Франция была к войне явно не готова, что определило целый ряд позорных поражений и тяжелейшие потери. Закономерным результатом Парижского мира 1763 года, завершившего Семилетнюю войну, стала утрата Францией прежнего морского значения и большинства ее колоний в Северной Америке («Новой Франции») и в Индии, которые перешли к Англии, ставшей единовластной «хозяйкой морей».
Некоторой компенсацией за столь ощутимые потери стало приобретение Корсики, которую Франции уступила Генуэзская республика. Правда, французам пришлось еще в течение года силой оружия преодолевать сопротивление корсиканцев, не желавших признавать новых хозяев своего острова. Тем не менее в 1769 году Корсика окончательно перешла под власть французской короны.
В апреле 1764 года умирает мадам Помпадур, а в июне 1768 года — королева Мария Лещинская. Но король не остался одиноким. Весной 1769 года при дворе появляется новая фаворитка, графиня дю Барри (в литературе иногда встречается другое написание ее имени — Дюбарри).
Ее подлинное имя — Жанна Бекю. Она была незаконнорожденной дочерью бедной женщины Анны Бекю и аббата Гомара. Как и многие женщины легкого поведения, будущая мадам дю Барри была тихой, скромной и послушной девочкой, росшей в семье отчима-протестанта по фамилии Вобернье. Одно время она даже пребывала в провинциальном монастыре, суровые нравы в котором сказались, видимо, на ее дальнейшей судьбе. Покинув монастырь, смазливая девушка отправилась в Париж и сразу же поступила в заведение некого Гурдана, где вскоре приобрела определенного рода известность. Ее называли там «мадемуазель Ланж». Вскоре на нее обратили внимание версальские куртизаны, посчитавшие, что мадемуазель Ланж идеально отвечает вкусам Людовика XV. И они не ошиблись. При личном знакомстве 25-летняя, лишенная предрассудков красотка произвела сильнейшее впечатление на знавшего толк в женщинах 60-летнего развратника.
По давно заведенному порядку приобщения безродных девиц легкого поведения к версальскому двору девушку срочно выдали замуж за обедневшего гасконского дворянина графа Гийома дю Барри. После бракосочетания молодожен был произведен в капитаны Швейцарского полка и немедленно отправлен к месту службы подальше от Парижа — разумеется, без супруги. Оставалось только провести церемонию официального представления новоиспеченной графини двору, без чего она не могла находиться в Версале. Этому попытались было помешать дочери Людовика XV, предпочитавшие женить отца вторично, но герцог Ришелье, доверенное лицо короля, убедил принцесс, что очередная фаворитка представит для них меньшую угрозу их влиянию, чем новая королева.
22 апреля 1769 года «жрица любви» была официально представлена королевской семье и двору. Первой жертвой новой придворной дамы стала старшая дочь короля Аделаида, которой пришлось освободить свои апартаменты для фаворитки. Унижение было тем большим, что принцессе предложили поселиться в пустовавших с 1764 года покоях мадам Помпадур.
Так в Версале воцарилась вчерашняя проститутка, которая на шесть лет станет некоронованной королевой Франции. По данным французских историков, подтвержденным архивными документами, за эти годы мадам дю Барри вытянула из казны 12,5 млн ливров.
Людовик XV превратился в послушное орудие в руках титулованной кокотки. Он уже ничего не предпринимал без ее предварительного одобрения. С появлением мадам дю Барри при дворе существенно ослабло влияние еще вчера всесильных министров — Ришелье и Шуазеля. Последний вскоре вообще будет отстранен от дел. Его место займет преданный фаворитке герцог д’Эгильон.
В своей спальне мадам дю Барри распорядилась повесить портрет казненного английского короля Карла I кисти Ван Дейка, и всякий раз, когда Людовик XV входил туда, фаворитка напоминала ему об участи монарха, проявившего недопустимую слабость в отношении парламента.
