Я наблюдал за ним долгое время, и лишь когда он принялся играть на гитаре медленную печальную песню «Сумерки влюбленных», мелодию которой исполнить было невероятно сложно, хоть она и казалась довольно простой, я наконец–то узнал его. Бал Армидор! Человек, когда–то приходивший в наш городок и певший песни, потрясавшие до самой глубины души. Бал Армидор, исполнявший баллады о плащеносцах.
Руки Бала быстро перебирали струны, остальные музыканты вплетали своими инструментами ноты в основную ткань его мелодии. Мальчик играл на волынке, но после первого куплета отложил ее и начал подпевать красивым дискантом, что очень украсило песню. Но я уже не слышал музыки: в голове крутилась лишь одна мысль. Каким образом Бал Армидор попал сюда, в замок герцога? Я думал, что он давным–давно пропал в Восточных пустынях среди солнечных племен, потому что когда–то поклялся, что станет первым трубадуром с запада, который овладеет восточной музыкой.
Когда песня закончилась, я стал пробираться к музыкантам, но они тут же начали новую песню — быструю, для парной пляски.
— Потанцуешь со мной, шкуроносец Фалькио? — услышал я голос сзади. Я все еще смотрел на Бала, желая подать ему сигнал, но он вдруг покачал головой. Словно хотел сказать, что сейчас не время.
Я обернулся, чтобы понять, кто говорит со мной. Валиана сияла в своем прекрасном платье; волосы, увитые самоцветами, блестели, хоть и слегка растрепались от танцев. Трин в простом пурпурном платье — такого же цвета, как у хозяйки, — стояла в нескольких шагах позади нее. Такая же прекрасная, как и принцесса, но, по своему обыкновению, за ее спиной, одна. Она заметила мой взгляд и опустила глаза.
— Плащеносец, — не задумываясь, поправил я.
— Что?
— Плащеносец, а не шкуроносец. Плащеносец.
— Ах да, конечно, это же и так понятно, — рассмеялась она. — Потанцуем, плащеносец Фалькио?
Я огляделся и увидел, как несколько знатных господ пытаются прожечь меня своими ледяными взглядами. Заметил улыбающегося герцога и покачал головой.
— Нет, миледи, я…
— Ваше высочество, — поправила она.
— Что?
— Теперь я стала принцессой, Фалькио; раз уж ты желаешь обращаться ко мне официально, то лучше называть меня ваше высочество.
Я поклонился.
— Ваше высочество, благодарю вас за оказанную честь, но боюсь, что не подхожу для танцев.
Улыбка ее угасла.
— Не подходишь для танцев или для того, чтобы танцевать со мной?
— Неуклюж, ваше высочество. Боюсь наступить на вашу королевскую ножку, пытаясь вспомнить танцевальные па и понять, какую игру вы затеяли.
Она стрельнула взглядом в герцога, потом в меня.
— Скажу так, чтобы стало понятно. Мой отец считает, что я продемонстрирую необходимое смирение и единение с народом, если станцую с плащеносцем. Если тебе так проще, считай это приказом хозяйки, которая тебя наняла.
Я пожал плечами и громко сказал:
— Как ваш слуга, ваше высочество, я, несомненно, согласен!
Затем я глубоко поклонился, заведя правую руку за спину, а левую предложив ей. Обычно подобным жестом приглашали на танец даму сердца, что в данном случае выглядело весьма непристойно.
Но, к удивлению, она приняла мою руку и встала в первую позицию для начала танца.
— Умно, плащеносец Фалькио, — прошипела она, когда мы исполнили первую фигуру. — Насколько же ты мудрее и хитрее глупой девчонки, стоящей перед тобой. Я попросила тебя о такой мелочи, но тебе не понравилось, как я это сделала, поэтому ты унизил меня.
— Возможно, стоило попросить об этом кого–то другого, — ответил я.
Она рассмеялась.
— Кого? Того, кто собирается убить меня, или того, кто хочет убить моего отца?
Наверное, Фелток рассказал ей о том, что случилось.
— Меня интересует лишь одно, миледи. Как…
— Ты хотел сказать «ваше высочество».
— Да, так вот. Как именно вы прошли «испытание сердца»? Мне говорили, что мудреца невероятно трудно обвести вокруг пальца.
