— Твою мать! — выкрикнула она, с силой выбрасывая шлем, висевший до этот на руке, куда-то в кусты. Ей больше не нужно было осознавать то, что она делает, больше не нужно бояться: страх остался в глазах Мэла, Келли, Навина… Макри обернулась, но только на секунду, проводив не нужный больше шлем бесчувственным взглядом и вернувшись к своему занятию.
Они остановились нескоро, только когда серый цвет, окружающий их со всех сторон, стал темнее, а цвета исчезли совсем. Теперь Вайесс поняла, что всё ещё хуже, чем казалось раньше: еды и воды оставалось совсем мало, и нужно было в ближайшие дни искать новую, чтобы выжить, даже если Пустошь была против этого. Первым она сломала спецназа — похоже, тот крик на мосту был последним звуком, который он произнёс: всю дорогу он только молча опирался на плечо Макри, и сейчас что-то тоже показывал ей знаками. Слава богу, он хотя бы в сознании. Наверное, его добила ответственность: груз, который он нёс на себе всё это время, стал слишком тяжёлым. Понятно, что Корас не раз видел смерть, но видимо в этот он уж очень скорбил по ушедшим, к которым за долгое время успел привязаться. Может, раньше она подумала бы так с издёвкой, но сейчас ни на что не было сил, и желание тоже пропало. Макри, закончив с Корасом и оставив того сидеть прислонённым к дереву, направилась к ней и присела рядом на траве, подстелив что-то вместо сидушки.
— Мне жаль… — только и смогла выговорить она. Слова из горла не лезли.
— О чём ты? — Макри заботливо положила ей руку на плечо. — Это всё не твоя вина, пожалуйста, не кори себя.
— О том, что я не смогу сдержать обещание. — она усмехнулась, — Всё вряд ли будет хорошо.
— Почему? Неужели даже тебя это подкосило? — она натужно улыбнулась, но было видно, насколько тяжело даётся речь каждой из них. Жилка на щеке Вайесс продолжала подёргиваться. — Слушай, ты правда не виновата. Люди… уходят, так случается, и… злиться — значит портить саму память о них.
— Так несправедливо… — на губах почувствовался явный вкус соли, и одна слеза неумолимо потащила за собой остальные. Вайесс впервые расплакалась. Больше терпеть не было ни возможности, ни смысла. Она уронила голову на шею подруги и позволила чувствам выйти наружу, завладеть ею, — Я не хочу… умирать.
— Разожжём костёр? — Вайесс ответила кивком головы. Макри аккуратно подняла её и усадила на место, взяв за плечи, наклонившись и пристально посмотрев прямо в глаза, заставляя Вайесс посмотреть прямо в них, приковывая всё её внимание к себе, — Всё будет хорошо, обещаю.
Макри этого показалось достаточно. Увидев, как опустились напряжённые плечи и лицо подруги немного просветлело, она улыбнулась и оставила Вайесс одну, направившись в сторону собирать хворост. Со стороны ущелья подул ветер, становясь сильнее и сильнее с каждой минутой, развевая её висевшие клочьями волосы и рукава одежды. Вайесс достала палатку и шаг за шагом, под мерное покачивание серо-зелёного елового леса, начала её раскладывать. Прутья аккуратно вкладывались один в другой, всё расширяя крышу и стены, натягивая упругую ткань и придавая ей нужную форму. Тент трепался на ветру, издавая шуршащие звуки и принося какое-то монотонное спокойствие в каждое заученное действие девушки. Неужели всё и правда будет хорошо? Неужели Вселенная наконец сжалится и Пустошь отпустит бедолаг из своих цепких лап, даря им шанс прожить ещё немного дольше, а потом умереть от старости где-нибудь на окраинах Города в окружении семьи и детей? Для Вайесс настоящее было настоящим, а вперёд она не заглядывала, но в этот раз ей очень хотелось помечтать, так, чтобы эти мысли перекрыли мрачность и серость, утопили в себе всю накопившуюся горечь и тоску, отвели такое недалёкое безумие. Вайесс посмотрела на обычно угрюмого, замкнутого Кораса и на Макри, которая нашла в себе остатки жизнерадостности, и подумала, что наверное с этими людьми она никогда не хотела бы расставаться, ни сейчас, ни потом. Наконец, когда тент был готов, а площадка для костра вычищена от иголок и огорожена небольшими камнями, вернулась Макри, таща в руках перевязанную армейским поясом огромную охапку сухих веток. Соорудив из них небольшое сооружение, Вайесс осторожно зажгла спичку и поднесла её к центру конструкции, от неё огонь перекинулся дальше, и она принялась аккуратно его поддувать. Спустя какие-то пару минут огонь окончательно занялся. Корас посматривал на всё это действо с недоверием, но ему показалось, что девушкам нужно немного покоя и уюта, который дарит тёплое пламя, и оставил свои переживания в стороне. Пока огонь рос всё выше и выше, они сидели рядом, вытянув и расслабив ноги. Над костром с большой скоростью проносились иголки, поднимаемые уже сильным ветром, немного оплавленные и покрасневшие.
