Но думал он совсем не об этом. Где-то там, за Ледяным Поясом, в промёрзлой, мёртвой земле лежит его меч, выкованный на заказ в столице хорошим другом его семьи. Теперь оружие мертво, как и всё за горами, как все его погибшие в битвах соратники, как все мечи и копья, павшие вместе с ними, как все мечты, разбившиеся о щиты бесчисленных армий, как оставшаяся там его бедная, скитающаяся, голодная душа… Он вспомнил старые годы, когда этими местами правил совсем другой человек — более справедливый, усердный, серьёзный, и чуть не сказал фразу «раньше было лучше», так знакомую всем старикам. Фераз помотал головой, отгоняя ностальгическое видение, и чуть не ударил себя по щекам, но вдруг вспомнил, где он, и осёкся. Нужно было продолжать, и он продолжил с ещё большим упорством, как будто от этого зависело не настроение его лорда, а существование той далёкой души, о которой он грезил…
Теперь он уже ни разу не отводил взгляда от группы, стараясь как можно тщательнее рассмотреть и запомнить приметы. Впереди ехал старик в накинутом на плечи болотного цвета балахоне и сильно надвинутом на лицо остроконечном капюшоне. Когда он оглядывался, на лице поблёскивала серебристо-седая, кое-как побритая чем-то вроде тупого ножа борода, к середине удлиняющаяся и перевязанная в торчащий хвостик-обрубок. Он говорил редко, только изредка поглядывая на двух молодых людей позади, поравнявшихся друг с другом в спокойном аллюре, теперь оживлённо улыбающихся и болтающих между собой. Они разговаривали громко, так, что Фераз слышал даже какие-то отрывки фраз, и он уже точно знал, что парня зовут Энью, а девушку — Эннелим. Они часто упоминали магию, что только увеличивало его подозрения насчёт правоты лорда и важности своего задания. Они походили на брата и сестру — белокурые вьющиеся волосы, тонкие, вычурные и даже красивые черты лица, одна и та же одежда. На обоих была форма наёмников — коричнево-серая кожаная одежда с защитой для колен, плеч и локтей, — но на девушке она сидела более естественно, облегая фигуру и подчёркивая изящные черты тела — скорее всего делалась на заказ, — а на парне висела мешком, будто снятая с кого на несколько размеров выше и шире. Но это, видимо, не мешало и ему чувствовать себя комфортно и уверенно держаться в седле. За поясами, спрятанные в складках плащей, болтались недлинные одноручные мечи — обычное оружие любого уважающего себя бойца.
Фераз помнил, что его господин рассказывал про магов, и что говорят о них в деревне за стенами. Магия была легендой, слухом, который передаётся шёпотом и, на всякий случай, с закрытой на щеколду дверью, негласно запретной темой для обсуждения. Мало кто из живущих мог похвастаться тем, что хоть раз видел, как это всё происходит, и, наверное, вряд ли кто-то хотел бы видеть. Лорд Теровин отзывался о них не иначе, как «дьявольское отродье» или «зло, спустившееся на землю», и на это у него, конечно, были свои причины, но он предпочитал о них умалчивать. И вряд ли он был рад узнать о том, что аж по королевскому приказу сюда направили троих из них. Нет, наверное, он был просто в ярости.
***
Энью наверное никогда так не улыбался. Настроение было просто отличное — настроение болтать и наслаждаться каждой минутой, проведённой в компании учителя и подруги, и это всё даже несмотря на усталость от двухдневного путешествия, которое они вместе с лошадьми еле осилили. Нет, скорее его осилили лошади, всадники только должны были вовремя поворачивать и следить за хвостом, но Энью всё равно ни разу не упускал возможность хвастаться этой своей заслугой каждый раз, как выпадал шанс.
— Может, хватит уже, а? — засмеялась Энн, когда он опять это повторил.
— Сколько захочу, столько и буду! — буркнул Энью в ответ на упрёки девушки, — Тебя что, это так раздражает?
— Ещё как! Знаешь, когда много раз повторяют одно и то же, начинает надоедать.
— Когда ты всё время повторяешь, что тебе всё надоело, это тоже надоедает! — к такому ответу Энн не была готова, и обычно она бы промолчала, почитав, что отвечать — ниже её достоинства, но в это раз Энью и его надоедливая ухмылка уж очень её взбесили.
