Её лицо было самым прекрасным, что он видел за свою жизнь. Он долго невольно всматривался в него, пока сердце бешено билось, — то ли от волнения, то ли от чего-то ещё, — прежде чем смог выделить хоть одну черту, и даже не сразу заметил татуировку, охватывающую всю правую сторону, тянущейся от виска к глазам чёрными, как ночь, извивающимися щупальцами, змеиными хвостами, ветвями ссохшихся деревьев, то сплетающимися в клубки, то хаотично рассыпающимися в стороны — он не мог понять, что она значит, но от татуировки веяло природным, исконным страхом. Вторая сторона лучилась настолько яркой жизненной силой, что поневоле становилось спокойнее от одного взгляда. Выточенные из камня скулы и подбородок, аккуратные, если не сказать — идеальные пропорции, бледно-розовые губы, серо-коричневые волосы, заплетённые в закреплённые на голове косы, и глаза — самые прекрасные глаза, что видел этот мир. Энью рассмотрел их, когда девушка обернулась и бросила взгляд в его сторону — бледно-серые, цвета самого яркого полнолуния, цвета мёртвой золы и самых тусклых звёзд. Девушка была… богиней войны, вышедшей то ли из самых глубин преисподней, подпитываемая чёрным адским огнём, то ли спустившейся сверху, с горящего солнца, оседлав само небо. Она точно была воином, но какого сословия, уровня мастерства, и, самое главное, уровня до этого чётко ощущавшейся магии? Его порывало подойти, посмотреть в упор в эти глаза, спросить, услышать её голос, услышать самый прекрасный голос на свете, но что-то сдерживало — предчувствие. Девушка смотрела в его сторону, но совсем не на него.
Энью резко очнулся от полузабытья, как ошпаренный кипятком. Опасность выдернула его, вытащила на свет, который теперь слепил, налетал со всех сторон глухими ударами звука и цвета, которые медленно превращались из абстрактных в настоящие, откуда-то слева. Парень в жёлтой куртке дёргался, распластавшись на полу и пытаясь хоть как-то закрыть обезображенное размазанное лицо руками, задыхаясь от льющейся изо рта и носа крови. Над ним возвышался старик, пошатывающийся от алкоголя, но, похоже, трезво оценивающий всё вокруг. Глаза его искрились злостью, пока он наносил ему, почти вырубившемуся, всё новые и новые удары в голову, ломая нос и челюсть. Рядом лежало ещё двое, видимо, пытались ему помешать. Теперь остальные просто стояли кругом или выбегали на улицу — позвать на помощь, но вряд ли парень бы дожил до этого момента. Энью моментально сорвался с места и бросился на помощь, ведомый только инстинктами и отточенными до автоматизма навыками. Прежде чем обхватить его за шею и повалить наземь, отведя опасность от жертвы, он успел заметить, как поднимается и уходит слуга в плаще, оставляя Её одну, и это промедление стоило ему быстрой победы. Рансу Пэй неожиданно быстро, со скоростью воина, вывернулся и атаковал. Он не ожидал от старика такой прыти, и не был готов защищаться, так что удар пришёлся ему прямо в лицо, но и без магии это был для парня просто детский лепет. И даже несмотря на это, он не мог простить себе, что какой-то старик смог вот так запросто просто коснуться его, заслуженного мага, человека, которому на тренировках не было равных, который убивал без промедления и был готов убить снова. Видимо, его лицо сейчас выглядело страшно, потому что противник отпрянул, подняв кулаки и готовясь к схватке, которой так и не суждено было состояться. Резкая боль прорезала сломанный палец, схлынула волна экстаза, заполнившего кисти, прокатившегося по венам потоком блаженства и спокойствия. Он подал знак Энн, готовой броситься на помощь, стоять на месте, и она молча отошла в сторону, скрывшись за наблюдателями — никто не хотел ввязываться в опасную схватку. Гнев резко ворвался в него вместе с энергией, обостряя его чувства и притупляя самоконтроль. Он видел только это лицо, испещрённое родинками и морщинами, ставшее теперь ему ненавистнее всего на свете. Каждое движение этого человека отзывалось в нём жгучим желанием ударить, принести страдание и боль, так, чтобы он прочувствовал его каждым сантиметром тела — разрезать, выпотрошить, содрать кожу, содрать саму оболочку души. «Как он мог, как он посмел ударить меня?!» — Энью ощупал синяк на щеке и глаза налились красным, как кровь, растекавшаяся по полу от головы Моуно. Сейчас он казался себе диким зверем, вышедшим на охоту, у которого нет иного выхода, кроме как убивать — жестоко и беспощадно.
