— Ясно. Видишь, как хорошо обошлось? Ну, открой окошко, поговорить надо.
Конвоир выполнил просьбу.
— Я придумал выгодную комбинацию, — сказал Борюсик. — Притом совершенно безопасную для тебя. Слушай. Ты звонишь в мою клинику. Тебе ответит медсестра: «Клиника «Борюсь», Марина слушает». Потом ты на секунду дашь мне телефон, я распоряжусь по работе, а она тебе принесет бутылку чего скажешь.
— И пива в придачу! — выдвинул условие конвоир.
— С пивом проблем не будет, — заверил Борюсик.
— Ладно, диктуй телефон, — согласился тот. — Медсестра хоть симпатичная?
НикНик пришел в офис «СуперНики», как просила Амалия.
— Вы потрясли меня рассказом о моральном подвиге Бориса Михайловича, — сказала Амалия. — Но его признание шито белыми нитками. Зачем губить невинного человека, оставляя виновных на свободе? Простите, у меня нет права давать вам советы, я просто рассуждаю вслух. Но прежде всего я прошу вас разрешить мне свидание с Никитиной и беседу с руководством отделения, — продолжала Амалия. — Я открою вам карты. Я хочу одного: перевести Доминику в отдельную палату. За вознаграждением дело не станет.
— Но я не уполномочен…
— Я бы не тревожила вас, — перебила НикНика Амалия, — если бы дело не касалось спецотделения. Без вас меня туда не пустят.
— Искренне хочу вам помочь, но наверняка обещать не могу. — НикНик не горел желанием заниматься личными проблемами подследственных.
— Не думаю, что перевод в отдельную палату измученной женщины, не вполне оправившейся от предыдущих травм, может помешать вашему расследованию. А наша фирма, со своей стороны, берется помочь милиции разрешить кое-какие бытовые проблемы.
Впрочем, я бы не хотела, чтобы мое предложение было неправильно расценено. Решайте сами. Я думаю, мы поняли друг друга. Мне поехать с вами?
— Сам справлюсь, — заверил ее следователь.
В клинике Борюсика раздался телефонный звонок. Марина сняла трубку.
— Клиника «Борюсь», Марина слушает.
— С вами хотят поговорить, — сказал конвоир.
— Мариночка, послушайте меня, — Борюсик быстро перехватил трубку.
— Ой, Борис Михайлович, а мы вас так ждем… — обрадовалась Марина.
— Мариночка, слушайте внимательно, времени нет. Вы заведете карточку на Сидорова Ивана Алексеевича и заполните ее как обычно. Процедуры и уколы, которые он получает, я вам сейчас продиктую. Препарат для инъекций должен быть в нашей аптечке, пачка распечатана. Вы меня поняли?
— Поняла.
— Записывайте процедуры…
Самвел закончил инструктаж Ритки по поводу акций.
— Ну вот, рассказал тебе все, что знал. А для чего тебе такие сложности? Тебе на базаре тетрадки в клеточку хватало — и приносила рынку хорошие деньги.
— Самвел, если бы ты знал, как ты мне сейчас помог, — задумчиво проговорила Ритка.
— А где ты сейчас работаешь? — поинтересовался Самвел.
— В «СуперНике». Знаешь такую?
— Ого! Кто ее не знает! Никогда бы не подумал, что наш рынок будет ковать кадры для телевидения и большого бизнеса. Я тобой горжусь. Ты ко мне заходи, всегда рад тебя видеть.
Самвел проводил Ритку до двери. Обернувшись, он увидел, что Косарева опять вернулась в комнату.
— Надежда, почему ты спряталась? — не понял Самвел.
На следующий день утром в Радужном в кабинет Петрова завели Крокодила.
— Что, гражданин Топорков Виктор Мефодьевич, отдохнули? — обратился к нему Петров. — Как спалось?
Крокодил не спешил с ответом, потирая щетину на лице.
— Спасибо за заботу, гражданин начальник, — наконец сказал он. — Вашими молитвами — до пенсии не дотянешь.
— Не знал, что ты на пенсию рассчитываешь. Может, у тебя и трудовая книжка имеется?
— А вы не издевайтесь. Всякий зарабатывает, как умеет. Я, может, тоже в юности другие мечты имел, а судьба-злодейка подкинула обстоятельства.
— Когда поделишься сокровенным, труженик? — резко меняя тон, спросил Петров. — Ничего нового не надумал?
— Не поймешь вас, ментов.
— А ты не понимай, ты рассказывай. Почему это ты вдруг сдаться надумал?
