ним? Какой смысл мечтать о браке с этой знатной девицей, когда он женат, да и притом ничего особенного из себя не представляет в глазах её маменьки? И вообще, с чего это он решил, что Софья Нарышкина могла бы в него влюбиться?
Он покорно склонил голову и распахнул перед ней дверь.
— Что же, идёмте. Даже опасаясь вызвать ваш гнев, Софья Дмитриевна, рискну сознаться: ваша красота так ошеломила меня, что, стоя рядом с вами, я забыл обо всём на свете. И о супруге в том числе.
Он был уверен, что она ответит в шутливом тоне, однако ошибся. Софья Нарышкина покраснела до корней волос и изумлённо подняла глаза.
— Как же так? Но ведь это очень нехорошо с вашей стороны! Анна Алексеевна…
— Знаю. Виноват! Но это так, Софья Дмитриевна, и я ничего не могу с собой поделать, так же как не могу быть нечестным с вами. А сейчас вы правы: надо идти.
Она шла рядом с ним, тихая и задумчивая; время от времени она поднимала голову и озадаченно поглядывала на него огромными голубыми глазами.
* * *
Князь Полоцкий подозвал одного из слуг и велел показать, где можно отдохнуть графине Левашёвой, которая скверно себя почувствовала… Расторопный малый поклонился и тотчас поманил их за собою в одну угловых комнаток, где стояло несколько обитых атласом диванов и мягких кресел. Князь поручил лакею принести воды и разыскать доктора Рихтера — слуга поспешно удалился.
За стеной играли полонез. Анна откинулась на подушки дивана и из-под ресниц поглядывала на Вацлава Брониславовича, стоявшего вполоборота к ней. Он пока не сказал ни слова насчёт её странной фразы про детей, и она не переставала гадать про себя, когда же они вернутся к этому разговору. Ей ужасно хотелось хоть как-то обелить себя в его глазах, дабы он не подумал про неё что-нибудь дурное… Она плотно сомкнула веки, зная, что краска стыда продолжает заливать её щёки. Хоть бы доктор Рихтер скорее пришёл — он старый друг папеньки, от него точно не стоит ждать никаких каверз.
Появился лакей со бокалом воды на подносе; князь опустился на одно колено и осторожно поднёс бокал к её губам. Анна сделала глоток, тихо произнесла: «Благодарю» и только тут осмелилась взглянуть ему в глаза. Отчего же ей так важно, чтобы этот незнакомый человек сохранил о ней хорошее мнение?
Но на лице князя читались лишь внимание и вежливое участие — никаких скрытых насмешек или подозрительности. Может быть, и в самом деле он не усмотрел в её словах ничего странного? Да нет же, какая ерунда! Просто… Да просто ему, в сущности, нет до неё никакого дела — и совершенно неважно, что там она сказала!
Уяснив это, Анна вновь едва не разрыдалась с досады; и тут наконец-то вошёл доктор Рихтер.
* * *
Когда Левашёв познакомился с маменькой Софьи Нарышкиной, он не мог не отметить властную, гордую красоту бывшей фаворитки императора. Правда, сейчас Мария Антоновна Нарышкина смотрела не слишком весело, и казалась скорее утомлённой от этого приёма, чем довольной им. Увидев Софью, она быстро подошла к ней и с тревогой сказала её несколько слов — в ответ Софья Дмитриевна покачала головой и, как ни в чём не бывало, представила матери графа Левашёва.
— Софья Дмитриевна, простите мою дерзость, но я всё-таки спрошу: будет ли мне позволено пригласить вас на мазурку, ибо полонез мы уже пропустили? — спросил Владимир.
Ответом ему была озорная улыбка Нарышкиной-младшей. Её мать вздохнула, отвернулась и поискала глазами кого-то в толпе, но, по-видимому, не нашла. Она развела руками.
— Ну что же, граф, надо вам сказать: если моя дочь сама желает танцевать с вами, запрещать ей бесполезно. Хотя, Софи, ты прекрасно знаешь…
Договорить ей не удалось: Софья Дмитриевна легко, точно пташка, подлетела к матери, обняла её и что-то прошептала на ухо. Мария Антоновна снова всмотрелась в лицо дочери с непонятной тревогой.
