Никита отвечает сразу. Спокойно, без какого-либо намека на раздражение.
— Нам надо поговорить, — сообщаю без обиняков.
— Сегодня, — то ли спрашивает, то ли ставит меня в известность.
— Сегодня, — подтверждаю. — Только не вздумай звать меня в какое-нибудь кафе, тошнит уже от этих посиделок. И не дай бог тебе сказать: «Заезжай в понедельник ко мне на работу». Адрес давай. Домой приеду.
Тут же получаю его домашний адрес в сообщении.
— Все, — с придыханием говорит Тося, — поехали, я тебя отвезу.
— Ты пила.
— Какой там… один глоток сделала.
— Э-э-э, нет. Теперь мне нужно привести себя в порядок, — с трудом поднимаюсь с дивана. Ноги и руки будто свинцом налились. — Сначала душ, потом макияж поправить… времени еще полно… я сама доберусь.
— Э-э-э, нет, я тебя передам ему, так сказать, из рук в руки. А то свернешь еще где-нибудь по дороге. Только платье оставь, ладно? Не переодевайся, — ухмыляется Тося, — платье шикарное.
— Ага. И снимается быстро.
Глава 15
— Климова, ты как всегда.
Она лишь улыбается и убирает свое пальто в шкаф. Ее движения мне кажутся излишне напряженными. Нервными.
— Знаешь, на что это похоже?
— На что же?
Смотрю на ее обнаженные плечи.
— Будто ты погуляла где-то, повеселилась и напоследок решила заглянуть ко мне.
— Примерно так и было, — подтверждает невозмутимо, но что-то враждебное мелькает в ее взгляде.
Настя медленно двигается по квартире, осматривается. Мельком оглядывает кухню. На минуту задерживается в гостиной. Я наблюдаю за ней, ничего не спрашивая, не поясняя и, когда она заходит в спальню, иду за ней и закрываю дверь.
— Сними платье.
— Что? — оборачивается на звук. И захлопнувшейся двери, и моего голоса.
— Разденься. Или ты не за этим приехала?
— Я… поговорить, — роняет Климова почти беззвучно и обхватывает себя за локти.
— О чем ты думала, когда одевалась подобным образом? О том, что, глядя на тебя в этом платье, я точно захочу выяснять прошлые отношения? Серьезно?
Она молчит. В темноте я не вижу ее лица, но хорошо чувствую исходящее от нее напряжение. Оно сочится в воздух, оно перетекает в меня и внутри переплавляется уже в другое ощущение.
— Серьезно?! — переспрашиваю, будто не веря, и включаю ночник.
Собственно, так и есть.
Поэтому я хочу видеть ее глаза.
Свет, хоть и неяркий, застает Настю врасплох. Она отступает, пятится и садится на кровать. Пытается держаться уверенно, но все равно остается беззащитной. Я хорошо знаю, чтобы довести ее до такого состояния, нужно постараться, и все во мне вздрагивает от желания наказать обидчика. Даже спустя годы я не могу контролировать этот порыв. Этот импульс, приводящий меня в особую концентрацию, называемую боевой готовностью.
— Что же случилось? Что тебя толкнуло к этому разговору? — сажусь рядом с ней. Но не трогаю. Еще даже не касаюсь ее.
— Почему что-то обязательно должно было случиться?
— Потому что до этого ты отгораживалась от меня бетонной стеной.
— Ты от меня тоже.
— Я тоже, — спокойно соглашаюсь с ее утверждением, — но ведь это не я тебе сегодня позвонил.
— Конечно, — тихо говорит она после недолгой паузы. — Зачем тебе это нужно, правда же?
Настя так резво вскакивает с кровати, что я не сразу успеваю ее перехватить. Но все же попытка сбежать проваливается. Только не сейчас. Только не от меня.
— О, нет. Я тебя не отпущу. Слишком поздно. — Ловлю ее в прихожей и тащу обратно. Не в спальню — в гостиную.
— Мне просто нужно кое-что сказать тебе, а потом делай с этим, что хочешь… — отрывисто говорит она.
— Хорошо. Мы поговорим. Утром.
Прижимаю Настю к себе, чувствую через слои нашей одежды ее горящую кожу, чувствую каждый натянутый нерв… и с меня словно срывает все скрепы. Я толкаю Климову на диван, разворачиваю к себе спиной и расстегиваю молнию. Сдираю с нее это чертово платье и жадно стискиваю в руках теперь уже голую. Возбуждение рвет вены. В джинсах у меня становится тесно.