— Ты поплатишься, старик! — зверь, оскалившись в жуткой улыбке, прыгнул вперёд.
Удар пришёлся прямо по блоку старика, и он услышал треск ломающихся костей. Рансу отпрянул, закричав и со страхом в глазах схватившись за бесчувственно повисшее предплечье. Энью не стал ждать, и как только старик открылся, отбил свободную руку и сильно надавил, обездвиживая, на здоровое плечо. Пэй упал, распластавшись на полу и измазавшись в крови уже мёртвого Моуно, с ужасом глядя на нависшую над ним смерть. Энью собирал, перетаскивал магию в правую руку, заполняя её без остатка, нацеливая смертоносный удар в лицо, по которому катились слёзы, которое он хотел расплавить, расщепить, уничтожить, стереть в порошок. Энергия бешено клокотала, дикими всплесками вырываясь из переполненного сосуда наружу, разрывая и сшивая кончики пальцев, стремясь заполнить пустоту вокруг, желая быть направленной сильным хозяином и никогда больше не вернуться в заточение в тело. Энью почувствовал, как что-то сжало ему руку, он рванулся, но железная хватка не пускала. Секунда промедления — и он уже не мог сдерживаться — с громким рыком магия вырвалась на свободу, разорвав оковы и растаяв в сотрясаемом, ставшем горячим от бешеного давления воздухе. Она всё ещё сжимала руку, не давая сделать ни единого движения. Кончики меха на плаще поднимались и опускались, движимые волнами гуляющей по залу магии.
— Ты… сволочь! — Энью не до конца понимал, что делает, вырываясь и доставая меч против безоружной девушки.
— Я только не дала тебе убить этого человека, — спокойно ответила Она. Голос — певучий, плавный — мерно прокатился по залу, отскочив от звенящей повисшей тишины.
— Ты не дала мне выполнить мою работу, как защитника этого чёртова города! — пустота от магии кипела в нём остатками ушедшей силы, вызывая всё больший и больший гнев, застилавший разум. Ему хотелось убить Её прямо сейчас, на месте, кинуть тело к лежащим на полу трупам, закрыть навсегда этот поганый рот.
— Как горят глаза… — Она усмехнулась и повернула руки ладонями вверх, — Видишь, я безоружна, а ты с мечом. Но если так хочешь сражаться, давай завтра утром, потому что сейчас сюда придут военные и заберут нас обоих. В восемь устроит?
— Устроит, — процедил он сквозь плотно сжатые зубы. Она была права — с солдатами связываться после этого инцидента нельзя.
— Тогда увидимся позже, — Она махнула рукой и повернулась к выходу, перебросив через руку полы плаща.
— Наслаждайся последним вечером! — язвительно бросил вдогонку Энью, — Завтра ты сдохнешь!
***
Где-то снаружи пролетели листья, слабо ударившись в окно и отдавшись стуком в мыслях Энью. Голова ужасно болела, тысячи иголок впивались в затылок и виски, отдаваясь болью в каждой мысли. Было раннее утро, он лежал в своей кровати наверху, а рядом сидел учитель, присматривая и внимательно наблюдая за ним, подперев рукой подбородок. Парень попробовал приподняться на локтях, но сразу рухнул обратно — тело свела судорога, как будто все мышцы заледенели, застыли в немом неповиновении, и ему вдруг показалось, что это навсегда, что он больше не сможет встать, что пролежит весь остаток жизни в своей кровати.
— Только не нагнетай, — Энью с удивлением посмотрел на Эннелим, сидящую в углу комнаты. Разве она была здесь всё это время? — Не смотри так, у тебя всё на лбу написано!
— Вот что бывает, когда теряешь контроль, — буркнул Левард, продолжая сидеть всё в той же нелепой позе. Энью попытался вспомнить, что произошло вчера, но сразу схватился за голову, сумев так только усилить боль в висках, — То, чем мы занимаемся — не так просто, как тебе, по-видимому, казалось раньше. Здесь нужно умение сосредотачиваться, не поддаваться искушению. Конечно, мой просчёт, что я не заметил раньше…
— Это… надолго?
