— Но это просто… это просто ерунда какая-то получается! — Люська продолжала играть возмущение, отчаянно пытаясь сообразить, что ей делать дальше. Второй охранник поглядывал сочувственно — он, казалось, от души поверил в то, что это всего лишь недоразумение, и сейчас ему было искренне жаль, что только долг не позволяет ему впустить ее внутрь, даже если он и хотел бы.
— А что это за газета такая — «Вертикаль»? — пробасил он участливо. — Никогда о такой не слышал…
— Это издание московского правительства, — гордо отчеканила Люська, впервые в жизни порадовавшись тому, что ее «Вертикаль» — не сама по себе «Вертикаль», а детище мэрии. Раньше ей и в голову не пришло бы хвастаться своей газетой, уж очень скуден был тираж и своеобразна специфика. — Вот здесь и печать мэрии есть… — она протянула удостоверение охраннику, который был наиболее к ней расположен. Тот с уважением изучил круглый штампик и вернул удостоверение Люське. Она попыталась наладить с ним визуальный контакт и спросила доверительно, обращаясь, тем не менее, сразу к обоим:
— А может, пропустите, ребята, а? Ну это действительно какое-то идиотское недоразумение… Я должна быть в списках…
Добрый охранник пожал плечами и покосился на своего коллегу. Тот покачал головой:
— Ага, и из-за этого «недоразумения» потом с работы вылететь? Нам ясно было сказано: пускать только по спискам. Если это ошибка, ищите кого-нибудь из организаторов и разбирайтесь с ними сами.
Бой был проигран. Люська машинально улыбнулась им и медленно вернулась обратно на свой кожаный диванчик. Как же ей было стыдно… Стыдно за вранье, стыдно за то, что она была так унижена в их глазах — она не сомневалась, что оба охранника посмеиваются над ней втихомолку. Но самой невыносимой была мысль о том, что все напрасно, все зря — Диму она так и не увидела…
Подступившие слезы жгли ей глаза, и она некоторое время сидела, подняв лицо к потолку, чтобы горькие капли вкатились обратно. Не хватало еще при всех расплакаться… Что делать дальше — она просто не представляла. Наверное, единственное, что оставалось — это развернуться и уйти. Надо ехать домой… Но она не могла заставить себя сделать это. Так и продолжала сидеть, отвернувшись от всех и глядя в стену. А ведь внизу, кажется, был мини-бар, вспомнила она… Может, ей стоит выпить?.. Конечно, в одиночку напиваются только алкоголики, но ее репутация за сегодня и так уже испорчена безвозвратно, подумаешь… Она достала телефон и взглянула на время — девятый час. Что ж, она сейчас пропустит какой-нибудь коктейльчик и поедет домой. Боже, как же невыносимо тоскливо и паскудно на душе…
В это время дверь, ведущая в зал, распахнулась, и оттуда выскочил Юрий Васильевич Азимов собственной персоной, великий и ужасный Димин продюсер. Он с разъяренным лицом прижимал к уху мобильный телефон и громко кричал в трубку. Люська съежилась в комок, как заяц, застигнутый врасплох охотником. Как же ей хотелось провалиться сквозь землю сию же секунду! У нее с Азимовым изначально складывались не самые лучшие отношения — кажется, он откровенно презирал девушку за ее никчемность. Бежать было поздно, да и некуда — она на виду, как на ладони, поэтому лучше не привлекать внимания излишней суетой и надеяться, что продюсер ее вовсе не заметит. Раньше, надо отметить, не замечать ее у него получалось мастерски…
— Женя, я тебя ни хрена не слышу, ты понимаешь, что у меня презентация!.. — рычал Азимов в телефон. — Ты мне звонишь прямо посреди мероприятия, отрываешь, и еще хочешь, чтобы я тебя в таком шуме расслышал… Я же тебе говорил, что четырнадцатого!.. Четырнадцатого! У нас и так тут все на ушах стоят, все, мне некогда… Некогда, я сказал, позвони завтра, лучше после обеда! Нет, к вечеру!.. Все, все!.. — он в ярости нажал кнопку «отбоя».
Люська сидела на диванчике ни жива ни мертва, надеясь, что ей повезет и Азимов примет ее за деталь интерьера. Юрий Васильевич засунул мобильный в боковой карман пиджака и уставился прямо на нее. Люська оцепенела.
