Потому что для этого мне придется оставить Нортумбрию и отправиться в сердце Уэссекса, где я — Утред Язычник, Утред Безбожник, Утред Предатель, Утред Повелитель демонов, а чаще всего меня называли Утредэрв — Утред Нечестивый. В Уэссексе у меня могущественные враги и мало друзей, поэтому передо мной открываются три пути. Я мог вторгнуться с небольшим отрядом, который неизбежно разобьют, мог отправиться с горсткой людей, рискуя, что меня раскроют, или мог нарушить клятву. Два первых пути приведут меня к гибели, а третий – к позору клятвопреступника. Того, кто не сдержал слово.
Моя жена Эдит точно знала, как мне поступить.
— Нарушь клятву, — язвительно сказала она. Мы лежали в нашей спальне позади главного зала Беббанбурга. Я задумчиво рассматривал черные от дыма и темноты балки и ничего не ответил. — Пусть поубивают друг друга, — продолжила она. — Это ссора южан, не наша. Мы здесь в безопасности. — И она была права, в Беббанбурге мы в безопасности, но ее требование все равно рассердило меня. Боги видят наши обеты, и нарушить их означает навлечь на себя их гнев. — Ты умрешь из-за глупой клятвы? — Эдит тоже разозлилась. — Ты этого хочешь?
Я хотел жить, но жить, не запятнав свою честь клятвопреступлением.
Спирхафок отвлек меня от дилеммы, и, встрепенувшись от свежего ветра, я схватил рулевое весло и ощутил дрожь воды, проходящую через длинную ясеневую рукоять. Хотя бы этот выбор был прост. Чужаки убили моих людей, и мы плыли по покрытому рябью морю, сверкавшему мириадами солнечных зайчиков. Плыли, чтобы отомстить.
— Мы еще не дома? — спросил Финан.
— Думал, ты спишь.
— Дремлю. — Финан заворчал, поднялся и огляделся. — Там корабль.
— Где?
— Вон там, — он показал на север. Из всех, кого я знаю, Финан обладает самыми острым зрением. Он, может, и старел вместе со мной, но его зрение ничуть не ухудшилось. — Только мачта, паруса нет.
Я уставился в дымку, но ничего не видел. Потом мне показался, будто в бледном небе что-то мелькнуло: словно кто-то чиркнул углем. Мачта? Я потерял ее из виду, снова разглядел и повернул корабль на север. Парус возмущенно хлопал, пока мы не выбрали канаты по правому борту, и ветер снова не накренил Спирхафок. За бортом громче забурлила вода. Пробужденные внезапно ожившим кораблем воины зашевелились и обернулись в сторону далекого корабля.
— На нем нет паруса, — повторил Финан.
— Он идет против ветра, — сказал я. — Значит, они гребут. Вероятно, торговец. — Не успел я договорить, как крошечная отметина на туманном горизонте исчезла, сменившись развернутым парусом. Я наблюдал за кораблем. Большой квадратный парус увидеть было гораздо легче, чем мачту. — Поворачивают к нам, — сказал я.
— Это Банамадр, — сказал Финан.
Я рассмеялся.
— Ты гадаешь.
— Ничего я не гадаю, — возразил Финан. — У него на парусе орёл, это Эгиль.
— Неужели ты его видишь?
— А ты нет?
Мы плыли навстречу друг другу, и через несколько мгновений я сумел ясно различить выбеленный известью верхний пояс обшивки, четко выделяющийся на фоне более темного корпуса. Я также разглядел парящего черного орла на парусе и орлиную голову на высоком носу. Финан оказался прав — это Банамадр, корабль Эгиля.
Банамадр приблизился, я опустил парус, и Спирхафок закачался на волнах. Это дало Эгилю знак, что он может подойти к борту, и его корабль повернул к нам. Он был меньше моего, но такой же хищный — охотник фризской постройки, которым Эгиль гордился, потому что, как и большинство норвежцев, чувствовал себя счастливым только в море. Нос Банамадра вздымал белую пену, корабль продолжал поворот, огромный рей спустили вниз, команда свернула парус и развернула длинный рей от носа к корме. Затем корабль скользнул к нашему правому борту, безупречно выполнив маневр. С носа Банамадра бросили канат, второй летел ко мне с кормы, Эгиль крикнул команде вывесить парусину или тряпки через светлый верхний пояс обшивки, чтобы корабли не столкнулись и не потерлись, потом ухмыльнулся мне.