Петров решил трясти Крокодила по полной.
— Просто я так подумал — чего безвинному человеку от милиции прятаться?
— Безвинному… эва ты загнул!
— Так и есть! Вместо того чтобы жить на свободе с чистой совестью. Это Надька кашу заварила, детишек моих выкрала, меня на базар посадила, хотела денег с их помощью сшибить… Сучка она, Надька. Если бы я знал, что девчонки — мои дети, разве я бы… да что там говорить! Крокодил — тоже человек, и чувства человеческие у него имеются.
Крокодила понесло.
— Проникновенно. В колонии в самодеятельности будешь участвовать. Я сам приду на представление. В первый ряд сяду. — Петров театрально зааплодировал.
— Рано на меня билеты покупать, начальник, и не за что в колонию определять. Сам ведь знаешь — нет у тебя на меня ничего. А вот у меня для тебя предложение имеется.
— Интересно послушать твое предложение, — с недоверием хмыкнул Петров.
— За Косаревой много чего волочится, ты не сомневайся, — доверительно заговорил Крокодил. — Она меня обвела вокруг пальца, как маленького, под ментовку подвела. А главное — не сказала, когда воровала, что девчонки мои. Я на старость слабым стал. Запали они мне в душу. Особенно старшая. Такая хорошая девочка. Песни поет. Я не хочу больше быть Крокодилом. У меня фамилия есть. Топорков. Понимаю, что детей мне не отдадут. Да и как я их воспитывать буду? Среди нищих? Но помогать им по мере сил я хочу. Пусть они даже и не видят меня.
— Крокодил ты, гражданин Топорков, и слезы твои крокодильи. Сколько я тут перевидал таких, как ты, — и все детьми прикрывались. Вам дети нужны, только чтобы дела свои проворачивать. Небось, в «бизнесе» своем тоже детский труд используешь и детские слезы тоже, чтоб жалостнее было. Так? Петров слышал подобное много раз.
— Напрасно не веришь. Я тебе правду говорю. Ты сейчас, по закону, должен меня или выпустить, или предъявить обвинение. Так ведь, а?
— Ты не юрфак закончил?
— Предъявить ты мне можешь только фигу с маслом. Но тебе это сделать ментовская гордость не позволит. Ты пойдешь к судье, будешь просить о продлении срока задержания, ля-ля, фа-фа. Зачем? Выпускай меня — и дело с концом. А я тебе Косареву на блюдце выкачу, она наверняка уже новых дел наворотила. Подумай. — И Топорков наставительно поднял вверх указательный палец.
Однако Петров все-таки задумался над его словами:
— Что-то разговорился ты, Топорков.
— Сигаретку дай, начальник.
В детдоме в Радужном в своем кабинете Виктория Павловна суматошливо и немного нервно снаряжала в новую жизнь девочек Косаревых. Она отдала Михаилу документы, перепроверила бумаги. Анна Вадимовна стояла рядом. Танюша ждала с несколько отрешенным видом, думая о своем; Михаил был напряжен и взволнован.
— Ну вот, кажется, и все формальности утрясены, — сказала директриса. — Поздравляю вас, уважаемые Михаил Афанасьевич и Татьяна Андреевна, с пополнением в семействе. — Ее голос дрогнул. — Если что, не стесняйтесь, обращайтесь, мы всегда, чем можем, поможем нашим… вашим деткам, наш дом — ваш дом. Надеемся, что у вас все получится, и девочки наконец обретут настоящую крепкую семью, где их будут любить.
— Бабушка Павловна, а ты будешь к нам в гости приезжать? — спросила Лёля.
— Обязательно, — пообещала та, погладив ее по головке. — Жди меня на свой день рождения. С подарками. Лёлечка, береги Катюшу, помни, вы — сестрички и должны всегда и везде друг другу помогать.
— Бабушка, — теребила Лёля за рукав Викторию Павловну, — а если мы скучать будем, вы с мамой Аней к нам приедете жить? Насовсем…
Виктория Павловна утерла слезу:
— Нет, Лёлечка, насовсем не приедем. Кто же тогда останется с другими детишками?
— Ну ладно, нам пора, — сказала Танюша.
Все засуетились и направились к выходу, где у крыльца детдома стояла машина Коркиных. Михаил погрузил туда вещи девочек. Танюша села на переднее сиденье. На крыльце толпились детдомовские дети, из окон высовывались нянечки с платочками. Девочек усадили в машину. Михаил пожал руки директрисе и Анне Вадимовне, потом бросился обнимать женшин. Наконец, нажав на клаксон своего авто, он медленно отъехал от детдома. Лёля и Катюша махали руками из окон. Виктория Павловна стояла, прижав руку к сердцу, потом перекрестила машину вдогонку.