Корас смотрел на замысловатые движения длинных, с мизинец величиной, еловых иголок, которые поднимались и танцевали в воздухе от каждого дуновения разыгравшегося ветра. На небольшом открытом месте, где они остановились, он поднимал небольшие вихри, быстро кружащиеся в надвигающихся долгих сумерках. Но даже они опытному глазу военного, не раз побывавшему в опасных местах, казались враждебными, неправильными, не такими, как обычно. Он сощурился и встал, присматриваясь тщательнее к летающим хвоинкам, отливающим изумрудным и бронзовым в отблесках разошедшегося пламени. И как они пролетали над ним, окрашиваясь в алый и ускоряя свой танец, делая его ещё красивее и привлекательнее. Мысли быстро перебегали с места на место, сопоставляя рациональность, опыт и чутьё бывалого сталкера. Он размышлял с усилием, нахмурив брови: ветер, костёр, костёр! Его вдруг переклинило, воспоминание пришло внезапно и очень кстати, потому что вихрь уже приближался к пылающему во всю мочь огню…
— Тушите! Тушите, мать вашу, костёр!
Наверное, вид у бегущего и орущего во всю глотку Полярника, показывавшего то в сторону иголок, то в сторону костра, был страшный, потому что он увидел, как округлились в непонимании и страхе глаза девушек, как они подпрыгнули с места и вскинули оружие. Но ему было нужно не это, а время уже было упущено. Ветер поднёс тучу хвоинок к взметающемуся вверх костру, который накалил их, сделав нестерпимо горячими и смертельно опасными для любого человека, которого они коснутся. Алевшие иголки отскочили от костра в разные стороны, как будто кто-то выпустил кучу разящих стрел. Вайесс заметила, как несколько пробивают насквозь шлем Полярника и вылетают с другой стороны, оставляя за собой сочащуюся дымом рану, почувствовала резкую боль, прожигающую насквозь обе руки, и толчок Макри, повалившую её на землю и упавшую следом, закрыв голову руками. Она же не стала терять времени зря, и, пока Вайесс пыталась вернуть зрение, помутневшее от удара головой о землю, перекатилась к костру и сбила ветки тяжёлым сапогом, одновременно засыпая его подвернувшейся под руки землёй и крича от боли, которую приносили с собой всаживающиеся в её тело иголки. Наконец, всё было кончено, и раскалённое пекло сменилось тёмным облачным небом и колышущим лапник ветерком. Где-то дальше лежал бездыханный Полярник, а рядом — обмякшее, изрезанное, дымящееся тело… Макри, спасшей её от гибели, пожертвовавшей собой. Раны были на руках, ногах, вся спина была покрыта рубцами, но голову чудом не задело, и она всё ещё дышала. Вайесс вскочила, наплевав на разрывающиеся от боли дымящиеся предплечья, подбежала к Макри и приподняла её, аккуратно перевернув на спину так, чтобы не задеть свежие раны.
— Жизнь за… жизнь, — она говорила это куда-то вверх, в небо, куда были направлены её остекленевшие, но пока ещё живые глаза, — Я вернула долг… Бен.
Больше она не сказала ничего, только откинула голову набок. Сердце продолжало биться ровно, но слишком медленно. В местах порезов кожа опухла и вздулась от занесённой незнакомой инфекции. Вайесс, не медля, вытащила из всех сумок противовоспалительные мази и постаралась втереть их в каждую рану на теле подруги, а их оказалось больше, чем подумалось вначале, и совершенно не обращала внимания на собственные покрасневшие руки. Шансы выжить падали с каждой секундой, но Вайесс решила во что бы то ни стало вытащить её, а для этого нужно было торопиться изо всех сил.
— Чёрт, нет, ты будешь жить! — говорила она не то себе, не то бесчувственной Макри, висевшей теперь у неё за спиной вместе с небольшими запасами еды и воды, — Мы же обещали… — она с усилием, кряхтя, поправила на спине неподъёмную ношу, — …друг другу.