— Может, час, может, чуть больше, — успокоил его Левард. — Сон помог тебе восстановить психику, а сейчас нужно вернуть в порядок тело и вывести застоявшуюся магию.
— А что случилось вчера? — мозг понемногу начинал работать, но память всё ещё была в тумане. — Я… не помню ничего, после того, как набросился на старика. Он… жив?
— Всё хорошо, хоть ты чуть его и не прикончил.
— Короче, ты слетел с катушек и чуть не сжёг ему голову вместе с половиной таверны, — усмехнулась Энн и посмотрела на него, то ли строго, то ли укоризненно. — Но тебя вовремя остановила та девушка в меховой накидке.
— А потом?.. — нервно сглотнул он, предчувствуя что-то нехорошее.
— А потом ты, дурень, вызвал её на дуэль, — выпалила Энн. — И, кстати, она уже сегодня.
— Сегодня?! — он ожидал чего-то подобного, но к такому не был готов. Энью понял, что боится. То ли исходящей от Неё магической ауры, то ли самого себя. Если он способен на такие вещи, что ещё может случиться, что если всё не ограничится травмами?
— Тебе нужно понять, что находится в тебе, и какую силу ты используешь, — начал читать нотации Левард. — Это не просто вещь, которой ты можешь управлять, это жизнь, которую человек сумел обуздать и превратить в материю. Но ты заблуждаешься, если считаешь, что магия безвольна и податлива. У неё есть то, к чему она стремится — заполнение, обладание, контроль, свобода. Материя стремится к пространству. Перерезая нити, связывающие её твёрдость и закоренелость со всем вокруг, мы, впитавшие её в себя, закрепляем её силой воли и делаем частью тела, но что происходит, если контроль теряется?
— Человек перестаёт существовать, превращаясь в чистую энергию, — закончила Эннелим.
— Вот именно поэтому в бедных кварталах умирает так много людей. Чаще всего их забирают или убивают, поэтому мало кто видел последнюю фазу перехода… Человек либо рассеивается, либо становится вместилищем до тех пор, пока вся материя, кроме магии в нём, не будет стёрта. Тогда человек умрёт окончательно, а магия заполнит то пространство, создавая аномалии и места силы.
— Я понял… — Энью смущённо потупил взгляд — это он слышал, в отличие от Энн, впервые.
— А теперь будем тащить из тебя остатки. — Левард поднялся и закатал рукава.
— Это больно? — вопрос вырвался сам собой, Энью не хотел его задавать, но подсознательный страх, даже перебитый тренировками на выдержку, давал о себе знать.
— Уж точно больнее, чем ломать сразу заживающий палец!
— А что дуэль?
— Отказаться ты уже не можешь, тут дело чести и для тебя, и для неё, — пробормотал учитель. — Главное, постарайся в этот раз без жертв. Тем более что лорд Теровин сам одобрил поединок и официально объявил об этом. Маго-ненавистник… Соберётся много народу, осторожнее там.
— Ясно… — Энью глубоко вздохнул, понимая, что сопротивляться бесполезно. Всё уже решили за него, и, конечно, виноват в этом был он сам. В мыслях сразу возник Её образ, и ему подумалось, что драться с Ней — то же, что и богохульство.
…В нём сидело что-то потустороннее, инородное, непривычное. Оно растягивалось и сжималось, двигалось по нервам, вызывая приступы удушливого удовольствия, застывало в мышцах и суставах, отдаваясь режущей, но приятной болью в каждом движении. Оно цеплялось невидимыми лапами-крючьями за удобный неподвижный сосуд, вырывало части тканей и костей, выходя наружу, пока остатки их латали, зашивали, восстанавливали. Левард и Энн одновременно тянули на себя заразу, предлагая ей удобное вместилище, а потом резко отпускали, рассеивая в накалённом воздухе. Энью рвало на куски, энергия бурными потоками металась из одной его части в другую, но он не мог ни двинуться, ни закричать. Нестерпимая боль стала его единственным миром, в глазах темнело, но ему не давали отключиться, снова и снова возвращая в сознание, чтобы продолжать. Сердце билось бешено быстро, по всему телу выходящей водой выступил кровяной пот, рот заполнился солёным, горьким и сладким. Он слепо брёл в темноте, на ощупь находя путь куда-то вверх, он был самой темнотой, которую пробивают насквозь отблески света факелов, прожигающих её, оставляющих её тлеть пылью и плесенью под ботинками… Где-то на задворках сознания вдруг исчезнувшая боль и темнота перемешались с гнетущей пустотой, оставшейся после магии. Мысли ушли куда-то глубоко, так, что Леварду пришлось силой тащить сознание обратно, возвращать Энью в реальность. Тело глубоко дышало, прогоняя воздух по органам и заполняя всё живительной влагой, наполняясь свежестью и старой, привычной, своей энергией.