— Здра-а-авствуй, — непонятно протянул Азимов, бесцеремонно ее разглядывая.
— Добрый вечер, — пискнула Люська, пораженная уже тем, что он снизошел до разговора с ней, с убогонькой, да еще и первый поздоровался. Она подавила в себе желание вскочить, вытянуться перед ним по струнке, и осталась сидеть на месте. В конце концов, она ему ничем не обязана… Тут Юрий Азимов удивил ее во второй раз — он сам подошел к ней и присел рядом на диванчик.
— А ты почему не внутри? — спросил он буднично, снова доставая свой телефон и начиная тыкать в кнопки. Его спокойный тон так не вязался с тем разъяренным, которым он всего лишь минуту назад беседовал с неким Женей, что Люська еще больше заробела и на всякий случай подобралась в ожидании удара.
— Меня в списках нет… — неопределенно объяснила она. Азимов, казалось, уже ее не слушал — он набрал чей-то номер и через секунду возбужденно заговорил:
— А почему плакатов привезли мало?.. Мы же договаривались, что снаружи тоже висеть будут, почему только на втором этаже… Лен, я тебя уволю завтра к чертовой матери, если ты не понимаешь конкретных указаний, которые тебе были даны… Да!.. И чтоб немедленно!..
Он закончил разговор и вновь перевел взгляд на Люську. Она поежилась.
— Так что ты говоришь? — рассеянно переспросил он. — В списках нет? Ну ты же своя, зачем тебе списки… Пойдем, — он сделал приглашающий жест рукою и встал.
Люська не поняла, куда он ее зовет, но все же как-то заторможенно поднялась с дивана и двинулась за ним следом, Юрий Васильевич спокойно шел к дверям зала. Охранники почтительно расступились, давая ему дорогу… Азимов небрежным кивком пригласил Люську идти за ним. На лицах охранников явственно читалось сожаление, что они не пропустили Люську раньше — видимо, решили, что она теперь нажалуется на них продюсеру. Миг — и она уже оказалась внутри, в зале!.. В глаза ударил свет софитов, а в уши — звуки музыки: знакомый Димин голос пел что-то со сцены… Люська поняла, что Азимов по какой-то неизвестной для нее причине решил поиграть в добрую фею. Но почему? Зачем?.. И какая ему затем потребуется расплата?..
Словно в ответ на ее мысли, Юрий Васильевич обернулся.
— Ну, ты тут дальше сама разберешься? — прокричал он ей, стараясь пробиться сквозь музыку. — А то у меня дел по горло, страшно некогда…
Люська торопливо и молча закивала, как китайский болванчик. Азимов тут же испарился в толпе. Люська некоторое время оторопело стояла на месте. Все произошло так быстро и неожиданно, что казалось нереальным. Однако же, вот она — внутри, на презентации, Дима уже вовсю выступает!
Дима!.. Она вздрогнула, вдруг впервые определенно осознав, что может увидеть его сию же минуту… Люська решительно стала пробиваться сквозь танцующую и балдеющую толпу к сцене. Можно было, конечно, взять себе коктейль, поскольку напряжение еще ее не отпустило, и от недавнего желания выпить Люська не отказывалась. Попытаться сесть где-нибудь в уголочке, чтобы не затолкали? Но ей хотелось оказаться поближе к сцене — то есть поближе к Диме.
Помимо журналистов (которые все больше толпились у столиков, где можно было угоститься халявными бутербродами и напитками) клуб кишмя кишел знаменитостями — Димины друзья и коллеги не могли пропустить презентацию. Люську они почему-то в этот раз вообще не волновали. То есть, ее не волновало впечатление, которое она может на них произвести. Ей впервые было по-настоящему все равно, хотя обычно она тушевалась в подобном великолепном обществе. Да наплевать, что о ней подумает эта лошадь Аксинья Собакина или задавака Жанна Фризе… В конце концов, она сама знает себе цену. А мнения этих «звезд», прости господи… Да что в ее жизни изменится от того, что они станут думать о ней хорошо или плохо? Это все — наносное, поверхностное, не стоящее ее переживаний или слез… Даже если Юлианна Куравлева сейчас тоже в зале, Люське все равно. Ей просто надо посмотреть на Диму.
