Бюджетный дефицит делал неизбежной политику жесткой экономии. Вот что сообщал 15 мая 1774 года из Парижа в Петербург российский посланник князь Иван Сергеевич Барятинский: «Ожидают, что дворцовые расходы уменьшены будут во всех частях, и в самом деле сделаны уже некоторые убавки. Все сие подает народу великую надежду о хорошем впредь правлении нынешнего короля».
Первое время казалось, что Людовик XVI оправдывает связанные с ним надежды. Он подкрепил свою популярность, отказавшись от 15 млн ливров, положенных ему по традиции при вступлении на трон. По рекомендации короля Мария-Антуанетта последовала его примеру и отказалась от полагавшихся ей 10 млн ливров. Король недвусмысленно намекнул на предстоящее сокращение пенсий, бенефиций и других синекур, полученных придворными в предыдущее царствование. Речь шла о многомиллионных суммах, исчезавших в карманах многочисленной версальской камарильи.
«Народ к новому королю в восхищении, и около замка, где король изволит жить, подлинно собираются в великом множестве», — докладывал в Петербург князь Барятинский. Но одновременно он говорил и о слабости характера молодого короля, нуждавшегося в «достойных» и «заслуженных» помощниках.
Трудную задачу — восстановить утраченную государством устойчивость — Людовик XVI возложил на новое министерство, сформированное летом 1774 года. Непопулярные министры — д’Эгильон, Мопу и аббат Терре — потеряли свои посты. На их место были призваны новые — Морепа, Мюи, Верженн, Тюрго и другие. Добившись от сосланных его предшественником магистратов согласия на ряд условий — немедленную регистрацию королевских эдиктов, невмешательство Парижского парламента в дела духовенства и тому подобное, — Людовик XVI распустил «парламент Мопу» и восстановил в правах прежнюю парижскую магистратуру.
Важнейший пост генерального контролера финансов и одновременно морского министра был доверен Анн Роберу Жаку Тюрго, популярному в обществе лидеру «партии экономистов», который давно выступал против чрезмерной расточительности двора и государства, а также против введения новых налогов и займов. Тюрго надеялся выйти из финансового кризиса путем жесткой экономии и либерализации торговли. Это был честный и энергичный человек, склонный, правда, к доктринерству — не столько политик, сколько ученый-энциклопедист.
Министром королевского двора стал Кретьен Гийом де Ламуаньон де Мальзерб — друг и единомышленник Тюрго. В свое время он активно содействовал изданию «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера. Мальзерб начал с наведения порядка в своем ведомстве, всегда бывшим кормушкой для многих десятков, если не сотен придворных бездельников, домогавшихся — и небезуспешно — всевозможных высокооплачиваемых синекур. Он убедил короля в необходимости резкого ограничения этих синекур и установил строгую отчетность в доходно-расходных статьях бюджета дворцового ведомства. Мальзерб сумел добиться согласия короля на уничтожение позорной практики lettres de cachet — тайных приказов за королевской подписью об аресте и тюремном заключении без суда и следствия любого француза или иностранца, после чего лично явился в Бастилию и освободил содержавшихся там узников, арестованных на основании lettres de cachet. Конец Мальзерба был ужасен: в 1794 году 73-летний филантроп, осмелившийся выступить защитником на процессе Людовика XVI, будет обезглавлен якобинцами вместе с дочерью, внучкой и их мужьями.
Генеральный контролер финансов добился запрета государственных закупок и складирования зерновых, что должно было развязать руки сельскохозяйственным производителям и частным торговцам. Эта мера была встречена с энтузиазмом в обществе и с нескрываемой ненавистью теми, кто успешно наживался на хлебной монополии. Вчерашние монополисты начали организованный саботаж этого решения и сумели, искусственно взвинтив цены на продовольствие, спровоцировать голодные бунты. Их цель заключалась в том, чтобы свалить Тюрго, занятого в то время подготовкой королевских эдиктов о ликвидации барщины, изживших себя цеховых корпораций, а также о восстановлении в гражданских правах протестантов в соответствии с Нантским эдиктом 1598 года, фактически отмененным Людовиком XIV в 1685 году.