— А ты считаешь, что я его непременно обманула? Солгала о себе и своих намерениях? Ты вообще понимаешь, что во времена короля Пэлиса сомнение в чести престола считалось предательством?
— Удивлен, ваше высочество, что меня еще не заковали в железо.
— Почему ты так презираешь меня, первый кантор плащеносцев?
— Я не презираю вас, ваше высочество. Напротив, боюсь.
— Разве у тебя есть причины бояться меня?
Я заглянул ей в глаза, надеясь увидеть издевку, но нашел лишь искреннее замешательство.
— Почти никаких, ваше высочество, — вздохнул я. — Но и причин считать вас мудрой у меня тоже нет: думаю, вас используют в заговоре, чтобы укрепить ложное доверие к новой династии королей и королев, которыми будут управлять герцоги. Сомневаюсь, что вы коварны, — возможно, вы очень милы. Но герцоги используют вас, как вышколенное животное, и в этом мире вы превратитесь в чудовище. Моя работа — останавливать чудовищ, ваше высочество.
Она встала как вкопанная, и я чуть не свалился на нее, но Валиана крепко меня держала.
— Почему ты тогда просто не убьешь меня? Или хотя бы не позволишь своим друзьям сделать это за тебя?
Я выдержал ее взгляд.
— Потому что мой король этого бы не одобрил.
Спустя мгновение она едва заметно кивнула, и мы снова влились в ритм танца.
— Почему же тогда ты так отвратительно ко мне относишься? Если я так глупа, а ты такой умник, воспользуйся мной ради получения привилегий для плащеносцев, раз уж ты считаешь, что именно это собираются сделать мой отец и все остальные.
— Потому что, ваше высочество, я не такой, как они. Мой король этого бы тоже не одобрил.
— Тогда почему?..
— Ваше высочество, — тихо спросил я, — чего вы хотите?
— Я? — Она прильнула ко мне и шепнула на ухо так тихо, что я едва расслышал: — Я боюсь.
Я отодвинулся от нее.
— Вам кто–нибудь угрожал?
— Открыто нет, просто… когда я с ними, я чувствую все то, о чем ты говоришь. Они меня не слушают — вернее, слушают лишь тогда, когда я говорю то, что от меня требуется. Моя матушка…
— Ваше высочество, простите меня, но ваша матушка — герцогиня Патриана. Если мы будем говорить о ней, то я не смогу гарантировать вашей безопасности.
Валиана огляделась.
— Кеста и Брасти я не вижу. Кто же может меня обидеть?
— Я сам, ваше высочество. Я сам.
— Ах, всё потому, что ты винишь ее в смерти короля?
— Да.
— А на тебе ответственность за это не лежит? Тебе не важно, что король нарушил древние законы, разорвал давнишние союзы и договоры, заключенные между его предками и герцогами?
— Я мало что знаю об этом, ваше высочество. Только лишь то, что наша страна слаба, она в упадке и разваливается на части из–за той несправедливости, которую вершат дворяне. А еще знаю, что мой король хотел принести жителям нашей страны некую меру правосудия и милости. Ваша мать и другие герцоги убили его за это.
— Если ты мечтаешь не просто о правителе, Фалькио, а о милосердном правителе, то помоги мне. Стань моим советником. Я… я даже подумаю о том, чтобы вновь собрать плащеносцев — с небольшими, конечно, уступками. Мне нужен тот, кому я смогу доверять, кто не будет жаждать власти для самого себя и своей родни. Фелток сказал, что верит тебе, несмотря на то что говорит ему житейская мудрость. Будь верен мне, и я клянусь: мы вместе поможем народу, который ты так хочешь спасти.
Танец подходил к завершению.
— Миледи, ваше высочество, сегодня вечером вы сказали, что вступитесь за семью, которую станут осаждать, как только начнется Кровавая неделя.
— Я не забыла о них.
— Спасите семью Тиаррен, — шепнул я ей на ухо. — Всего одну семью.
Последние звуки танца повисли в воздухе, и она посмотрела на меня. Я поклонился, на этот раз подобающе, и ждал, что она подаст мне сигнал уходить. Но она ответила реверансом. Прежде чем музыканты начали играть следующую мелодию, она подняла руку, и все замолчали.
— Отец мой, ваша светлость, — сказала она чистым, не терпящим возражений голосом.
Ее отец стоял лишь в паре шагов от танцующих. Он холодно посмотрел на нее и сказал:
— Да, дочь моя.