***
Сверкающие жарой камни расплывались в стоячем горячем воздухе. Площадь гудела голосами, криками и топотом ног. Толпа собиралась здесь с самого вчерашнего вечера, чтобы занять места поближе к площади и лучше видеть сражение. Холодная погода сменилась так резко, уступив место взявшемуся ниоткуда лету, что многие просто не успели переодеться, и приходилось возвращаться с занятых мест, а потом искать новые. Каждый из них видел магию впервые. Люди выглядывали в окна и двери, дети ловко залезали на балки и крыши — уже за несколько минут до начала здесь было не меньше двух сотен заинтересованных лиц, включая охрану и патрули. Кто-то уже делал ставки, в основном на Энью, доверяя слухам о том, что случилось в таверне. Лорд Теровин наблюдал из окна башни, выходившего прямо на площадь. Ему было всё равно, кто выиграет: победа ученика принесёт доверие народа к власти, а поражение потешит его эго, так что, когда ему сообщили обо всём, он решил не протестовать, тем более что зрелище и правда обещало быть интересным.
Они стояли друг напротив друга, переплетаясь взглядами, создавая множество событийных линий, соединяя их в один толстый канат сосредоточенных действий и движений, приводящих к победе и поражению. Энью смотрел с восхищением и благоговением перед спокойствием и уверенностью, перед неземной красотой и сильной душой, Она же — смотрела будто сквозь противника, почти не замечая ни его, ни поля боя. Меховой плащ невесомо лёг в руки отошедшего слуги. Словно из ниоткуда в Её руке оказался меч, и только сейчас Энью заметил ножны, до этого спрятанные под накидкой. Клинок был необычный — немного загнутый ближе к концу, с вырезами посередине. Энью словно почувствовал лёгкость и удобство, с какой он должен ложиться в руку и рассекать плоть врага, проходя насквозь, как сквозь масло, а затем достал свой — тяжёлый прямой меч наёмника. С другой стороны площади снова полилась магия — немного, но он уже ощутил её всеми фибрами, увидел, как собираются линии и потоки, соединяясь в руках его соперницы, и ему захотелось отнять, забрать себе, набрать больше, чем когда-либо… Энью тряхнул головой, прогоняя наваждение, и решил набирать её постепенно, в течение боя, создавая идеальный баланс между тратами и пополнением, а заодно изучить врага и его навыки. Она сейчас была для него именно врагом — опасным, непредсказуемым, жестоким, и Энью готовился к самому худшему развитию событий. Накопив достаточно, девушка перехватила меч правой рукой, отставила ногу назад и направила остриё в лицо сопернику.
— Начинаем? — ухмыльнулась она и двинулась вперёд.
Она атаковала не резко, сначала приближаясь к нему медленными шагами, заставляя сомневаться в движениях и делать ошибки, загоняя в угол, не оставляя свободы действий, а потом, оказавшись всего в нескольких метрах, резко приблизилась и нанесла первый удар, затем ещё и ещё, заставляя Энью отступать и обороняться, целясь в колени и шею. Толпа довольно заревела и вскинула руки. Как только лезвия соприкоснулись, он сразу всё понял: его меч был тяжелее, но удобнее в обороне, и мог легко переломить её клинок с достаточной вложенной силой в удар, поэтому она постоянно наносила свои, не давая времени и сил на контратаку, изматывая и ослабляя его. Энью продолжал специально отступать, двигаясь неуклюже, изредка подставляя бок или плечо под удар, а потом перехватывая на короткое время инициативу. Её ошибка была в просчёте с его выносливостью — сейчас он был гораздо сильнее, а ещё после лечения учителя тело стало ещё и легче. Энью решил ждать момента, когда девушка ошибётся, накапливая магию, а потом нанести решающий удар, но этот момент никак не наступал.