В борьбе против либеральных начинаний Тюрго — Мальзерба объединились все консервативные силы: бюрократия, духовенство, крупные земельные собственники, все еще многочисленные и влиятельные получатели королевских бенефиций. Среди недругов двух министров оказалась и королева, недовольная их попытками ограничить ее траты. Другим влиятельным противником либералов был глава кабинета (первый министр) граф де Морепа, убежденный консерватор, которому реформы, проводимые Тюрго и Мальзербом, были абсолютно чужды.
Многочисленные и влиятельные противники генерального контролера не оставляли стараний добиться падения Тюрго.
В начале 1776 года они перешли в контрнаступление, заручившись поддержкой Парижского парламента. В феврале 1776 года парламент, возобновивший противоборство с королевской властью, принял постановление об изъятии и сожжении брошюры «Неудобства феодальных прав», изданной под покровительством Тюрго. Вольтер называл это сочинение «Полным сводом гуманности», но в постановлении парламента авторы брошюры были обвинены в оскорблении законов и обычаев Франции, священных и неприкосновенных прав короны и права собственности частных лиц, наконец, в подрыве всей системы монархического правления. Парламент высказал и отрицательное отношение к подготовленным эдиктам об уничтожении последних феодальных повинностей, а также отживших свое цеховых корпораций — сословия так называемых цеховых присяжных. Магистраты отправили даже соответствующую депутацию к королю с выражением своего протеста. Выслушав их, король сокрушенно сказал: «Я вижу, что никто, кроме меня и Тюрго, не любит народ».
У Людовика XVI еще хватило духа утвердить 12 марта 1776 года подготовленные генеральным контролером эдикты, но он оказался бессилен перед мощным напором противников Тюрго, возглавляемых королевой и графом Морепа.
12 мая 1776 года враги Тюрго сумели-таки склонить слабовольного короля к отставке министра финансов. Затравленный клеветой и интригами Мальзерб вынужден был уйти еще раньше. Вольтер отозвался на падение Мальзерба и Тюрго горькими строками: «Франция была бы слишком счастлива. Союз этих двух министров мог сделать чудеса. Я никогда не утешусь, увидев зарождение и гибель Золотого века, который они нам подготовляли».
После падения Мальзерба и Тюрго руководство всеми делами сосредоточилось в руках графа Морепа — 75-летнего старца, начинавшего карьеру еще при Людовике XIV и попавшего в опалу при Людовике XV за фривольный стишок о мадам Помпадур, который ему ошибочно приписали. Трудно было ожидать от графа свежих идей и тем более энергичных действий, способных существенно изменить к лучшему положение дел в стране. Единственное, чем новый старый министр был серьезно озабочен, так это, ничего не меняя, спокойно умереть на высоком посту, и, надо сказать, ему это удалось. Жан-Фредерик Фелипо де Морепа умер в 1781 году в возрасте восьмидесяти лет.
Отставка либеральных министров означала победу консервативных сил и одновременно ослабление королевской власти. Она знаменовала фактический разрыв этой власти с набиравшей силу либеральной частью общества, которая под влиянием идей Просвещения переходила в наступление на Старый порядок.
Натиск либералов, в рядах которых окажутся многие представители французской аристократии, усилился с началом освободительной войны североамериканских колоний против британского владычества. Идеи Декларация независимости, принятой Континентальным конгрессом США 4 июля 1776 года, получили самый горячий отклик во Франции.
В этом смысле отказ короля от либеральных реформ, выразившийся в отставках Мальзерба и Тюрго, лишь усилил оппозиционные настроения во Франции. В результате слабевшая на глазах королевская власть оказалась перед лицом двух противников — консерваторов и либералов. 1776 год рассеял первоначальные иллюзии, связанные с вступлением на престол Людовика Желанного.