Она понимала, что будет безумно тяжело. Втерев в руки какие-то мизерные остатки мази, превозмогая рвущую боль в руках и ноющую боль в коленях, она двинулась вперёд, туда, куда они направлялись до этого. Ей нужно было любой ценой, любыми средствами донести Макри до врача, донести того человека, за которого единственного отдала бы жизнь и который отдал жизнь за неё. Она чувствовала, как иногда позади дёргается в конвульсиях тело, но останавливаться и проверять было нельзя — и время и силы будут потеряны, а они ещё пригодятся. Время от времени, примерно каждые три часа, она доставала бутылку и делала глоток. Ночь прошла, жара стояла невыносимая, а как только лес кончился и открылась чёрная пустыня, пить стало хотеться ещё больше. Оторвав часть жилета, она повязала его как повязку на голову, чтобы не получить удар, тем же способом, как она сделала жгуты для рук, перетянув воспалённые раны. Силы неуклонно истощались вместе с запасами воды, и сколько бы новых дыханий не открывалось, это не помогало.
Пустые пейзажи сменялись ещё более пустыми. Даже чёрные кусты пропали из виду. На второй день Вайесс уже не смотрела по сторонам и не до конца понимала, куда идёт. Воды оставалось только до ночи. Была ещё еда, но она не могла утолить жажду, а умирающий желудок вряд ли принял бы что-то сытное. В голове звучали настойчивые мысли, а пересыхающие губы всё что-то бормотали.
— Идти, идти, несмотря на боль, не бояться боли. Держаться до конца. Ей… нужна помощь. Она ещё дышит, — время от времени движения рта прерывалось кашлем и хрипами, — Слышишь, Макри? Дыши, пожалуйста, надо, чтобы ты дышала. Не… отключайся. Я тоже не буду.
Макри даже не возвращалась в сознание. Казалось, что она уже мертва, но Вайесс чувствовала на спине мерное редкое гудение её сердца. Самое главное, она была жива, иначе Вайесс не знала, зачем ей идти дальше. К вечеру уже очень хотелось упасть, раскинуть руки и лежать, лежать, лежать… Наслаждаться мерцанием облаков и мягкостью песка, так, чтобы он её укутал, зарыться в него с головой, дать проникнуть в тело, в лёгкие… Она с силой помотала головой, если это еле заметное движение можно было так назвать. Но это немного помогло, дало время сосредоточиться на чём-то другом, вроде собственного дыхания и шаркающей, зарывающейся походки… в песок, в этот сказочно приятный песок…
— Держись, держись… Давай, тебя же ждут, тебя ждёт тёплая палатка и много, много воды, озёра воды, далеко… В чёрном песке воды нет, а там есть прозрачная, серебряная, белая, любая вода… Мы напьёмся до боли в животе… Ты выпьешь сколько захочешь, когда… Когда тебя вылечат… Я приеду к тебе и мы будем гулять… до поздней ночи… Там, в твоём Восточном… Давай, чуть-чуть… — на самом деле она совсем не знала, сколько осталось. Она просто шла вперёд, теперь надеясь только на удачу, на бога или на что-нибудь ещё.
Вода кончилась внезапно, тогда же, когда Вайесс внезапно осознала, что ползёт на корточках, таща за собой Макри, прикреплённую к импровизированным носилкам из рюкзака — наверное сделала бессознательно. Она всё ещё была жива, и Вайесс надеялась, что протянет хотя бы ещё немного. Она чувствовала, что цель уже близко, что следует только немного напрячь мышцы, чтобы продвинуться чуть вперёд, сделать маленькое, незаметное движение, потом ещё одно, и ещё… Несмотря на жгуты, инфекция проникла выше, и Вайесс, сняв ремень, перевязала им руки в районе плеч, но от боли это не спасало и руки иногда просто теряли чувствительность — тогда она с силой трясла ими, билась об песок, разгоняя кровь, но это помогало ненадолго.
Смеркаться начало рано, но Вайесс этого не заметила — только то, что песок стал темнее, меняя обычный цвет на обсидиановый и блестя в отсветах первых звёзд. Но продолжалось это недолго. Скоро, шагов через сто, песок стал возвращаться к дневному цвету, а это означало либо мираж, либо то, что рядом… Вайесс из последних сил напрягла шею и подняла глаза, убирая свалявшиеся пакли с глаз, и увидела Аванпост. Да, это точно был он, и это точно не могло быть её воображение. Она задействовало всё последнее, что у неё осталось, чтобы сконцентрировать зрение, чтобы понять наверняка, и… картинка сошлась. Прожекторы, рыщущие по округе, крики, смех, сереющие вдалеке стены, лай собак, яркость в глазах от направленного фонарика, шум шагов, не сорвавшийся с иссохших губ крик, слёзы счастья и облегчения, глаза человека, забирающего на руки Макри, и глаза того, что приказывал — всё смешалось в одном комочке радости, захватившем её сознание. Но она не отключалась, держалась, хотела быть в сознании, хотела видеть всё, видеть, что будет с Макри… Человек в чёрной форме, уже немного размытый и далёкий от усталости, протянул ей руку в грубой армейской перчатке. В этой перчатке, в этом жесте помощи и доверия читалось то, его ей так не хватало всю её жизнь — спокойствие. Она попробовала заплакать, но не вышло — жидкости в организме больше не осталось.