Дю Барри немало содействовала обострению конфликта короля с Парижским парламентом, нередко отказывавшимся одобрять те или иные решения Людовика XV. Предельной остроты этот конфликт достиг в 1771 году. В ночь с 19 на 20 января все члены парламента получили письменные извещения с требованием немедленно и определенно ответить на вопрос: намерены ли они повиноваться приказам короля. Большинство опрошенных ответили отрицательно. На следующий день они были извещены, что лишаются своих должностей (кстати сказать, в свое время купленных ими пожизненно) и изгоняются из столицы. Изгнание продлится три с половиной года, до самой смерти Людовика XV и воцарения Людовика XVI. Вместо распущенной парламентской магистратуры канцлер Рене де Мопу сформировал новые судебные инстанции, но их деятельность была парализована отказом адвокатов сотрудничать с ними. Вся прежняя система управления, которая функционировала в более или менее отлаженном режиме, была парализована.
А Людовик XV беззаботно предавался своим любимым занятиям — охоте и любовным похождениям. Еще в середине 1750-х годов в одном из уголков Версаля по его распоряжению был возведен павильон, получивший название Олений парк. Он служил одним из мест интимных свиданий Людовика XV. Через Олений парк «прошли» и некоторые будущие фаворитки короля, в частности, мадам дю Барри. Но в основном туда поставлялись разысканные специальными агентами по всей Франции девушки и даже девочки, отличавшиеся красотой и… невинностью. Старея, король стал предпочитать непорочных представительниц прекрасного пола. Все поступавшие в Олений парк девушки предварительно подвергались медицинскому освидетельствованию для выявления возможных венерических заболеваний и отбора девственниц. Мадам дю Барри, по примеру своей предшественницы, научилась смотреть сквозь пальцы на королевские проказы — лишь бы случайные любовницы не задерживались в постели Людовика.
По степени влияния на Людовика XV графиня дю Барри, могла бы сравниться с маркизой Помпадур. Но здесь существовала принципиальная разница: влияние дю Барри на Людовика XV имело исключительно отрицательные последствия для престижа королевской власти и для Франции в целом [32].
Со времен «короля-солнца» Версальский двор имел репутацию не только самого пышного и изысканного, но и самого легкомысленного в тогдашней Европе. Здесь, по определению одного из историков, царила атмосфера «эротического магнетизма». Неутолимая жажда наслаждений составляла главное, если не единственное содержание жизни. Внешнее изящество форм и утонченность нравов, отраженные в изнеженном искусстве рококо, в живописных полотнах Буше и Фрагонара, в вычурной томности, доходящей до пресыщенности, в музыке Рамо и Пиччини, в романах де Лакло и де Сада, скрывали извращенность чувств.
Законодателями мод и нравов в версальском обществе нередко становились различные авантюристы вроде Казановы — сына бродячих актеров, присвоившего себе дворянский титул, или «графа» Калиостро — «профессора» магии и демонологии, наживавшегося на расстроенных нервах своих великосветских почитательниц. Наглядное представление о жизни французского двора той эпохи дают не лишенные остроумия и тонкой наблюдательности мемуары того же Казановы, а также сочинения душевнобольного графа де Сада — основателя порнографического жанра в литературе, неоднократно судимого и даже приговоренного к смертной казни за «содомию и отравление», но всякий раз спасаемого самим Людовиком XV [33].
Фавор дю Барри пришелся на последние четыре года царствования Людовика XV. Это время все без исключения историки считают началом конца Старого режима. «С Людовиком XV, — констатировал французский историк Ф. Рокэн, — исчез престиж королевской власти, монархия Божьей милостью сделалась более невозможной во Франции. Этот последний четырехлетний период (1770–1774), когда народ видел, как наряду с опозоренным развратом королем царствует г-жа Дюбарри, когда не сцене оставались одни только негодяи и развратники, когда повсюду царили беспорядки, неправосудие и насилие, когда принципы, нравы, обязанности — все было позабыто, этот короткий и постыдный период закончил то, что подготовляло все царствование Людовика XV».