— Ну что же, иди, только прошу тебя, не переутомляйся. Тебе это страшно вредно.
Но не успел просиявший Владимир предложить руку Софье Дмитриевне, как появился доктор Рихтер — старый друг папаши Калитина и его давний семейный врач.
— Прошу извинить, сударыня, — огорчённо сказал Софье, — но только Владимиру Андреевичу, боюсь, придётся вас оставить.
— Что такое, господин Рихтер? — резко спросил Левашёв.
— У вашей супруги внезапно сделался приступ лихорадки, её надо отвезти домой. Вы же помните: Анна Алексеевна весьма хрупкого здоровья и перед самой свадьбой она серьёзно занедужила…
Чёрт! Как некстати, будто Анна нарочно решила сделать ему гадость! С чего это вдруг ей вздумалось захворать прямо на балу? Левашёв сжал кулаки, стараясь лишь, чтобы его лицо не перекосилось от бешенства: мать и дочь Нарышкина смотрели на него во все глаза.
— Ах, бедняжка Анет, — мягко проговорил Владимир. — Я, разумеется, тотчас велю, чтобы нас доставили домой! Однако, доктор, очень ли это опасно?
— Не могу теперь точно сказать, друг мой, — круглое, добродушное лицо доктора Рихтера выражало озабоченность. — Я лишь опасаюсь повторения тех приступов, которые были у неё позапрошлой весной и летом. Весь этот год она чувствовала себя хорошо, но недуг может и вернуться.
Дамы Нарышкины слушали молча: Мария Антоновна — понимающе-сочувственно, София же смотрела на Владимира едва ли не со слезами.
— Ступайте скорее, Владимир Андреевич! — шёпотом попросила она. — И… Простите меня за нашу нелепую встречу.
— Софи! Ты говоришь что-то странное, — с упрёком сказала её мать. — Я не понимаю…
— Прошу простить, Софья Дмитриевна, увы, я в самом деле должен идти. Но я был необыкновенно счастлив… — Левашёв произнёс это так скорбно, что смог бы разжалобить и каменную статую.
Он нарочно не договорил, прерывисто вздохнул, поклонился и поспешил за доктором Рихтером.
* * *
Когда они с мужем садились в карету, Анна чувствовала, как её бьёт уже не выдуманная, а всамделишная дрожь — настолько невыносимо ей было расставаться с князем Полоцким. Но ещё до этого — то ли нервы её сдали под непосильным грузом, то ли они и вправду вдруг захворала — когда доктор Рихтер считал её пульс и слушал дыхание, ей стало весьма нехорошо. Полоцкий велел лакею принести тёплое покрывало и горячего чаю; доктор же, попросив у хозяйки салона какие-то снадобья, добавил их в чай.
Анна была порядком напугана: у неё снова, как той, предсвадебной весной, болела и кружилась голова. Голоса окружающих то звучали громко, точно молотками били по голове — то отдалялись, стихали, то напоминали жужжание комаров. Анна прижала руки к лицу. Похоже, на самом деле лихорадка… Только бы не лишиться чувств! Её почему-то напугала эта мысль. Где-то в уголке сознания всплыла та самая болезнь, галлюцинации, родная мать — а потом, вместо неё, ласково улыбающаяся мачеха со своим зельем…
— Нет! — прошептала она. — Я не буду ничего пить из ваших рук!
— Аннушка, да что такое, голубушка моя! — успокаивающе загудел доктор. — Ну же, выпейте лекарство, ничего страшного! У вас небольшая лихорадка, только и всего.
Она резко приподнялась на локте, увидела доктора и Полоцкого, который смотрел на неё с необыкновенным вниманием.
— А… Катерина Фёдоровна?