— Наверное, — подумала она, — это самый… счастливый момент.
Она коснулась его руки, с силой сжала её, как последнюю, но спасительную соломинку, за которую цепляется утопающий. Перчатка окутала пальцы теплом, размякла и… осыпалась вниз, звонко ударившись песком о песок. Вайесс с ужасом посмотрела на руку, на которой чернели остатки иллюзорной руки. Только песок, чёрный, вездесущий песок, тянущийся на бесконечные километры вокруг, куда хватает взгляда. Ни Аванпоста, ни людей — не было ничего, а значит…
Вайесс попыталась встать, но обнаружила ноги полностью занесёнными песком и рванула их, еде вытащив из ловушки. В голове был полный бардак. Она поискала глазами Макри, но обнаружила её не сразу. Недалеко, в нескольких метрах, почти полностью занесённое чернотой, лежало её полуразложившееся, гниющее мёртвое тело. Сколько дней прошло? Как она могла позволить себе потерять сознание? И, получается, пустошь показала ей, что было бы, если бы она не… Если бы она не сдалась так просто, так беспомощно, так глупо. Не зная, что делать, Вайесс просто медленно подползла к Макри, даже не пытаясь сделать хоть что-то, выражающее тот гнев, страх, ненависть, окутавшие её. Почти не тронутым осталось только лицо, всё такое же милое, красивое, даже немного инфантильное, но уже… мёртвое. И это не изменить, не изменить ничего, что уже случилось и даже то, что случится. Вайесс взглянула на завязанные только на локтях бинты, оттянула разорванную форму и посмотрела на своё тело. Оно умирало, делаясь всё чернее и чернее, разбухая от неостановимой заразы. Но она не чувствовала ничего, совсем ничего. Значит, она умрёт здесь, рядом с телом подруги, рядом со своей первой и последней ошибкой. Нет, скорее со своим первым и последним счастьем. Вайесс развернулась на спину и посмотрела на звёзды, перекрываемые надвигающейся бурей. Они были такими же красивыми и яркими, как когда она сидела на крыше какого-то дома и любовалась ими в Арденне. Как это было давно…
Жужжание ветра в ушах, шуршание складок одежды, гаснущее дыхание, почти неслышные перекаты улетающих в пустоту повязок, приятный, безопасный, щекочущий нос и накрывающий глаза песок, холодный, мертвенно-бледный свет луны; и тёплые, нежные, светящиеся безмятежностью руки, горящий, огненный, выжигающий тревоги, проникающий сквозь пелену небытия взгляд Его — Бога, поднявшего её и понёсшего куда-то далеко-далеко, туда, где не существует ни одно создание, и где не существует ничего, кроме одного создания.
Наркотик
Копыта трёх коней медленно шаркали по новой, только что построенной дороге, вздымая клубы пыли, отчего лошади чихали и вертели мохнатой ухоженной гривой. Они все были белыми — породистыми — и наверняка дорогими: лоснящаяся шерсть была вычищена до блеска и хозяева изредка трепали животных за ушком, показывая свою любовь и заботу. Фераз прятался в тени кустов и деревьев, мягко передвигаясь из одного укрытия к другому, сливаясь с фоном и не давая себя заметить. Он был военным и больше всего на свете любил, наверное, хорошее сражение, а потом уже неплохую выпивку и позвякивание монет в кошельке. Он мысленно представил себе таверну в Фарагарде, дымящийся и пахнущий так сладко рис с курицей, красивые девушки с не менее красивыми подносами с едой… На самом деле, он не был таким уж профи в слежке, но у лорда Теровина, видимо, не было выбора, раз он отправил старого, забытого вояку. Ему бы сейчас в бой, да меч поострее, а не вот это вот всё — в человеческой природе всегда выбирать войну, даже если хочется мира. Он мысленно выругался на каком-то дурацком наречии, так, что сам особо не понял. Всадники — старик и двое молодых людей — повернули и скрылись за густым подлеском. На мгновение Фераз подумал, что потерял их, но пройдя ещё несколько десятков метров, выдохнул с облегчением. «Никуда они не денутся, всё будет нормально, это же обычные люди», — повторял он, меряя шагами метр за метром.