— А ты…
— Прекратите, может? — в беседу вмешался старик Левард, которому, похоже, до смерти надоело слушать эту перепалку битый час, — Вам что, так нравится препираться? Займитесь лучше чем-нибудь… полезным! — чем полезным они могут заняться, старик не знал. Обычно он бы послал их тренироваться, но верхом это делать не получится, а останавливаться у них не было времени, поэтому он просто понадеялся на благоразумие своих учеников, но тут же понял, что зря.
— А вообще, нужно уважать тех, кто выше тебя по статусу, — продолжал Энью.
— С какой стати ты выше меня?
— А кто из нас занял первое место на последнем экзамене? — здесь у Эннелим заканчивались варианты для ответа. Он действительно получил наибольшее количество баллов, она же осталась где-то в середине списка, но проигрывать в споре не собиралась, поэтому решила использовать козырь.
— Ну конечно, ты же мухлевал, и все это видели! — она знала, что Энью никогда бы так не поступил, поэтому это сильно задело его гордость.
— Ничего подобного!
— Давайте я разрешу ваш спор? И как раз выясним, кто из вас лучше подготовлен, — решил вступиться Левард, который до конца поездки всё-таки хотел бы посидеть в тишине.
— Ну? — с обидой в голосе спросил Энью.
— А вот: кто из вас первым заметил слежку и сколько человек сейчас прячется в лесу по сторонам от дороги? — Левард давно заметил человека, неуклюже и громко перебегавшего от дерева к дереву и рассматривавшего их уже часа три, но он был уверен, что его ученики даже ни разу не удосужились взглянуть никуда, кроме как друг на друга. Он был прав — ученики потупили взгляд, понимая, что старик прав, и дальше ехали просто молча, осознав, что сейчас поздно что-либо доказывать.
Они подъехали к крепости только к вечеру — солнце садилось за горами, поэтому темно становилось рано. Фарагард действительно впечатлял: пять высоких башен, расставленные ровным пятиугольником, обеспечивали хороший обзор и больший угол обстрела для большого гарнизона, толстые стены из плотно посаженных и скреплённых между собой камней создавали надёжную позицию для ведения огня. Такие сооружения просто так не взять, и это понятно — северо-восточные рубежи уже давно стали главной проблемой страны, поэтому здесь возводилось всё самое дорогое и неприступное. За счёт этого сильно повышались налоги, но после недавних масштабных нападений мятежной армии большинство людей признали эти меры правильными. Под стенами, раскинувшись во все стороны от небольшой речки, текущей через всю крепость, искрилась сотнями огней деревня. Где-то далеко слышались голоса жителей и торговцев на рынке, зазывающих покупателей. На главной улице пахло жареным и пряным, горячий пар выходил из ларьков, лавок и ноздрей белых лошадей. В такие места — центральные пункты регионов — в это время года съезжаются все, кому не лень, чтобы заработать побольше или просто отдохнуть. Даже близость гор и постоянно холодная погода, похоже, не пугает охотников за легкими деньгами.
Чем ближе одни подъезжали к крепости, тем больше людей обращали на них внимание и шугались от лошадей, прячась за дверьми и стенами, даже если не мешали проезду. Левард подумал, что, похоже, шпион уже успел донести весть до лорда, который уведомил стражу, которые, в свою очередь, уже успели распространить слухи, расходящиеся в подобной пьянке с огромной скоростью. Стражники перед въездом на разводной мост расступились, давая проезд всадникам к главной башне.
— Говорить буду я, хорошо? Тут дело важное, так что вам лучше не вмешиваться, — сказал Левард, и его ученики разом кивнули, мол, поняли.
***
Теровин Варазек стоял, облокотившись на каменный выступ, и смотрел в сторону гор. Он любил свою башню за то, что с неё открывается такой красивый вид на Ледяной Пояс, и часто проводил здесь время один, отдыхая или разбираясь с документами вместо кабинета. Раньше он часто бывал в горах и за ними, давно, когда ещё те земли были своими, а не чужими, когда вместо каменных глыб пограничных крепостей здесь росли города и деревни, когда на пересечениях торговых путей и главных дорог было не сосчитать торговцев и товаров и когда побывать в горах считалось приключением, а не предательством. Он вспоминал непроходимые снежные шапки, вспоминал, как пробирался через них, увязая по грудь в снегу в экспедициях к центру гор, где они так и не успели найти ничего, кроме голых белых пустынь, домик у подножия, прямо там, где небо смыкается с безлесной степью и вертикальными громадами природных серебряных замков одиночества и высоты. Две комнаты, обставленные только самым необходимым и любимым, мужчина, женщина и девочка, четыре деревянных стены и крыша, с которой весной свисают длинные такие сосульки, и девочка очень любит их срывать и постоянно норовит лизнуть. Запах купленных в городе свежих овощей и хлеба, дым из печки, свежий, девственно чистый детский смех, улыбка на лице любимой женщины и её руки, немного измазанные в саже.