— Нет её здесь! — заверил доктор Рихтер. — Вы же с супругом вдвоём приехали, а сейчас его найдут, и вы сразу отправитесь домой. Завтра я вас навещу. Успокойтесь же, всё хорошо…
Слушая мягкие увещевания доктора, Анна всё-таки отпила какого-то лекарства — на вкус оно ничуть не напоминало то, что давала ей мачеха. Ей стало чуть легче. Что же, тогда надо спросить Любу, не пыталась ли Катерина Фёдоровна сама приготовить падчерице чай или какой-нибудь отвар…
Хотя… Здесь ведь нет никакой Катерины Фёдоровны! Похоже, она действительно нездорова, вот и мерещится всякое.
— Как вы, Анна Алексеевна? — спросил Вацлав Брониславович с истинной тревогой. — Лучше ли вам?
— Да, благодарю.
Сердце её затрепетало, когда он опустился на колени возле её ложа и снова поднёс к её губам чашку — на этот раз она выпила всё до капельки. Полоцкий смотрел на неё с неподдельной тревогой, точно… Точно для него было страшно важно, чтобы с нею было всё в порядке.
— Вацлав Брониславович, вы так добры. Простите, если я испортила вам вечер — вы, верно, желали бы теперь танцевать или играть в карты, а не скучать около меня, — пролепетала Анна, не очень понимая, что говорит.
— Не стоит об этом, — нахмурился Полоцкий. — Вам надо поскорее ехать домой и лечь в постель.
Тут появился Владимир Левашёв с натурально расстроенным видом; он ещё не успел произнести ни звука, как Анна нутром почуяла опасность, точно приближение грозы.
— Анюта, душенька, что же такое? Тебе нездоровится? Идём же, мы сию минуту едем домой… — Владимир решительно оттеснил князя и сделал движение, чтобы подхватить её на руки — но Анна резко отстранилась и села.
— Благодарю вас, не нужно: я прекрасно могу идти сама. Не стоит беспокоиться.
Левашёв закутал Анну получше в покрывало, велел прислуге найти её кашемировую накидку; Анна же была вынуждена опереться на его руку, чтобы наконец проследовать к карете. В присутствии мужа она не осмелилась говорить с князем Полоцким, опасаясь выдать себя, и лишь кивнула ему на прощание.
И никто не знал, когда же они снова встретятся.
* * *
Всю обратную дорогу Левашёв молчал и сидел, отвернув голову и пристально глядя в окошко кареты. Анна не обратила на это внимание: ей и без того было о чём подумать. Копыта лошадей звонко отстукивали по мостовой, мимо проплывал ночной Петербург, ещё не остывший после необыкновенно тёплого дня. Сейчас Анна чувствовала себя почти хорошо, если не считать лёгкого озноба; удивительно, что же это случилось с нею на приёме?
Около их двухэтажного особняка на Моховой, что в темноте вместо серого казался угольно-чёрным, карета остановилась, и Анна вышла, не дожидаясь, пока Левашёв предложит ей руку. Она пошла вперёд, сбросила покрывало и накидку в гардеробной, и, занятая своими мыслями, направилась в гостиную. Надо приказать подать чаю — сейчас ей всё равно не уснуть.
В большой гостиной топился камин, горели свечи: мачеха и Елена тоже не спали. Элен шила что-то из детских вещей, у Катерины Фёдоровны в руках было вязание. Анна рассеянно поздоровалась, присела в одно из бесчисленных мягких кресел, обитых тёмно-бордовым бархатом. Она поглядела на сестру и улыбнулась ей…
В этот миг в гостиную крупным шагом вошёл Левашёв. Не обращая внимание на Елену и тёщу, он подскочил к Анне, схватил её за руку и рывком выдернул из кресла. Елена ахнула, мачеха от неожиданности выронила спицу — та негромко тренькнула и отлетела под тяжёлый, дубовый стол.
— Что такое?..
— Вы стали слишком много позволять себе, сударыня! — тяжело дыша, проговорил Левашёв. — Мало того, что вы вечно пренебрегаете моими знаками внимания, манкируете своими обязанностями на светских вечерах… Вы теперь ещё и открыто портите мне репутацию, сводите на нет все мои усилия!