— Ты занят тут тем, чем я думаю?
— Ага, напрасно теряю время, — крикнул я в ответ.
— Может, и нет.
— А ты?
— Ищу сволочей, захвативших твои корабли, конечно же. Можно подняться к тебе на борт?
— Давай!
Эгиль помедлил, оценивая волны, потом прыгнул. Норвежец, язычник, поэт, моряк и воитель. Высокий, как и я, с распущенными светлыми волосами, выбритым и острым, как нос драккара, подбородком, глубоко посаженными глазами, хищным носом и постоянно смеющимися губами. Мужчины охотно следовали за ним, а женщины еще охотнее. Я знал его всего год, но успел полюбить и начал доверять. Он годился мне в сыновья и привел семьдесят норвежских воинов, которые поклялись мне в верности в обмен на землю на южном берегу Туида.
— Нужно идти на юг, — коротко сказал Эгиль.
— На юг?
Эгиль кивнул Финану.
— Доброе утро, господин. — Он всегда называл Финана «господином», ко взаимному веселью. Потом он повернулся ко мне. — Ты не теряешь время понапрасну. Мы встретили торговца-скотта, идущего на север, и он рассказал, что там было четыре корабля. — Он кивнул на юг. — Далеко в море, с земли не увидать. Четыре саксонских корабля, просто чего-то ждали. Один остановил торговца и потребовал три шиллинга пошлины, а когда тот отказался платить, они украли весь груз.
— Они хотели взять с него пошлину!
— Прикрываясь твоим именем.
— Моим именем, — тихо и зло сказал я.
— Я как раз возвращался, чтобы рассказать. — Эгиль оглянулся на Банамадра, где ждали человек сорок. — Мне не хватит людей, чтобы захватить четыре корабля, но вдвоем-то мы сможем их потрепать.
— Сколько людей на тех кораблях?
Финан вскочил на ноги. Глаза у него загорелись.
— На том, что остановил скотта, сорок. И он сказал, что два других примерно того же размера, а третий поменьше.
— Да, мы их потреплем, — мстительно сказал я.
Слушая нас, Финан наблюдал за командой Эгиля. Трое снимали носовую фигуру орла. Они положили тяжелый кусок дерева на палубу и стали помогать остальным, отвязывавшим парус.
— Что это они делают? — спросил Финан.
Эгиль повернулся к своему кораблю.
— Если мерзавцы увидят орла на парусе, они поймут, что это боевой корабль. Если увидят моего орла, поймут, что это я. Так что я переворачиваю парус. — Он ухмыльнулся. — Мы маленький кораблик, они посчитают нас легкой добычей.
Я понял, что он предлагает.
— Значит, мне следовать за тобой?
— На веслах, — предложил он. — С парусом они заметят тебя намного раньше. Банамадр выступит приманкой, а потом ты поможешь мне их прикончить.
— Помогу? — насмешливо повторил я, отчего он рассмеялся.
— Но кто они? — спросил Финан.
Именно этот вопрос и мучил меня, пока мы гребли на юг. Эгиль вернулся на свой корабль, пустой грязно-бурый парус нес его впереди. Несмотря на его предложение, Спирхафок тоже шел под парусом, но в полумиле позади Банамадра. Я не хотел, чтобы мои воины перед битвой устали от тяжелой гребли, и мы условились, что Эгиль повернет Банамадра, если заметит те корабли.
Повернет и сделает вид, что удирает в сторону берега, завлекая, как мы надеялись, врага в ловушку. Как только Эгиль повернет, я опущу парус, так что враг не увидит голову волка и подумает, что это еще один торговец, легкая добыча. Носовую фигуру ястреба мы сняли. Огромные резные символы задабривают богов, вселяют страх во врагов и отгоняют злых духов, но по традиции их снимают в спокойных водах, поэтому их не прибивают и не вырезают прямо на носу, чтобы можно было легко снять.
— Четыре корабля, — без всякого выражения Финан, — саксы.
— И хитрые, — заметил я.
— Хитрые? Ты назвал тех, кто тыкает в тебя острой палкой, хитрыми?
— Они нападают на корабли из Беббанбурга, но всех прочих только запугивают. Сколько пройдет времени, прежде чем король Константин узнает, что Утред Беббанбургский отнимает у скоттов грузы?
— Вероятно, уже узнал.