Дрожат Настины плечи. Ладонью глажу спину, приникаю к ней щекой. Губами. Дыхание теряется, и кружится голова, когда вдыхаю ее запах. Он много лет преследовал меня, но был недосягаемым.
Иногда я чувствовал его во сне. Так осязаемо, что становилось дурно.
Но все, что происходит сейчас, не сон. Настя здесь. Ее стройное белое тело уже подо мной.
Она не издает ни звука — трепещет как натянутая струна. Дышит то прерывисто и часто, то медленно и глубоко. Целую ее плечи, шею, тяжелое дыхание отдается у меня в ушах, как и громкое биение сердца. Наша обоюдная страсть граничит с сумасшествием. Пока я стаскиваю с себя футболку, она с себя — трусики. Не успеваю раздеться, Настя забирается мне на колени. Обнимает за плечи, приникает всем телом. Сжимает бедрами.
— Ты хочешь подразнить меня? Я не вынесу этих игр. Точно. — Годы сумеречной по ней тоски делают мое желание невыносимым.
— Нет, просто хочу быть сверху. Скажи, что хочешь меня.
— В этом есть сомнения?
— Ни капли. Но мне нужен мой Ник… мой… мне нужен мой любимый мальчик.
— Настя… — Хочется верить, что страсть Климовой рождена тоской, чувствами, а не мимолетным всплеском.
Хочется, хочется, хочется…
— Не хочу, чтобы ты равнодушно трахнул меня. Мне не это нужно…
Мне тоже не это. Если бы я нуждался в бездумном, бессмысленном сексе, он бы уже случился. Настя бы позволила все, что я захочу.
Глажу ее тело, сходя с ума от ощущения округлой груди под моей ладонью. От изгиба тонкой талии… От влаги, которую ощущаю пальцами, спустившись ниже по ягодицам.
— Я так люблю твои руки… — шепчет она, — и я так люблю тебя…
Я тоже тебя люблю…
Целую ее в губы, приоткрытые и горячие. Пью сладость с языка, мучая нас обоих этим жадным поцелуем. Настины руки, доселе бывшие мягкими, хищно обнимают меня за плечи, и дрожь волной бежит по спине от ощущения впившихся в кожу ногтей. Я был бы уже в ней, если бы не джинсы. Чуть отталкиваю ее, чтобы освободиться от них. Затем снова увлекаю на себя, сжимаю ягодицы, вжимаюсь в нее, вхожу. Мы знаем, что это будет быстро, и нам этого не хватит, чтобы насытиться. В крови у нас обоих плещется неуемная жадность.
Это не может быть медленно.
Не сейчас. Нет сил остановиться, замедлиться, отдышаться.
Нас разрывает голод, росший внутри годами.
Иссушает неодолимое желание прильнуть друг к другу и не отпускать.
И держит страх. Что испытанное удовольствие будет ложным умиротворением перед новой болью…
Озноб. Раскаленные виски. И внутри уже тесно наслаждению. Оно тягучей лавой горит внизу живота и беспокойным огнем бежит по венам. Укладываю Настю на спину, каждым новым толчком выбивая из нее вздох-стон, пока она не изгибается в судорогах экстаза.
Глубже в нее, теснее к телу…
Чтобы последняя обжигающая волна прихлынула к самому сердцу…
Еще не отпустила сладкая дрожь, а уже хочется еще. Потому что нескольких минут, чтобы насытиться друг другом, бесконечно мало. Меня обнимают ее горячие влажные руки — я соскучился по этим рукам. Целуют мягкие губы — я соскучился по этим губам.
Меня греет ее частое, еще не усмиренное после пережитой страсти дыхание.
Хочется еще…
Сколько раз я обнимал ее вот так. Оборачивал полотенцем после душа, вытирал как маленькую. Сколько раз нес из ванной в спальню на руках.
Первый раз это случилось, когда ей было очень плохо. Сейчас должно быть хорошо, но мне почему-то хочется сделать так же, и руки сами воскрешают этот погребенный в прошлой жизни ритуал.