— Я хочу попросить вас о милости.
— Сейчас не время, дорогая.
— Здесь в Рижу есть семья, которой грозит смертельная опасность.
Он засмеялся.
— Это Ганат Калила, дочь моя. Их участь в собственных руках — таков обычай сильного народа Рижу.
— И все же я прошу вас принять их под свою защиту.
В зале словно стало холоднее. Это была первая опасная проверка истинного ее положения в новом статусе.
Герцог улыбнулся, затем подошел и заключил дочь в объятия. Жест казался совсем невинным и даже любящим, но я видел, что он прижимает ее чересчур сильно.
— Милорды и дамы, простите мою дочь: она слишком юна и не знает жизни за пределами ее бывшего дома. Но мы научим ее, не правда ли?
Смех и аплодисменты. Словно ревели сотни гиен, почуявших кровь.
Валиана осободилась из его объятий.
— Драгоценнейший отец, вы правы. Мне есть чему поучиться. — Она встала перед ним на колени, сложив руки в знак смирения.
— Конечно, моя дорогая, мы понимаем, что…
— И все же, — сказала она.
В зале стало очень тихо.
— И все же я настаиваю на том, чтобы вы защитили семью Тиаррен. Их дом самым отвратительным образом осаждают разбойники в черном, а городская стража их не защищает.
— Это Кровавая неделя, дитя мое.
— Кровавая неделя еще не наступила, когда двери их дома начали закладывать камнем. Но городская стража им не помешала. Ваш слуга Шивалль должен был остановить их, но не сделал этого. И моим слугам воспрепятствовал.
В глазах герцога разгоралась ярость, тень опустилась на его чело.
— Шивалль! — взревел он, и в тот же миг рядом с ним очутился угодливый толстяк.
— Милорд?
— Ты это видишь? Моя дочь умоляет меня. На виду у всех этих людей она требует, чтобы я взял под защиту дом Тиаррен. — Он заговорил громче, обращаясь к собравшимся: — Достопочтенные лорды и леди, я хочу, чтобы все узнали: судьба дома Тиаррен заботит мою дочь, а отныне и меня. Я дорого ценю их жизни, как и жизни всех моих подданных, их будущее находится в моих руках и ничьих других. Я сделаю всё, чтобы воля моя свершилась. Вы слышали меня, достопочтенные лорды и леди?
В гуле одобрения Валиана поднялась с колен и улыбнулась.
— Благодарю вас, отец мой; проявив сострадание, вы еще больше возвысились в моем сердце.
Герцог улыбнулся ей в ответ, на этот раз вполне искренне. И это меня насторожило.
* * *
Кто–то дернул меня за рукав. Юный певец.
— Он желает говорить с вами прямо сейчас, — сказал мальчик.
Он подвел меня к столу неподалеку от возвышения для музыкантов. Оркестр продолжал играть, но Бал сидел у стола с кубком в руке. Я сел напротив, мальчик встал рядом с ним.
— Бал, это я — Фалькио…
Он не ответил, но коснулся руки мальчика и стал постукивать по ней пальцами, как прежде.
— Он узнал вас, — сказал мальчик.
— Почему он сам не говорит?
Бал широко разинул рот, и я увидел короткий обрубок языка.
— Святые угодники!
Голос Бала Армидора был слаще меда — благодаря ему он мог вырвать любую женщину из объятий супруга.
— Что с ним случилось? — горестно прошептал я. — Это сделали варвары?
Трубадур забегал пальцами по руке мальчика.
— Он сказал, что языка лишился в последнюю очередь.
— Что это значит?
Пальцы снова заплясали.
— Он пришел сюда много лет назад, собираясь идти на Восток. Остановился, чтобы сыграть для герцога в надежде заработать пару монет для дальнейших странствий.
— И что случилось?
— Герцогу очень понравилась его музыка, он не скупился на похвалы и награды. Предложил Балу стать главным трубадуром герцогства. Бал сказал, что благодарен за столь щедрое предложение, но что ноги его горят от желания как можно скорее отправиться в путь, как это бывает у любого трубадура.
Обеими руками Бал вытащил одну ногу из сапога. К голени была приделана деревянная ступня, инкрустированная золотом.
— Герцог не поскупился, решив эту проблему.
Бал вернул ногу в сапог и снова сжал руку мальчика.