Аналогичную оценку последним годам правления Людовика XV давали и его современники. «…Не было больше ни достоинства в правительстве, ни порядка в финансах, ни твердости в политике… Французская монархия утратила первостепенное значение…» — вспоминал впоследствии граф Луи Филипп де Сегюр.
А вот что писал в донесении императрице Марии-Терезии австрийский посол при Версальском дворе граф Мерси Аржанто: «Достойные сожаления излишества короля в последние четыре года его жизни вконец опозорили его царствование. Государство оказалось во власти презренного создания (имеется в виду мадам дю Барри. — П. Ч.), родственники которой и все ее окружение представляли собой сборище гнусных ничтожеств, а Франция была отдана под их иго. Честные люди постарались отойти в сторону, уступив место всякого рода негодяям, наводнившим двор. С этого момента начались только смуты, беззакония и скандалы. Все было опрокинуто, не было ни руководства принципов, ни традиций — все предоставлено воле случая. Унижение, которому подверглась нация, вызывало в ней чувство стыда и невыразимого уныния».
Впрочем, сам король не желал ничего замечать и никак не реагировал на предостережения немногих благоразумных людей, еще остававшихся в его окружении. Ему приписывают циничную фразу: «После нас хоть потоп» («Après Nous le déluge»). Если даже король и не произносил этих слов, то все содержание его царствования, по крайней мере последних лет, свидетельствует о полном безразличии к судьбе своей страны.
Людовик XV умер 10 мая 1774 года в своей версальской резиденции, заразившись оспой от девушки, с которой у него было интимное свидание в Оленьем парке. Ему было 64 года, из которых он процарствовал 58 лет 8 месяцев и 9 дней, пережив сына-дофина на девять лет и передав престол внуку Людовику XVI.
Вот как описывал обстоятельства смерти Людовика XV русский посланник при Версальском дворе князь Иван Барятинский в реляции Екатерине II: «Вчерашнюю пятницу, то есть 29 апреля, ночью оказалась на Его Христианнейшем Величестве оспа. Начало сей болезни и теперешнее королевское состояние следующее: во вторник, 26-го того же месяца, поутру все иностранные послы по обыкновению имели честь видеть Его Величество в совершенном здоровье; вечером почувствовал он озноб и боль, однако, несмотря на то, назавтра изволил поехать на охоту. По возвращении его с охоты в Трианон сделалась боль в голове и рвота. Поутру, в четверг, боль в голове продолжалась и жар умножился; сего дня к вечеру переехать изволили в Версаль и лечь в постель, а как в пятницу боль и жар еще умножились, то придворный доктор Лемонье в то же утро рассудил за нужное Его Величеству пустить кровь и потребовал консультацию. Король изволил приказать ему призвать для сего двух докторов… которые здесь в великой славе. На консультации определили пустить кровь в другой раз после обеда. По исполнении чего сделался великий пот, и около полуночи с 29 на 30 число высыпала на лице и на груди сильная оспа. Но как на ногах оказались только одни красные пятна и в малом числе, то для того приложили гишпанские мухи. Его Величество не знает, что он болен оспой.
…По здешнему этикету, как скоро король занеможет опасной болезнью, то немедленно во всех церквах начинается моление, и театральные представления оставлены бывают. Вследствии того вчера началось в Париже моление в самое то время, когда все спектакли были в половине представления; по получении повеления актеры вдруг пресекли действие, объявив зрителям сего причину. Такое известие произвело в публике великое смущение и прискорбие.