А версальский двор продолжал беззаботно веселиться, не желая знать истинного положения в стране. Разительным контрастом праздной роскоши двора и аристократических салонов было убогое, недостойное человека существование 23-миллионной крестьянской массы, составлявшей до 85 процентов населения тогдашней Франции. Именно крестьяне, обложенные тальей, «двадцатиной», «капитацией», «табелью» и другими видами налогов, оплачивали беззаботную жизнь тунеядствовавшей верхушки общества. Население многих провинций было доведено до крайней черты бедности. По стране бродили толпы нищих, общее число которых даже по официальным данным в 1777 году превысило миллион человек.
Последующие двенадцать лет, предшествовавших революционному взрыву, характеризовались накапливанием потенциала недовольства всех и вся положением дел в стране. Людовик XVI, смутно ощущавший приближение грозы, пытался как-то исправить усугублявшееся неблагополучие. В октябре 1776 года он призвал на помощь 44-летнего швейцарского финансиста Жака Неккера, поручив ему восстановить расстроенные государственные финансы Франции. Но стоило Неккеру начать политику жесткой экономии, предполагавшей прежде всего борьбу с расточительностью двора, как он нажил себе в окружении короля влиятельных противников. Неравная борьба продолжалась четыре с половиной года. Весной 1781 года она завершилась отставкой и высылкой Неккера после того, как он осмелился опубликовать роспись государственных доходов и расходов, показавшую всю глубину финансового истощения страны.
Экономический кризис был усугублен вмешательством Франции (февраль 1778 года) в войну против Англии на стороне Североамериканских Соединенных Штатов, что повлекло за собой колоссальные военные расходы, которые так и не будут возмещены американцами.
Сменивший Неккера в руководстве финансами граф Шарль-Александр де Калонн [35] был достаточно противоречивой фигурой. С одной стороны, памятуя о судьбе своего предшественника, отправившегося в изгнание, он старался ладить с двором и соглашался на траты из казны в пользу влиятельных сановников [36].
С другой стороны, Калонн, будучи трезвомыслящим политиком, сознавал бедственное положение страны, государственный долг которой к середине 1780-х годов превысил 3 млрд ливров. У государства не было денег даже на уплату процентов по долгам. Никто из кредиторов не желал иметь дело с разорившейся казной. Все это Калонн вынужден был 26 августа 1786 года сообщить Людовику XVI. На вопрос короля, как же выйти из этого положения, государственный контролер финансов предложил повысить налоги, в том числе на табак, масло, мыло, соль и колониальные товары. Король слушал его благосклонно до тех пор, пока Калонн не предложил ввести единую налоговую систему, подчинив ей дворянство и духовенство. «Но ведь это же Неккер в чистом виде!» — воскликнул Людовик XVI. «Сир, — смущенно ответил Калонн, — в нынешнем положении вещей я не могу предложить вам ничего лучшего».
Поиски альтернативы предложению Калонна ни к чему не привели, и король вынужден был последовать другому его совету — созвать ассамблею нотаблей [37].
22 февраля 1787 года 144 нотабля собрались в Версале, где с подробным докладом выступил Калонн. При всем желании угодить королю генеральный контролер финансов не мог скрыть того бедственного положения, в котором оказалась Франция. Вот уже сто лет, признал Калонн, как государство живет в долг. Налоги съедаются за три года до того, как их соберут. Причина — растущая бедность податного населения. Выход только один: обложение налогами тех, кто до сих пор был от них освобожден, — дворянства и церкви.
Никто и никогда не осмеливался говорить такие вещи публично, как никто не осмеливался оглашать размер государственного дефицита — 1 млрд 250 млн ливров (в действительности это была лишь половина реального дефицита).
Признания Калонна вызвали в обществе волну панических настроений. Людовик XVI, вернувшись к себе, в гневе разбил об пол первый попавшийся ему под руку стул со словами: «Этот мошенник Калонн! Я должен был приказать повесить его».