Анна в изумлении смотрела на Владимира.
— Что с вами?!
— А то, что мне начало докучать ваше поведение! Кто вас просил разыгрывать обморок на балу — или что вы там разыграли?! Вы это нарочно? Готовы на всё, лишь бы причинить мне неприятности?
Он схватил Анну за плечи и встряхнул так, что голова её откинулась назад.
— Владимир, что ты делаешь? Отпусти Анет, ей же больно… — голос Элен в защиту сестры прозвучал слабо, но она хотя бы попыталась. Мачеха же молчала, лишь сверкающими глазами следила за этой сценой.
— Оставь, Элен! Я был слишком мягок с твоей сестрицей! Но сегодня её дерзость перешла все границы! Она знала, как важен для меня этот приём, и нарочно притворилась, что ей дурно!
— Сударь, вы что, не слышали доктора Рихтера? У меня был приступ лихорадки…
— Плевать мне, что там плетёт этот доктор, прирученный ещё вашим папашей! — заорал Владимир. — Я же вижу, вам белый свет будет не мил, если не сделаете мне пакость! Довольно!
Он вцепился в руку Анны и потащил её за собой; она попыталась вырваться, однако это оказалось невозможно. Обычно такое спокойное лицо Левашёва исказилось яростью, и Анна впервые по-настоящему перепугалась.
— Что вам от меня нужно? — крикнула она. — Отпустите!
Но он не слушал и продолжал грубо волочить её по коридору, к лестнице… На первой же ступеньке Анна споткнулась и сильно ударилась коленом — но Левашёв даже не замедлил шага. Она судорожно отбивалась свободной рукой; Владимир выругался и схватил её в охапку, точно мешок с мукой.
— Как вы смеете! — хрипела Анна. Он сжимал её так, что стало тяжело дышать; в конце концов злость и страх придали ей силы — извернувшись, она наотмашь ударила Левашёва по лицу. От неожиданности он разжал руки; Анна оказалась на полу.
Даже не чувствуя боли от падения, она вскочила и бросилась по коридору к своим комнатам — там она сможет запереться на ключ…
Позади, на лестнице, легко прозвучали торопливые шаги.
— Владимир, остановись, ради Бога! — Елена налетела на Левашёва и обхватила его руками. — Перестань, это недостойно тебя!
— Прекрати, Элен! Я имею права проучить наконец твою зазнавшуюся сестрицу!
— Не смей! Владимир, ты добрый, умный человек, тебя все любят и уважают! Да, теперь ты расстроен, но завтра одумаешься и поймёшь…
— Отпусти меня!
Однако Елена продолжала стоять, прильнув к нему всем телом и преграждая путь к комнате Анны.
— Пусти, Элен!
— Куда? Зачем? Что ты хочешь сделать?!
Левашёв заскрипел зубами, бормоча проклятия, затем стал высвобождаться из её объятий, но как-то вяло, уже без прежнего бешенства. Правда, он сильно пнул деревянные резные лестничные перила, однако дальше этого не пошёл; Елена же аккуратно поправила щегольской сюртук на своём возлюбленном, пригладила ему волосы.
— Благодарю, — хмуро буркнул Владимир. — Надеюсь, я не сделал тебе больно?
— Со мной всё в порядке, милый. А вот тебе следовало бы выпить немного fine champagne, чтобы успокоиться. А потом ты расскажешь, что тебя так расстроило…
Шаги начали удаляться. Анна ещё раз проверила, хорошо ли заперта дверь, и обессиленно рухнула на постель.
Глава 11
На следующее утро Владимир Левашёв проснулся с крайне мерзким ощущением. Вчера он одержал победу, сумев понравиться всемогущей графине Нессельроде, затем… Затем была Софья Нарышкина, самое чудесное чудо, случившееся в его жизни за последнее время. А вот потом что-то якобы произошло с Анной, и все удачи того вечера обернулись химерой! Из-за этого он не окончил разговор с графиней, а Софья Дмитриевна, верно, сегодня о нём уже не вспомнит.