— А другие говорят, что в Угличе пятнадцать лет назад ты, князь, грех на душу взял, и в безвинно убиенном младенце царевича признал, — прошелестел голос монаха.
Шуйский вздрогнул.
— Говорят также, — продолжил монах, — что сама царица, Нагая, тебе в те дни некую грамотку передала, да крест некий, иже наследнику Ивана Васильевича принадлежал.
Шуйский молчал.
— Ныне же настало время явить крест сей и возвратить его истинному государю, — торжественно проговорил монах. — Ибо знак сие будет, по нему же признает она дитя своё, спасенное во дни оны. И она, и другие люди, властью облеченные, кои подтвердить смогут, что истинный государь перед ними, да правду поведать о том, как царевич с помощью людей верных, участи смертной от убийц, Годуновым подосланных, избежать смог. И за подвиг тот велика награда им от истинного государя будет.
Шуйский с сомнением покачал головой. — У Бориса много сторонников. Тот, которого царевичем называют, многократно бит был, да и сейчас дальше Путивля носа не кажет, окопался, словно крот. Патриарх будет стоять за Федора, на Москве стрельцами Басманов заправляет, который Борисом обласкан и сыну его присягнет. Войском Телятевский командует, шурин годуновский. Да и сам Семён сыском ведает, всюду людишки его вынюхивают и обо всем доносят. Нет, езуит, не убедил ты меня.
— Так, может, мне поверишь, боярин? — спросил один из спутников монаха.
Он шагнул вперед и откинул капюшон с головы.
Шуйский вгляделся в его лицо и ахнул.
— Юшка!
— Вижу, узнал, — усмехнулся человек. Он скрестил на груди мускулистые руки. — Помнишь, стало быть.
— Беззубцев! — воскликнул Шуйский и неверяще покачал головой. — Я думал, ты у самозванца в Путивле сидишь.
— А оно вона как, Василий Иваныч, — осклабился тот. — А ты говоришь — у Годунова людишки везде.
Беззубцев! Ярослава словно ударило током. Он жадно вглядывался в лицо человека, стоявшего перед Шуйским.
Твердые черты, широкие скулы, короткая черная борода. Было в нем что-то неуловимо разбойничье, но не свирепо-угрюмое, как у Ворона, и не безысходно-отчаянное, как у его подручных, а, скорее, какая-то бравада и лихая удаль.
— Смел, разбойник, — проговорил Шуйский, — коли дерзнул ко мне в дом явиться!
— Полно, князь! — ухмыльнулся Беззубцев. — То дела давние. Нынче нам с тобою дружить пристало. Не веришь? А коли я тебе скажу, что князь Мстиславский, коего я от Кром отогнал, ныне в переписке с государем Димитрием состоит?
И он небрежно бросил на стол свернутую в трубку грамоту.
Шуйский развернул её, пробежал глазами, мрачнея по мере чтения.
— Князь Рубец-Мосальский, да дьяк Богдаша Сутулов, как тебе ведомо, присягнули истинному государю нашему, — продолжал Беззубцев. — А вот чего ты не знаешь, так про то, что дьяк от Бориса тайно вез деньгу немалую воеводе путивльскому, на нужды военные. А ныне денежки те против самого Бориски обернулись! Со всех сторон под его стяги русские люди собираются — токмо со мной лишь с Дона четыре тысячи отборных казаков прибыло. И еще идут! Нет больше на Руси веры Годунову! Икону чудотворную из Курска привезли, сама Богородица нам помогает. А в войсках борисовых разброд, да шатания, люди мрут, как мухи, болезнь поразила их.
— Сказано ибо: «лядвия их наполнишася поруганий», — подтвердил монах. — Господь сокрушает чресла неправедных.
Шуйский вымученно огляделся.
— Добро, — выдавил он. — Коли на то воля Божия, отдам крест вам. Но покуда жив Борис, не ждите иной подмоги.
— Борис при смерти, — подал голос третий гость, до этого момента хранивший молчание. — Ныне в палатах своих готовится предстать перед судом небесным, уже и отходную по нему читают.
У него был низкий грудной голос.
— Откуда сие знаешь? — насторожился Шуйский. — И кто таков?
Вместо ответа человек сбросил с головы капюшон, и князь не сдержал восклицания.
— Баба!
Резким неуловимым выпадом женщина выбросила вперед руку и у горла Шуйского оказался кинжал.