Речь Калонна была для него последней в качестве министра. В середине апреля 1787 года его отправили в отставку. На его место стараниями Марии-Антуанетты был назначен Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузский. Новый министр начал свою деятельность с введения новых налогов. Его изобретательность поражала. Он ввел налог даже на занятие музыкой…
А ассамблея нотаблей проработала до конца мая, приняв ряд рекомендаций, автором которых был… опальный Калонн — снятие ограничений с торговли зерном, созыв провинциальных ассамблей для обсуждения и решения местных проблем, а также для обеспечения общественного контроля за взиманием налогов и всей финансовой деятельностью администрации на местах. Одновременно ассамблея рекомендовала королю принять ряд послаблений в отношении протестантов в соответствии с Нантским эдиктом 1598 года. 7 ноября 1787 года Людовик XVI подписал эдикт, вернувший протестантам гражданские права.
Ответственность за громадный дефицит молва приписывала Австриячке Марии-Антуанетте, которая в это время получила еще одно прозвище — Мадам Дефицит. От былой популярности королевы не осталось и следа. Все только и говорили, явно преувеличивая, о ее безумных расходах — на строительство личной резиденции в Версале (Малый Трианон), на роскошные наряды и дорогие украшения.
Серьезный ущерб ее репутации, как и репутации всей королевской семьи, нанес скандал с «ожерельем королевы», разразившийся в 1785 году, когда пошел слух, что Мария-Антуанетта получила в подарок от влюбленного в нее кардинала де Рогана ожерелье с бриллиантами стоимостью 1 млн 600 тыс. ливров. Скандал, за которым стояли авантюристы («граф» Калиостро, мадам де Ла Мотт, «баронесса» д’Олива и другие), завершился наказанием его организаторов и оправданием кардинала де Рогана. И хотя непричастность королевы к «делу с ожерельем» была полностью доказана, это окончательно добило ее репутацию.
Вторая половина 1780-х годов для Франции характерна «кризисом верхов». Старый порядок одряхлел на глазах одного лишь поколения. Абсолютизм все больше превращался в фикцию, а власть бюрократии приходила в противоречие с динамично развивавшимся гражданским обществом, стремившимся к обновлению страны. Противников абсолютизма можно было встретить уже не только в третьем сословии, но и в среде привилегированного дворянского класса, в котором выделились два основных течения — либерально- и консервативно-реформистское, — в одинаковой степени, хотя и по разным причинам отвергавшие старый абсолютистско-бюрократический строй. Либералы, ссылавшиеся на пример Англии, Голландии и Соединенных Штатов, настаивали на реформах буржуазного характера, а консерваторы требовали возвращения к прежним дворянским правам и вольностям. При этом и те, и другие выступали за ограничение абсолютистской бюрократии, значительно усилившейся со времен Людовика XIV. Что касается королевской власти, то она постепенно оказалась в изоляции даже внутри самого дворянского сословия.
«Кризис верхов» обострялся буквально с каждым днем. Едва лишь завершила свою работу ассамблея нотаблей, как в июне 1787 года разразился конфликт между королевской властью и дворянской оппозицией, рупором которой выступил Парижский парламент. Утвердив королевские эдикты о свободе хлебной торговли, созыве провинциальных ассамблей и предоставлении гражданских прав «некатоликам», парижские магистраты отказались зарегистрировать (то есть придать им законную силу) эдикты о введении нового бессословного «территориального налога», которым предполагалось обложить все без исключения земельные владения. Одновременно они отказались зарегистрировать эдикт о новом гербовом сборе.
Король вызвал магистратов в Версаль, где в категоричной форме потребовал одобрить эти эдикты. Со своей стороны, Парижский парламент выдвинул требование о созыве Генеральных штатов [38] для рассмотрения возникшего конфликта. Это требование неожиданно было поддержано герцогом Орлеанским, членом королевской семьи. Вернувшиеся из Версаля магистраты были встречены в Париже как герои, а герцог Орлеанский на следующий день отправился в ссылку в одно из своих владений.