Королевская фамилия вся почти не имела еще оспы (то есть прививки от оспы. — П. Ч.). По сей причине не допускаются к Его Величеству. Все три королевские дочери также не имели, сказывают, оспы, но… почти безвыходно в королевской спальне находятся. Дюк Орлеанский, принц Конде и граф де Ла Марш также бывают часто…»
«Вчерашний день, — сообщал князь Барятинский императрице в реляции от 5 мая 1774 года, — Его Величество находился в великой опасности, ибо высыпавшая оспа стала было внутрь входить, однако способом кардинальных лекарств начала она под вечер вновь наружу выходить, но только частично. В таком опасном состоянии препроводил Его Величество всю ночь по сегодняшнее утро. Почему и начались вновь со вчерашнего вечера сорокочасные молитвы, которые приказал Парижский Архиепископ продолжать девять дней. Сверх того вскрыли сего утра раку святой Женевьевы, покровительницы Парижской. Сие делается только в самых бедственных случаях, чем самым утверждается, что король в немалой находится опасности. Хотя же и слышно, что нынешний день было Его Величеству посвободнее, но как сего вечера вступает он в седьмой день, то все находятся в чрезвычайном страхе о сей ночи. Вся Королевская фамилия в несказанной горести и смущении, наипаче же дофина (Мария-Антуанетта. — П. Ч.) оказывает особливую к Его Величеству горячность даже до того, что сама она выходит в сад к собирающемуся пред Версальским замком народу и читает записки о состоянии Его Величества, что ей причиняет в народе великую честь и любовь».
Лишь за три дня до смерти старый безбожник внял доводам кардинала де Ла Роша и согласился исповедаться. 9 мая он приобщился Святых Таин. Однако ни вынужденная (скорее всего не искренняя) исповедь, ни заказанные архиепископом Парижским молебны о выздоровлении короля, ни обращение к раке св. Женевьевы не возымели желаемого эффекта.
«О смерти короля вообще ни знатные, ни народ не сожалеют…», — сообщал в Петербург князь Барятинский 12 мая 1774 года. Спустя две недели в другой депеше русский посланник выразился еще более определенно: «О покойном короле говорят много в терминах весьма непристойных и почитают счастием для Франции его кончину».
Екатерина II отозвалась на смерть Людовика XV язвительным замечанием: «Стыдно французскому королю в XVIII столетии умереть от оспы». Сама императрица, так же как и ее сын Павел Петрович, привилась от оспы еще в 1768 году.
Вряд ли кто из французских королей был столь непопулярен у себя на родине, как Людовик XV.
Когда в 1744 году король тяжело заболел, в парижском соборе Нотр-Дам прихожанами было заказано шесть тысяч молебнов о его выздоровлении; в 1757 году, после покушения Дамьена, число заказанных молебнов сократилось до шестисот, то есть в десять раз; к моменту смерти Людовика XV в том же Нотр-Дам лишь три прихожанина по собственной воле заказали молебны об исцелении «возлюбленного» короля.
Современные французские историки более благосклонно, чем их предшественники, оценивают Людовика XV, подчеркивая, что именно на его царствование пришелся расцвет французской культуры эпохи Просвещения. Наверное, данное утверждение не лишено оснований, если вспомнить, что многотомная «Энциклопедия» Дидро и его сподвижников выпускалась именно в правление Людовика XV. Но можно вспомнить и другое — фактическое изгнание из Франции Вольтера, который смог вернуться на родину только после смерти Людовика XV.
Людовик XVI
Свидетели утверждали, что, когда дофину сообщили о смерти короля, он не удержался и вскрикнул, будто ощутив свалившуюся на его голову корону: «О Боже, я самый несчастный человек в мире!»
Присутствовавшие при этом придворные боялись, как бы юноша не разразился плачем. Однако девятнадцатилетний король, каковым в одночасье стал герцог Беррийский, сумел взять себя в руки. «Видно, так было угодно Господу. Он так решил, — смиренно прошептал свежеиспеченный король. — Мне же не остается ничего другого, — уже более твердым голосом продолжал он, — как защищать религию, которая очень нуждается в этом, удалить от себя мошенников и людей, погрязших в пороках, и облегчить участь народа». В этих первых словах, сказанных новым королем, содержался недвусмысленный намек на предстоящие перемены.