— Так сколько пройдет времени, прежде чем скотты решат нас наказать? — спросил я, — Пусть Константин и сражается с Оуайном из Страт Клоты, но у него есть корабли, которые он может послать к нашим берегам. — Я посмотрел на Банамадр, слегка кренившийся под западным ветром и оставляющий белый след за кормой. Для небольшого корабля он резвый и маневренный. — Кто-то хочет рассорить нас со скоттами.
— И не только со скоттами, — произнес Финан.
— Не только со скоттами, — согласился я.
Мимо нашего берега проплывают корабли из Шотландии, Восточной Англии, Фризии и всех земель викингов. Я никогда не взимал пошлину с этих грузов. Я считал, что это не мое дело, если скотты плывут мимо на корабле, груженном шкурами или горшками. Да, если корабль зайдет в мою гавань, я возьму с него плату, но так делают все. Но теперь в мои воды забрался небольшой флот и от моего имени собирает пошлину, и я подозревал, откуда этот флот пришел. И если я прав, то эти четыре корабля заявились с юга, с земель Эдуарда, короля англов и саксов.
Нос Спирхафока врезался в зеленое море, отбрасывая на палубу плотную белую пену. Банамадр, влекомый усиливающимся западным ветром, тоже раскачивало. Мы оба шли на юг, чтобы напасть на тех, кто убил моих арендаторов. И если я не ошибся, я имею дело с кровной местью.
Кровная месть – это война между двумя родами, поклявшимися уничтожить врага. Моя первая месть – Кьяртану Жестокому, который перебил всех домочадцев дана Рагнара, что воспитал меня как сына. Я наслаждался этой местью и свершил ее, убив и Кьяртана, и его сына, но эта направлена на врага намного более могущественного. Врага, живущего далеко на юге, в Уэссексе Эдуарда, и способного поднять целую армию. Чтобы убить его, мне придется отправиться туда. Туда, где меня ждет целая армия, чтобы прикончить.
— Он поворачивает! — ворвался в мои мысли Финан.
Да, Банамадр поворачивал. Я увидел, как спустили парус и утренний свет отразился от лопастей выдвигаемых весел. Увидел, как длинные весла погружаются и вздымаются. Банамадр греб на запад, как будто искал спасения в гавани Нортумбрии.
Похоже, меня настигла кровная месть.
* * *
Мне нравился Этельхельм-старший, богатейший олдермен Уэссекса, владелец многих поместий, человек радушный и даже щедрый. Но всё же он умер моим врагом и пленником.
Я не убивал его. Я захватил его в плен, когда он сражался против меня, но обращался в соответствии с его положением. Но затем Этельхельм подхватил лихорадку. Мы пускали ему кровь, платили христианским священникам за молитвы, оборачивали его в шкуры, поили отваром из трав, которые должны были излечить его, но он умер. Его сын, Этельхельм-младший, распространил ложь, что я убил его отца, и поклялся отомстить за него. Поклялся развязать кровную вражду.
И все же я считал Этельхельма-старшего другом, пока его старшая дочь не вышла за короля Эдуарда Уэссекского и не подарила ему сына. Этот сын, внук Этельхельма Этельвирд, стал этелингом. Наследный принц Этельвирд! Капризный, избалованный ребенок, выросший в раздражительного, мрачного и эгоистичного юнца, жестокого и тщеславного. Но старшим сыном Эдуарда был не Этельвирд, а мой друг Этельстан.
Так почему же этелингом был не Этельстан? Потому что Этельхельм распространил слух, будто Этельстан незаконнорожденный, поскольку Эдуард не женился на его матери. Поэтому Этельстана сослали в Мерсию, где я с ним познакомился и начал восхищаться мальчиком. Он вырос воином и справедливым человеком, и единственным его недостатком была горячая приверженность христианскому богу.
А сейчас Эдуард был болен. Все знали, что он скоро умрет. И после его смерти начнется борьба между сторонниками Этельхельма-младшего, видевшим на троне Этельвирда, и теми, кто понимал, что из Этельстана выйдет король получше. Уэссекс и Мерсию, соединенных непрочным союзом, битва разорвет на части. И потому Этельстан заставил меня поклясться, что после смерти Эдуарда я убью Этельхельма и тем уничтожу его власть над знатью, которой предстояло собраться на витан и утвердить нового короля.
Поэтому мне придется отправиться в Уэссекс, где не счесть врагов.
Потому что я поклялся.
И я не сомневался, что это Этельхельм послал корабли на север, дабы ослабить, отвлечь и, если повезет, убить меня.