По пути к сцене она столкнулась с рослой девушкой, чуть не сбила ее с ног, смутилась, извинилась, подняла глаза и узнала певицу Ирину Дубову. Несколько месяцев назад та записывала с Димой дуэт, а затем в Кубе был даже отснят клип на эту песню. Певица, к величайшему Люськиному удивлению, тоже ее узнала.
— Привет! — выпалила Ирина, обворожительно и широко улыбаясь на все свои сто двадцать голливудских зубов. — Помнишь меня? Мы с тобой в аэропорту виделись, когда из Гаваны с Димой прилетели…
Вот уж благодарю покорно за такую встречу — Люська в тот день вся изнывала от ревности и, само собой, добрых чувств к красотке Дубовой явно не питала. Ей стало стыдно за тот детский сад. Она виновато улыбнулась Ирине:
— Ну конечно, помню…
Ирина, казалось, была абсолютно счастлива от встречи — она тут же защебетала, наклоняясь к Люське, словно они с ней были лучшими подружками:
— Дима про тебя так много рассказывал!.. Ну, как тебе презентация?.. Скажи, он здорово вырос в профессиональном плане за этот год?.. Я в восторге, он талант и большой умница… А его новые песни — просто блеск!.. Я так горжусь, что с ним знакома и даже записала дуэт…
— Да я, собственно… — в замешательстве пробормотала Люська. — Еще ничего особо послушать не успела, я только что пришла…
— Ну ничего, все самое интересное только начинается! — Ирина весело подмигнула ей. — Еще увидимся, думаю… Хорошо тебе повеселиться, а я должна бежать, меня мой парень уже заждался… — она обезоруживающе улыбнулась ей, помахала рукой и упорхнула — только ее и видели. Люська еще некоторое время смотрела в ту сторону, тоже невольно улыбаясь. Нормальная девчонка, если разобраться… И чего она тогда на нее так взъелась?..
В это время ее слух различил слова, доносящиеся со сцены. Это была песня, мелодию которой Люська никогда до этого не слышала, но текст… В нем было что-то до ужаса узнаваемое.
— …Мне печаль твоя знакома до черточки: пусть лицо твое сейчас улыбается…
Она вздрогнула. Не может быть! Это же ЕЕ песня! Вернее, это — стихи, которые Дима посвятил ей, и, стало быть, превратил их затем в целую песню, тоже посвященную ей… Да ей ли? Но ведь писал же он эти строки для нее, только для нее, и ни для кого другого!
Люська с удвоенной энергией принялась пробиваться сквозь толпу — ей необходимо было увидеть его лицо. Голос… Голос был грустным, но, возможно, лирического исполнения, скорби и печали требовала сама песня.
— …Я же слышу, как в беспечности голоса ты скрываешь свою боль, свою искренность,
Наши слезы делят встречи на полосы, понимая расставанья бессмысленность…
У Люськи защемило сердце. Так значит, он все-таки дописал то стихотворение! Так значит, он все-таки о ней думал… и думает… Ну не может быть, чтобы он был равнодушен, при таком-то страдании в голосе! Нет уж, дружочек, меня не обманешь, подумала она, усмехаясь, потому что мне тоже «печаль твоя знакома до черточки»…
Дима допел песню, вежливо переждал овации и заговорил.
— В новый альбом вошло несколько песен, которые сочинил я сам. Признаться честно, мне немного страшно отдавать их на ваш суд. Потому что песни эти… очень личные, я бы даже сказал, интимные. В них я просто выразил все то, чем в настоящий момент живет мое сердце. Пожалуйста, не судите строго. Мне очень нужна ваша поддержка…
Публика ободрительно зашумела — не дрейфь, мол, пой давай!
— Ну, и чтобы не тянуть… Вот еще одна новая песня. Называется она… называется она «Одиночество».
Люське наконец удалось пробраться к сцене — на такое расстояние, когда она уже могла видеть его. Дима, разумеется, вряд ли мог различить ее лицо в толпе. Но сам он был ей хорошо виден. Он как-то позврослел за эти дни… Она отметила это. Повзрослел, возмужал, и в то же время осунулся. Видимо, сказывалось нервное напряжение перед презентацией. А может… может быть, и кое-что другое. Люська замерла перед сценой и впилась в Диму глазами. Боже, как же ей не хватало его все эти дни…
Дима запел свою новую песню. Музыка была пронзительно тоскующей, почти безысходной… и очень красивой. Хотелось плакать…
— …Не спрашивай, как сильно я скучаю — слов нужных подобрать я не сумею.