Я вытираю ее плечи, оборачиваю тело большим полотенцем, беру на руки и несу в спальню. Настя обнимает меня, пряча лицо на моей шее. Сажусь с ней на кровать, прижимаю к себе, словно ребенка. Даже не знаю, зачем мне это нужно…
— Настя… — чувствую, что вздрагивают ее плечи. Но это не поверхностная дрожь, она прорывается изнутри. — Ты плачешь?
— Нет, — но голос выдает ее. И мокрое лицо.
Вытираю ей щеки. Целую. Соленые…
— Нет, — упрямо отнекивается. — Я только из душа. Вся мокрая.
— Врунья.
— Вот и сделай вид, что ты этого не замечаешь, — ворчит, судорожно вздыхая. — Я сейчас должна быть счастливая и удовлетворенная, а не заплаканная и несчастная. У меня только что случился очумительный секс. Последний раз такой был лет десять назад, может меньше, когда я трахалась с одним малолеткой…
Я тихо смеюсь. Настя тоже выдавливает из себя замученный смешок и затихает.
Ночь. Темнота. Желтый клин света врезается в полумрак комнаты. Обнимаем друг друга, потеряв счет времени. Его, наверное, прошло немало. Руки у меня затекли, мокрые волосы высохли.
— Ник, — говорит она уже окрепшим голосом.
— Утром, — снова обрываю на полуслове, не позволяя высказаться.
— Почему?
— Можешь считать это жестом доброй воли. Я даю тебе время. Возможно, завтра ты передумаешь, и тебе не захочется начинать этот разговор. Но если захочешь, пусть он будет на холодную голову. Сейчас нам есть чем заняться…
Мы успокоились, остыли и снова реагируем друг на друга. Меня снова будоражит запах ее чистого тела и ощущение обнаженной кожи. Ее губы волнующе целуют меня в шею, по телу пробегает теплая волна от одной мысли о новой близости, член снова как каменный. Мне всегда так мало было нужно, чтобы захотеть ее. Я всегда так легко ее хотел…
— Или ты даешь время себе? Или ты просто не хочешь ничего слышать?
Я усмехаюсь про себя: да, Климову так просто не проведешь.
— На самом деле, я не считаю, что сейчас это уже имеет значение.
— Почему? — снова спрашивает она.
— Мы знаем друг друга. Мы знаем, к чему это все приведет. Уже привело. Мы либо пробуем быть вместе, либо… Другого варианта у нас нет. Так больше не может продолжаться, но скрыться друг от друга у нас уже не получится. Давай будем умнее, чем раньше, и не будем изматывать друг друга месяцами. Все просто. Да или нет, Настя?
— Вот сейчас, — шепчет она, — я до дрожи боюсь сказать что-нибудь не то.
— Скажи «да», — улыбаюсь я.
— Да, — не улыбается Климова. — Ты можешь думать обо мне все что угодно. Хоть что. Ты знаешь меня. Лучше других. Может быть, лучше меня самой. Для тебя всегда были явными те вещи, в которых я даже самой себе боялась признаваться. Но ты никогда, никогда не должен думать, что я тебя не любила, слышишь! Ты не должен так думать! Ты не имеешь права так думать…
Больше я не даю ей сказать ни слова. Прижимаю к себе, целую в губы, едва позволяя дышать.
Тогда я верил, что любил. Поверил. Доверял. Думал, что узнал ее. Думал, что не могу ошибаться…
Чувствую ее порывы, эти вздохи, за которым обычно следуют слова, но не даю сорваться никакому другому звуку, кроме стона вожделения. Опрокидываю на спину, тут же подминая под себя. Целую шею, полизываю сладкую кожу на груди, такую умопомрачительную в своей нежности. Посасывая соски и вскипая от их вкуса и ощущения твердости во рту. Хочу обласкать языком Настю всю, но внутри снова становится невыносимо тесно от желания. Вхожу в нее почти сразу. Она влажная от первой близости и уже горячая от нового возбуждения…
Я не дам ей сегодня ничего сказать. Пусть и завтра молчит! Не хочу, слушать ее оправдания.
Не хочу, чтобы она все испортила — вытащила на поверхность то, что я так отчаянно пытаюсь похоронить…
Глава 16
Чувствую его губы на своих губах. Тяну руки, чтобы обнять, и с удивлением обнаруживаю, что Никита уже одет.
— Что случилось? — Заставляю себя открыть глаза.
— Мне нужно идти.
— Куда?
— По выходным людей тоже убивают. Мне надо быть на месте происшествия.