Но чаще всего он вспоминал тот день, когда всё это закончилось — резко и разом. Это был конец осени, они запасали продукты и соленья на зиму, которая обещала быть долгой. В это время военных в этих местах ещё не было, а до ближайшего города — полдня пути. Всё началось внезапно: мятеж земель за Поясом как шторм сметал один город за другим, не оставляя тех, кто мог бы отступить, перегруппироваться и дать отпор. Армию направили на восток — к единственному широкому проходу, где мятежники могли бы провести большие отряды. Но никто не мог подумать про старые заваленные тропы через горы, которыми те и воспользовались. Теровин вспоминал огненный ад, окутавший их дом, двух человек, вошедших в дом и держащих этот ад в руках — бордово-жёлтую смерть, заставившую его до самой смерти запомнить, как разрывается душа от криков его жены и дочери, сгорающих заживо. А он не мог сделать ничего, и чем больше думал об этом, тем яснее приходило осознание, что он ненавидит неизбежность, ненавидит судьбу и ненавидит магию.
Поэтому, когда его подчинённый проинформировал его о трёх магах, он в гневе разбил чашку с чаем, мирно стоявшую до этого на столе, со всей силы швырнув её в стену. Фераз, чтобы не гневить лорда, быстро удалился. Теровин знал, что его не считают хорошим человеком или правителем, знал, что о нём говорят в городе, и это были отнюдь не позитивные вещи. Знал он и что не может стать другим, просто не может. Жизнь учит, и его научила быть таким, какой он есть — скупым, неуважительным, честолюбивым, жестоким. Он пытался избавиться от пагубного характера, но после каждой попытки перед лицом вставали лица — знакомые, родные, ушедшие, и он снова срывался, и от этого на душе была только злоба. Когда они вошли, он снова глядел в окно, повернувшись к ним спиной, стараясь спрятать не злость, а скорее отчаяние, поселившееся где-то в глубине серых, как январский снег, глаз. Первым через порог перешагнул старик с короткой, но бесформенной причёской и в плаще, спадающим до самых колен, шаркая низкими каблуками по половицам. За ним одним шагом — двое молодых людей, внешне и по одежде похожие. Все втроём одновременно вежливо поклонились, приложив руку к груди, выражая признательность и уважение хозяину дома.
— Первым, о чём я вас попрошу, будет не использовать магию в этом помещении, — сухо сказал Теровин.
— Простите, если чем-то обидели вас, — старик ещё раз поклонился.
— Не стоит, всё в порядке. Я Теровин Варазек, хозяин этой крепости и близлежащих земель. Рад, что вы… — он немного помедлил и поднёс кулак ко рту, стараясь не выдать дрожание губ, — …прибыли к нам без происшествий.
— Левард Арисс, магистр, — он учтиво с двух рук протянул лорду документ с печатью, подтверждающий их приезд. Теровин раскрыл и посмотрел документ, удостовериваясь в подлинности, — Это мои ученики — Энью, Эннелим.
— Рад встрече, — отрезал Теровин, не отводя глаз от документа. Потом он недолго, но тщательно всматривался в их лица, неожиданно для себя пытаясь вспомнить, где он мог раньше их видеть, но сразу же осёкся, подумав, что с этими людьми у него нет ничего общего и быть не может, — Как давно вы участвовали в боевых действиях? Есть вообще опыт сражений?
— Последний раз — в битве на юге десять лет назад.
— А ваши ученики? — лорд крепости вопросительно поднял бровь.
— Без опыта.
— Но вы им доверяете?
— Безусловно, — в улыбке учителя читалась гордость, — Вы прочли рапорт?
— Да, и считаю, что в изложенных в нём мерах нет необходимости, — без всяких эмоций процедил Теровин.
— Простите мою неучтивость, не могли бы вы объяснить? — старик, конечно, прекрасно понимал, что творится на уме у стоящего перед ним человека, но хотел, чтобы это услышали его ученики. Теровин же чуть не выдал усмешку от того, что наконец-то может показать, кто лучше знаком с основами военного дела.