Я просто одинокими ночами тобою так мучительно болею…
Люська сморгнула слезы. В горле стоял ком… А Дима тем временем добрался до припева:
— …Мне без тебя так пусто, непривычно… Живу, разлуку грустно теребя,
Мне говорят: «Что происходит?» Все отлично, но сердцу очень плохо без тебя…
Нет, это было невыносимо! Люська чувствовала, что еще чуть-чуть — и она разрыдается в голос. Ведь это были и ее слова, ее мысли, ее чувства — именно ТАК она сама скучала по нему, именно так страдала… Она придвинулась вплотную к сцене и смогла, наконец, увидеть выражение его глаз. Она поняла, что Дима и сам еле сдерживается, обуреваемый эмоциями…
В этот миг он поднял глаза и обвел взглядом толпу.
В этот миг он ее увидел.
В этот миг ей показалось, что он сейчас забудет слова песни. Но она не могла ошибиться — его глаза вспыхнули таким безумным восторгом при ее виде, таким счастьем, что… сомнений больше не было, их просто не могло быть.
«Он меня любит!» — думала Люська, уже не замечая, что слезы катятся и катятся по ее щекам…
Им удалось пообщаться только после того, как презентация была закончена. Все это время, разумеется, они не теряли друг друга из виду — поддерживался постоянный контакт глазами, Люська с Димой искали друг друга взглядами и посылали улыбки, которые говорили намного больше слов, выражая поддержку, или одобрение, или восхищение — но спуститься со сцены Дима никак не мог, он пел песню за песней, принимал букеты, поздравления… Люська просто любовалась им со стороны, чувствуя себя совершенно счастливой, преисполненной гордости за него…
Едва же в зале погасли последние огни, посторонний народ (типа представителей СМИ) повалил к выходу, а народ, приближенный к звезде (знаменитости и светские львы), принялся дружно перемещаться по направлению к помещению за сценой, где был устроен фуршет для «своих». Дима в один прыжок соскочил со сцены, даже не воспользовавшись ступеньками. Они с Люськой крепко обнялись и на несколько минут замолчали.
— Поздравляю… с классной презентацией, — наконец выговорила Люська, чуть отстранившись и вглядываясь ему в лицо. — Все было просто супер.
— Я знал, что ты придешь, — он улыбнулся. — Я не верил, что тебя не будет… Я так ждал!
— А ведь могла бы и в самом деле… не прийти, — усмехнулась Люська, вспомнив, какое дикое и фантастическое стечение обстоятельств позволило ей проникнуть сюда. — У меня ведь даже не было аккредитации…
— Как так? — Дима недоуменно посмотрел на нее. — Я специально попросил нашу пресс-службу отправить приглашение на твое редакционное «мыло», неужели ты не получила?
— Получила. Да только я решила, что ты не хочешь меня видеть. Понимаешь, — Люська смутилась, — это же не было приглашением лично от тебя…
— Сам лично я стеснялся…
— Стеснялся?.. — она недоуменно приподняла бровь.
— Ну… Боялся, что ты не захочешь со мной разговаривать или что ты откажешь… Я тебе много лишнего наговорил в последний раз…
— Дурачок, — она рассмеялась. — А я думала — это ТЫ не захочешь со мной разговаривать.
На его лицо набежала легкая тень. Он потер виски, как бы раздумывая, а затем нерешительно начал:
— Мне нужно тебе кое-что сказать… Понимаешь, я…
— Если это про Юлианну, — перебила его Люська, — то я даже не хочу ничего слышать.
— Ты и это знаешь?.. — он виновато опустил голову. — Пойми, это на самом деле ничего не значит для меня. Да, возможно, я поступил с ней некрасиво, но просто так получилось…
Люська не удержалась от того, чтобы слегка его упрекнуть:
— Вот видишь, ты обижался на меня из-за Андрея, а ведь у нас с ним и в самом деле все давно было кончено. Зато сам тут же пустился во все тяжкие…
— Ты потому и не звонила? — он вздохнул.