— Затем Балу приглянулась одна придворная дама, которая ответила ему взаимностью. Герцог приказал им расстаться, ибо эта дама и в нем самом разожгла известный интерес. Взамен он предложил Балу одну из своих любовниц. Но когда Бал сказал, что глаза его принадлежат лишь Сенине, герцог оказался так любезен, что выколол ему глаза и отдал их этой даме. Но в своей бесконечной щедрости он возместил то, что отобрал.
Самоцветы в глазницах. Святые угодники, почему я не позволил Брасти убить этого ублюдка?
— Томмер, сын герцога, прикипел сердцем к Балу и попросил, чтобы тот обучал его музыке и истории. Глупец…
Бал больно сжал руку мальчика, но затем снова забегал пальцами.
— Бал согласился и принялся обучать мальчика. Он учил его музыке, пению и истории. Рассказывал о королях и…
— Плащеносцах. Он рассказывал о плащеносцах?
— Герцог вышел из себя и приказал прекратить уроки, — продолжил мальчик. — Но Томмеру было всего лишь семь лет, он не понимал, почему нельзя получить то, что ему хочется. Бал полюбил мальчика и продолжил рассказывать о плащеносцах втайне от герцога. Слуги Шивалля как–то прознали об этом, и на следующий день герцог отрезал Балу язык.
Я наклонился и схватил Бала за руку.
— Мне очень жаль, друг мой. Я думал… думал, что ты ушел на Восток и остался там.
Бал освободился и покачал головой.
— Он говорит, что в жалости не нуждается. А вы должны сегодня же уйти отсюда. Здесь нет ничего, кроме боли и смерти. Он говорит, что вам нужно вернуться к лорду–предводителю и принять предложение Тремонди.
— Тремонди мертв, — сказал я.
Бал и мальчик на миг замолчали. Наконец Бал едва шевельнул пальцами.
— Тогда, — медленно сказал мальчик, — для вас нигде не осталось ничего, кроме боли и смерти. В любом случае вам нужно уйти.
— Но я хочу знать, Бал, ты можешь о многом мне рассказать…
Бал ударил кулаком по столу и стал яростно двигать пальцами по запястью мальца.
— Он говорит, что больше не станет говорить с вами ни сейчас, ни вообще никогда. У него остались лишь пальцы, чтобы играть, и уши, чтобы слушать музыку. Он просит вас не отнимать их у него.
Я откинулся на спинку стула, внезапно осознав, что на нас могли обратить внимание слуги и донести об этом герцогу. А тот отнимет у Бала даже то малое, что ему осталось. Я встал и сказал:
— Я ухожу. — Но, сделав несколько шагов, остановился. — Скажи мне лишь одно… кто ты, мальчик? Ты его сын?
Мальчик помотал головой.
— Нет, просто его светлость приказал мне прислуживать Балу, когда он играет. Мне уже пора идти, отец зовет.
Мальчик оставил Бала и зашагал к лестнице. Я проследил за ним — в дверях стоял герцог и внимательно наблюдал за нами.
* * *
Я спустился на железный ярус и обнаружил, что Кест и Брасти бражничают вместе с Фелтоком. Должно быть, они уже примирились.
— Фалькио! — воскликнул Брасти. — Вот так представление! Даже не думал, что ты на такое способен. А что дальше? Самого герцога на танец пригласишь?
Я схватил его плечо.
— Пошли–ка отсюда. Я хочу поскорее найти свою комнату и лечь в постель. Утром мы остановимся у дома леди Тиаррен и расспросим, не знает ли она чего–нибудь о чароитах, а затем я хочу убраться как можно дальше от этого богами забытого города.
— Да ты иди, — сказал Брасти, поднимая чашу. — Если я не могу убить герцога, то, по крайней мере, выпью столько его вина, сколько в меня влезет. Хоть как–то ему наврежу.
Кест заглянул в свой кубок, взгляд у него был мутный.
— Это непросто, Брасти. Сокровищница герцога Рижуйского бездонная. Тебе придется…
— Заткнись и пей, — отрезал Брасти. — Вся ночь впереди.
Я их оставил и вышел с железного яруса в коридор, который вел в комнаты для слуг. Завернул за угол и едва не столкнулся с женщиной в пурпурном платье. В темноте коридора мне даже показалось, что я налетел на Валиану. Но секунду спустя понял, что это Трин.