— Поленица! — прошипела она.
Ярослав во все глаза глядел на неё.
Её можно было бы назвать красивой, если бы не грубые, суровые черты лица. Золотистые волосы, тронутые сединой, были убраны в тугую короткую косу. На обеих щеках виднелись татуировки, в левом ухе сверкала серебряная серьга. Под плащом на ней были кожаная безрукавка и штаны.
Шуйский замер, скосив глаза на лезвие.
— Так, значит… — прохрипел он.
— Убери оружие, сестра, — произнес монах. Выражение его лица ни на миг не изменилось. — Князь не хотел тебя оскорбить.
— Значит, Борис…? — невысказанный вопрос Шуйского повис в воздухе.
Монах едва заметно кивнул головой.
— У нас мало времени, — сказал он. — Прошу, князь, не заставляй ждать. Чем быстрее атаман доставит крест, тем лучше.
— Хорошо, — Шуйский перевел дыхание. — Пойду принесу.
— Господь воздаст тебе за усердие, — промолвил монах. — Сестра проводит тебя.
Шуйский вздрогнул, но ничего не сказал. В сопровождении женщины, он вышел.
— Не нравится мне эта лиса, — подал голос Беззубцев, когда они с монахом остались одни.
Монах пожал плечами. — Он старается держать нос по ветру. Нам от него нужен только крест. По крайней мере — пока…
— Дело не в нем, — Беззубцев подошел к окну, вглядываясь в сумерки. — Нутром чую, что-то творится. Поленица не привела хвост?
— Вряд ли, — качнул головой монах. — Симеону сейчас не до того — Борис при смерти, а поленица позаботилась о лекаре… Ему есть, чем заняться.
— И все-таки, неспокойно… — Беззубцев нахмурился. — Что там за шум?
Снаружи послышались глухие тяжелые удары, будто кто-то колотил по дверям тяжелым кулаком.
— Стрельцы! — воскликнул он.
***
Симеон Никитич Годунов едва поспевал за стремительно несущейся царевной. Рядом пыхтел иноземный лекарь, за которым следовал конюх, увешанный диковинными сумками.
— Быстрее! — командовала Ксения.
Да, выросла девка. И когда успела? Обычно тихая, кроткого нрава, не смевшая поднять глаз в присутствии отца, она вела себя так, словно от рождения привыкла повелевать.
Будто подменили Ксению… А, может, и впрямь подменили? Жаль, не успел допросить он этого дохтура — Яган, или как там его Муха называл? Теперь уж не до того. Теперь самого Муху надобно ловить да пытать…
Они уже были у самой опочивальни, когда из-за закрытых дверей раздался громкий истошный женский вопль.
— Не успели! — выдохнул Годунов, и остановился, держась за сердце. В груди покалывало, последнее время его мучала одышка.
Коган тоже замедлил ход, с опаской глядя на высоких стражей с грозно посверкивающими бердышами.
Ирина, напротив, перешла почти на бег.
— Прочь! — скомандовала она, и охранники послушно прянули в стороны.
— Скорее! — бросила она.
С первого взгляда на неподвижное тело, вытянувшееся на постели, Когану было ясно, что они опоздали.
Стоявшая на коленях у царского ложа женщина в раззолоченных одеждах рыдала в голос.
Священник у изголовья с раскрытой книгой в одной руке и свечой в другой, что-то наговаривал ей вполголоса. С другой стороны ее поддерживал юноша, также пытавшийся успокоить. В углу, со скорбным видом замер седоватый полный боярин.
— Федор! — голос Ирины заставил их обернуться. — Уведи мать! Пусть никто сюда не заходит! Всем остальным — выйти! Семен, проследи, чтобы нам не мешали! Ну?!
— Акся, батюшка умер! — со слезами в голосе сказал юноша. — Теперь уже ничего не поделаешь!
Вместо ответа, Ирина бросилась к телу.
— Давид Аркадьевич, помогите!
Вдвоем они стянули тело на пол.
— Ты что! — закричал Федор.
— Вон! — рявкнула Ирина в ответ. — Не мешайте!
Коган уже склонился над телом, проверяя пульс на сонной артерии. Естественно, его не было.
— Ира, деф! — бросил он, наваливаясь ладонями на грудную клетку.