* * *
В летней дымке показались четыре корабля. Они покачивались в летнем море, но когда мы появились, они подняли паруса и развернулись, чтобы преследовать нас.
Банамадр спустил парус, поскольку делал вид, что убегает на запад, и четыре корабля не увидели черного орла, который теперь был развернут к корме. Увидев, что Банамадр повернул, мы тоже спустили парус, так что враг не увидит волчью голову Беббанбурга.
— А теперь — гребите! — крикнул Финан. — Гребите!
Утренняя дымка таяла. Порывистый ветер раздувал далекие паруса, корабли настигали Эгиля, который посадил только по три гребца с каждого борта. Если весел будет больше, это выдаст, что корабль не торговый, а переполненный воинами драккар. На мгновение я задумался, не последовать ли его примеру, а затем решил, что четыре далеких корабля вряд ли испугаются одинокого военного корабля. Их больше, и я не сомневался, что этих людей отправили убить меня, если им выпадет такой шанс.
Так что я дам такой шанс.
Но воспользуются ли они им? Скорее всего, они настигнут Банамадр, поскольку их быстро подгоняет свежий ветер, и я решил раскрыться, отдав команду снова поднять большой парус. При виде волчьей головы враги замедлят ход, но, несомненно, решат, что победят в битве, даже против Утреда Нечестивого.
Парус с хлопком поднялся и наполнился ветром, Спирхафок погрузился в волну, набирая скорость. Весла втянули, гребцы надевали кольчуги, расхватывали щиты и оружие.
— Отдыхайте, пока есть время, — крикнул я им.
Море покрылось белыми барашками, ветер взбивал верхушки волн в пену. Спирхафок глубоко погружал нос, палубу окатывало водой, затем нос вздымался и падал в следующую волну. Рулевое весло в моих руках налилось тяжестью и дрожало от скорости давящей воды, мне требовались все силы, чтобы управлять кораблем. Я всё еще правил на юг, навстречу четырем кораблям, бросая им вызов. Теперь и Эгиль сделал то же самое. Два корабля против четырех.
— Думаешь, это корабли Этельхельма? — спросил Финан.
— А чьи ж еще?
— Его не будет ни на одном из них, — проворчал Финан.
Я рассмеялся.
— Он сейчас дома в Вилтунскире, а этих ублюдков просто нанял.
Теперь ублюдки построились в ряд, перегородив нам путь. Три корабля примерно, как Спирхафок, четвёртый, дальше к востоку, поменьше размером, не больше Банамадра. Этот корабль, увидев, что мы повернули на юг, отстал. Похоже, он не слишком стремился вступить в схватку. Мы были ещё далеко, но мне показалось, что на маленьком корабле народа немного, в отличие от трёх более крупных, которые продолжали двигаться в нашу сторону.
— Там полно воинов, — сказал Финан.
— Скотт Эгиля говорил, что на корабле, который остановил его, было около сорока человек.
— Я думаю, больше.
— Узнаем.
— И у них лучники.
— Точно?
— Я их вижу.
— У нас есть щиты, — сказал я. — Лучникам нужен устойчивый корабль, а не лодка, на которой болтает, как на необузданном жеребце.
Мой слуга Рорик принёс мне шлем. Не парадный с серебряным волком на гребне, а удобный, принадлежавший ещё моему отцу и всегда хранившийся на борту Спирхафока. Металлические нащёчники на нём поржавели, их заменили кожаными. Я натянул шлем, и Рорик завязал нащёчники так, что противник не увидел бы ничего, кроме моих глаз.
Три корабля не несли на парусах никаких знаков, хотя тот, что дальше к западу, ближайший к невидимому отсюда побережью Нортумбрии, демонстрировал свернувшегося змея, должно быть, вышитого шерстью, как и наш волк. Огромное полотнище было укреплено шнуром, образующим ромбовидный узор, на котором красовался чёрный змей. Волны пенились, разбиваясь о нос корабля.
Эгиль развернул Банамадр, теперь его корабль больше не изображал неуклюжее бегство на запад, к нортумбрийскому побережью, а шёл на юг, бок о бок со Спирхафоком. Он, как и мы, поднял парус, команда как раз разворачивала его, когда мы поравнялись. Я сложил руки рупором и прокричал через бурлящую воду:
— Я нацелился на второй! — Я указал на корабль, ближайший к тому, что со змеем. Эгиль кивнул в знак того, что услышал. — Но сначала атакую змея! — Я опять указал на него. — Ты тоже!