— В Фарагарде пятьдесят профессиональных, закалённых в боях военных гарнизона, и ещё сотня рекрутов на подходе. Я не вижу смысла в подкреплении из двух сотен, которые при текущей обороноспособности крепости будут только мешать или стоять без дела до самой нашей победы. Моя… — он сделал сильный упор на это слово, в который раз подчёркивая свою значимость, — …крепость выдержит любую, повторяю, лю-бу-ю осаду с моим гарнизоном. И вы нам тем более не нужны.
— С вашего позволения, вы ошибаетесь, если считаете, что вам не нужна помощь. — Теровина уже давно раздражала учтивость старика, и в этот раз злость снова взяла верх.
— Вы идиот, если думаете, что я не справлюсь сам!
— Я совершенно уверен в том, что вы справитесь, но… — Левард подержал интригу, но недолго, так, чтобы ещё побесить его, забирая инициативу. У Энью, всё это время стоявшего молча поодаль, возникло смутное ощущение, что учителя это просто забавляет.
— Но?.. — ещё нетерпеливее перебил хозяин.
— Дело в том, что по нашим отчётам, если вы полностью прочли документ… — Теровин гневно зыркнул на него, пытаясь понять, чего тот добивается. Конечно, он не читал всё полностью, у него просто не было на это времени, — …враг переправляется через недавно вырубленные в скалах горные тоннели, и уже скоро здесь будет не меньше десяти сотен мятежников. — Левард довольно посмотрел на округлившиеся глаза лорда. Конечно, он знал, что этот зажравшийся эгоист даже не пытался думать ни о чём, кроме собственной злости и набитого кармана, — Если мои расчёты верны, боюсь, что подкрепление, которое уже отправили, несмотря на ваши протесты, всё же не успеет дойти вовремя.
— Что?! — похоже, он просчитался с масштабом угрозы, но позиций сдавать не хотел.
— С вашего позволения, это значит, что всё же придётся использовать только то, что у нас под рукой, — парировал магистр.
— Даже не смейте говорить о «нас»: никаких «нас» нет, и не будет! — Теровин, похоже, забыл о споре и теперь отстаивал только свою «честь», которая давно перешла в беспринципность, — Делайте, что хотите, но не смейте мешать и указывать, что делать мне! — он делал акцент на каждом слове, придавая себе более угрожающий вид, но старик, похоже, даже не реагировал на его вспышки ярости, — Не забывай, отродье, что хозяин здесь всё ещё я!
— Благодарю за милость, господин. — Левард улыбнулся, показывая, что не обратил внимания на оскорбления. Теровин опешил. Он понял, что чёртов старик только этого и добивался, ждал, пока он выйдет из себя, а потом нанёс решающий удар, не сказав ни слова. Это было поражение — однозначное и постыдное. Ему стало тошно от себя и от своих слов, тошно от того, каким он стал, от того, что не мог прекратить обливать этой въедливой желчью неприязни людей вокруг.
— Я вызову вас позже, — это была плата — Теровин расплачивался за свою ошибку. Он сдался. Когда трое покинули комнату, склонив головы и мягко прикрыв за собой дверь, хозяин вздохнул с облегчением. Он наконец-то остался один. Наедине со своей глупой гордостью.
***
Они все были совсем не такими, как она себе представляла. Она не просто сторонилась — она ненавидела их каждый день, каждую секунду нахождения в этом аду. Этот город был другим — отчуждённым от мира, отчуждённым от жизни, от быта, от нормальности. И люди в нём были ненормальными. Они внушали страх, недоверие, каждый взгляд болезненно-белёсых глаз лучился напряжением. Она боялась ходить здесь, просто выйти на улицу уже было испытанием для её маленького мирка уюта, для её «хорошей» реальности. Они стояли там и тут, заполняя собой, кажется, всё пространство вокруг — своими выражениями лиц, запахом, цветом кожи и одежды, бранью, тонкими пальцами, опирающимися на крепкие стены вокруг и совсем шаткие — внутри. Они били, ругались, кричали, жгли, хромали, падали, поднимались, шли, пили какую-то дрянь, клали в рот какую-то дрянь, были какой-то дрянью. Она думала, что никто из них не сказал бы, куда они шли. Без души, без тела, без рассудка — вместе с мусором и грязью она каждый день ярко и безрадостно жгли свою жизнь. Ей было здесь душно, невозможно было вдыхать эту пустоту, не прожигая сердце.