Теоретически, если остановка произошла только что, шанс у них есть. Пусть мизерный, но все же…
Евстафьев уже включил дефибриллятор и пронзительный писк заставил царицу в ужасе отшатнуться.
— Что это?!
— Федор! — снова прикрикнула Ирина. — Делай, что я сказала!
Тот неуверенно отступил, переглянулся с Симеоном.
Коган приложил электроды к волосатой царской груди.
— Изолиния… Качаем! — распорядился он. — Ира, амбушку и набирай адреналин!
Евстафьев с дыхательным мешком наготове выжидательно замер у изголовья. За годы работы ему нередко доводилось помогать им при реанимации.
Тридцать компрессий… — Вдох!
Михалыч дает два вдоха, и снова тридцать компрессий…
— Адреналин! — содержимое шприца уходит в вену. — Атропин!
Снова компрессии, два вдоха.
— Монитор!
— Есть ритм!
Ритм, действительно, есть, но слабый — единичные комплексы на экране.
— Еще адреналин!
Новая ампула уходит следом.
Компрессии, вдохи, монитор…
— Давид Аркадьевич, есть пульс!
Неужели завели?! На экране — синусовый ритм, правда, редкий.
— Продолжаем качать!
Нельзя останавливаться, еще рано.
— Розовеет! — кажется, это кто-то из бояр.
Из груди царя вырывается вдох.
Сзади слышится шум — кто-то, кажется, падает.
— Ира, катетер, систему с глюкозой.
Кажется, теперь можно прекратить массаж сердца — на мониторе устойчивый синусовый ритм.
Коган вытер трясущейся рукою пот со лба.
Евстафьев навис над ним, держа в вытянутой руке пакет с раствором.
Ирина, вставив в уши фонедоскоп, перемеряла давление.
— Сколько? — спросил Коган.
— Сто десять! Давид Аркадьевич, получилось! Мы его завели!
Ирина вскочила на ноги и обернулась к замершим в священном ужасе окружающим.
— Вы слышите? Царь будет жить!
Царица опустилась на колени и, неверяще, покачала головой.
— Он же умер!
— Такое невозможно… — пробормотал Федор.
Священник часто и истово крестился.
— Я же говорила! — Ирина смахнула со лба выбившуюся прядь волос. Она вся взмокла в этих дурацких одеждах, и только сейчас почувствовала, что, буквально, валится с ног.
— Государь! — позвала царица. — Слышишь ли меня, государь?
Веки Годунова дрогнули и приоткрылись. Один глаз царя смотрел в сторону, другой уставился на царицу. Казалось прошла целая вечность, прежде чем царь едва заметно кивнул.
***
— Уходить надо! — Беззубцев отошел от окна и проверил, хорошо ли вынимается из ножен кинжал.
— Сначала — крест, — невозмутимо напомнил монах.
Появился Шуйский, бледный и взволованный.
— Вот! Берите и уходите…
В руках он держал серебряный крест на кожаном шнурке.
— К тебе там еще гости, князь, — перебил его Беззубцев. — Уходить будем другим путем. Выведи нас через задний двор!
— Князь! — в комнате появился запыхавшийся Микитка. — Беда, князь! Люди Годунова во дворе! И сам Семен Никитич, с ним дюжина стрельцов!
— Аспиды! — взвыл Шуйский. — Навели таки сыскарей на мой дом!
— Как навели, так и отведем, — огрызнулся Беззубцев. — Шевелись давай, если хочешь от нас избавиться!
С этими словами он накинул крест на шею и убрал его под кафтан.
— Огурец, выведи их, — простонал Шуйский. Он подхватил со стола кубок и жадно припал к нему, дергая кадыком.
Крест! Беззубцев! Ярослава охватило возбуждение. Если бы каким-то образом перехватить его!
Монах, Беззубцев и их странная спутница исчезли. Шуйский бессильно опустился на лавку.
Неожиданно он поднял голову и встретился взглядом с Ярославом.
— Волхв! — исступленно крикнул он. — Таково-то твоё пророчество?!
В следующий миг в зал ввалились стрельцы с Симеоном Годуновым во главе.
— Князь! — воскликнул Годунов. Глаза его горели яростью. — Никак, хворь твоя прошла?
Шуйский встал. Ярослав подивился разительной перемене — секундой назад, он выглядел совсем сломленным стариком, сейчас же держал себя уверенно и властно.