— Зачем?
— Так положено. Для своевременного решения вопроса о возбуждении уголовного дела и его подследственности.
— Какого-то важного человека грохнули?
— Угу. Человека грохнули важного, а следователь у меня… женщина, одним словом, — усмехается Никита.
— Молодая, красивая, амбициозная?
— Молодая, амбициозная… и тупая.
— Боже, — смеюсь, — я думала в следствии должны только умные работать.
— Должны, да где ж их столько взять. Умных.
— Леднёв, как прикажешь мне тебя на работу отпускать? Если вокруг одни молодые и амбициозные следачки.
— Настюша, не переживай. Молодые и амбициозные следачки не спят с молодыми прокурорами, они спят со старыми генералами.
— Спасибо, обнадежил, — усмехаюсь и вздыхаю с сожалением: — Я даже не слышала, как тебе позвонили и как ты собирался.
— Не хотел тебя будить. Ты так сладко спала. — Он берет мою руку и вкладывает в ладонь ключи от квартиры.
Я крепко сжимаю их — это получше любого признания.
Мы заснули всего пару часов назад. Леднёв и сам, наверное, не выспался. Но на его лице я не вижу следов усталости. На нем нет и досады, что его сорвали с утра пораньше в выходной день. И мне хочется думать, что это не просто профессиональное смирение. Хочется верить, что его бодрость от хорошего душевного состояния. Так бывает, когда мы влюбляемся. Любим. Дни и ночи не спим, едим кое-как, готовые сутками не выпускать друг друга из объятий, занимаемся сексом и не чувствуем усталости.
В той жизни у нас с ним так и было.
— У тебя есть пять минут? Я могу одеться, и ты отвезешь меня. Мне все равно нужно домой, завтра на работу, а у меня с собой ничего, кроме платья. Или тебе не по пути?
— Мне по пути, но нет. Ты поспишь, поешь, а потом спокойно доберешься на такси.
Я просто хочу еще полчаса побыть рядом с ним. Но перспектива остаться и выспаться в его постели тоже очень заманчива. Кто знает, может, Леднёв к тому времени вернется.
— Так кого убили? — интересуюсь сонно и необязательно, совсем не ожидая услышать знакомую фамилию.
— Панкратова.
— Панкратова? — блекло переспрашиваю, и сон снимает как рукой.
Леднёв моментально считывает перемены в тоне, взгляде.
— Вы знакомы?
— Да…
— Насколько близко?
Я озадаченно усаживаюсь на постели, охваченная мыслью о том, что только позавчера мы с ним виделись, разговаривали, а сегодня его уже нет в живых.
Потом до меня доходит смысл заданного вопроса.
— Нет же, нет! Ничего у меня с ним не было! Я его знаю так же близко, как и любого другого бизнесмена, имеющего хоть какое-то отношение к моей конторе. Его подрядчики реконструировали несколько объектов Мосгорнаследия. Да, он подбивал ко мне клинья. Мы виделись в пятницу…
— Позавчера?
— Да. Перед тобой. Я послала его нахрен и поехала к тебе.
— Настя, мне надо знать все. Будут поднимать связи. Если мне придется выпутывать тебя из этого дела…
— Я никуда и не впутывалась, — обрываю его, не дослушав, — не было у меня с ним никакой связи! Один раз виделась в неформальной обстановке. Вышла с работы, позвонила тебе, что опоздаю, помнишь? Заехала в «Обломов», сказала, чтобы больше не присылал мне цветов, и поехала к тебе.
Никита, изучающе глядя мне в глаза, восстанавливает в памяти озвученную цепочку событий и кивает:
— Ладно.
— Это была единственная встреча. Правда.
— Хорошая девочка, — улыбается он и целует меня в шею.
Кожа реагирует на этот легкий поцелуй волной мурашек. Придвигаясь чуть ближе, я обнимаю его за плечи, но Леднёв лишь коротко целует меня и отстраняется.
Вижу знакомое выражение в его серо-зеленых глазах: ему никуда не хочется уходить, сейчас он бы с удовольствием опрокинул меня на спину. Или усадил на себя. Или…
О, я готова принять его в любой позе, в какой ему захочется меня взять.
— Есть что-нибудь еще, что мне стоит узнать? — мягко усмехаясь, спрашивает Никита и сжимает мою ладонь в своих руках. — Сразу говори.