— По какому праву, Симеон, — процедил он, — ты врываешься в мои палаты, да еще смеешь глумиться?
— Я тебе скажу, по какому праву! — прохрипел Годунов. — Многое имею сказать тебе, но не сейчас! Позже, у меня потолкуем, за дела твои…
— Я — царский воевода и боярин из рода Рюриковичей! — высокомерно бросил Шуйский. — Борис тебе не простит самоуправства!
— Борис отравлен! — перебил его Годунов. — И тебе это лучше меня ведомо!
— Что ты несешь! — Шуйский вздрогнул. — Какая муха тебя укусила?!
— Муха! — прорычал Годунов. — Твой прихвостень! Думаешь, то мне неведомо было, что ты своего доносчика мне подослал? Где пленник, которого Ярославом кличут?!
Ярослав обмер. Значит, Годунов нагрянул к Шуйскому вовсе не по следу гостей, а из-за него!
Его прошиб пот. Мысли стремительно завертелись. Значит, они знают, что он здесь, начнут искать… Долго ли времени у них уйдет, чтобы обнаружить этот тайник? Это при условии, что Шуйский не захочет его выдавать…
Он вскочил на ноги и бросился к двери. Будь что будет, но отправляться снова в застенок он не собирается! Тем более, сейчас, когда появилась хоть какая-то зацепка с крестом и Беззубцевым!
Он толкнул дверь. Заперто снаружи, но, похоже, на простую задвижку. Дверь не очень толстая, очевидно, комнатка изначально не предназначалась для тюрьмы.
Он примерился и двинул что есть силы ногой по замку. Дверь затрещала, но выдержала. Ярослав ударил ногой еще раз, и еще. С каждым разом дерево поддавалось все больше.
Следующий пинок сорвал задвижку, и дверь с треском распахнулась.
Он оказался в спальне, единственный выход из которой находился на другой стороне комнаты.
Снизу послышались возбужденные голоса, загремели шаги кованых сапог по лестнице.
В отчаянии оглядевшись, Ярослав бросился к окну, затянутому полупрозрачной слюдой в решетчатой раме. Рядом, на деревянной подставке висел металлический пластинчатый панцирь, шлем, пояс с ножнами и тяжелый шестопер с украшенной камнями рукоятью. Схватив его, Ярослав выбил в два удара стекло вместе с рамой, перемахнул через подоконник и прыгнул в темноту.
Глава 20
***
Капли раствора глюкозы мерно падали из флакона в систему прозрачных трубок.
Два пакета уже опустели, оставался еще один.
Коган снова проверил пульс у лежащего на постели царя. По-прежнему ровный.
— Он сможет восстановиться? — спросила Ирина.
Коган пожал плечами. — Трудно сказать. Я никогда не лечил до этого инсульты в условиях семнадцатого века. Судя по всему, там приличный геморраж в голове — если честно, я до сих пор не понимаю, как нам удалось его завести.
— Но он реагирует на речь, — заметила Ирина. — Это ведь хороший знак?
— Хороший, но от простого узнавания до более-менее связного общения — огромный путь, который может занять недели, а то и месяцы. К тому же, выбор лекарств у нас невелик.
Коган задумчиво потеребил бородку. — Есть немного эуфиллина, это может способствовать улучшению кровотока, но может и усилить кровотечение. Если бы у нас была возможность сделать томографию…
— Значит, будем лечить, чем есть, — вздохнула Ирина.
Коган кивнул. — Есть витамины, глицин, глюкоза. Пожалуй, можно попробовать еще реамберин, хотя я бы предпочел приберечь его на всякий случай.
— Аккумулятора надолго не хватит, — подал голос Евстафьев. Он отставил в сторону дефибриллятор и вздохнул. Машинку бы нашу сюда — я б его подзарядил.
— А ключи у вас остались? — спросил Коган.
— А как же! — Евстафьев полез за пазуху и продемонстрировал связку. — Тогда, на поляне, успел припрятать. Жаль, сигареты не догадался тоже переложить. Эх… Да что толку.
— Нам нужно поднять его на ноги, — Ирина встревоженно оглянулась на двери. — Бояре уже делят между собой власть, а на моего братца надежды мало. Сомневаюсь, что он долго продержится на троне без отца.
— А вместе с ним — и мы, — подытожил Коган. — Не то, чтобы меня волновал наш социальный статус, но возвращаться в тюрьму не очень хочется.