Петик делал обход базара. Рядом шла Лидия, которая даже на ходу его воспитывала.
— Неудачник ты какой-то, Петя. Ничего толком не можешь сделать. Ни поймать, ни сдать, ни деньги взять. Никто тебя не боится, за серьезного игрока не принимает. Правильно бабы на рынке тебя Петиком прозвали. Как ребенка. Петик и есть.
— Не затупилась еще? Пилишь и пилишь, — устало огрызнулся Петик. — Чем меня поучать, сама бы занялась делом, если такая умная.
— А я все надеялась, что перевоспитаю тебя, человеком сделаю. Ты у Самвела был?
— Был.
— Крокодилом в ментовке пугал?
— Пугал. А он не испугался.
— Я вот что думаю. Надо тебе выследить эту его сообщницу. Ну, ту, что тебе яду в пиво подсунула. И на чем-то подловить. Пока не знаю на чем, но придумаю. Вот это будет улов — акула на удочку. И попляшут они под нашу дудочку…
Лидия размечталась, причмокивая губами.
У Петика зазвонил телефон.
— Петруччо, зашел бы ты ко мне, дело есть, — услышал он голос Самвела.
— Понял, Самвел, загляну, — ответил Петик. — Жди.
— А ты говоришь, не испугался, — довольно сказала Лидия.
Доминика в больничной палате с трудом слезла с постели. Пошатываясь, она направилась к окну и начала изучать его запоры, попробовала все задвижки. Ее занятия прервал голос с кровати у окна:
— Брось.
— Почему? — спросила Доминика.
— В первый раз?
— В первый.
— Без толку все, не такие открывали… а если и откроешь, куда побежишь? На колючку? Это же спецотделение. Попустить. Что, в кино не видела? Дурка — как зона.
Доминика внимательно вгляделась в свою собеседницу: женщина средних лет, смотрела на Доминику очень ясным взглядом.
— Вы — нормальная? — удивилась Ника.
— Понормальней тебя, ответила соседка. — А ты что, не отличаешь?
— Не знаю, — пожала плечами Ника.
— Слежу я за тобой, ведешь ты себя, как дура последняя. А ведь не дура.
Доминика молчала, а соседка продолжала:
— Им только повод дай, скрутят, насуют своей гадости, через месяц будешь, как эти — овощи на грядке.
И она показала на нескольких действительно ненормальных женщин, которые и в самом деле лежали, как «на грядке».
— Что же делать? — растерянно спросила Доминика.
— Прежде всего, не волноваться и не давать им повода, — посоветовала соседка. — Не кричать, не бросаться на амбразуры, лежать сухим листиком и молчать. Жалко мне тебя.
— У меня есть деньги. Я заплачу, только научите, что нужно делать, — попросила Доминика.
Соседка заговорила тихо, показывая жестами, чтобы и Доминика перешла на шепот.
— Что это у тебя? — вдруг спросила она.
Доминика сняла через голову шнурок с дорогой улиткой и протянула его соседке:
— Это — улитка. Оберег. Символ упорства в достижении цели. На, возьми.
— Возьму, пригодится, — согласилась та. — Ты, видно, действительно птица большого полета, раз с тебя побрякушки не сняли. Обычно всех подчищают. Слушай. Здесь все продается и покупается. Сюда без денег попадать нормальному человеку нельзя.
— А ты как попала?
— Я от тюрьмы спасаюсь. Вот признают невменяемой, я и буду лечиться. А потом наступит явное улучшение, меня выпишут под медицинский надзор. Все лучше, чем на нарах париться. Статья у меня серьезная.
— А что ты сделала?
— Мужа убила, — спокойно ответила соседка.
— Случайно?
— Убила случайно. А достал он меня не случайно. Так что, с какой стороны посмотреть. Я тебе как-нибудь расскажу Ночью, когда все уснут. Веселая история.
— Веселая? — отрешенно спросила Доминика.
— Не понимаешь… — усмехнулась соседка, — ты молодая еще, красивая. С деньгами. Не знаешь, как оно в жизни бывает. Запомни: сейчас для тебя главное — чтобы не кололи.
— А как это сделать?
— Покупать… покупать медсестру. Она на этом состояние делает. Скажи своим родным или друзьям, чтобы приносили ей деньги. Но понемногу, а то оборзеет вконец. И другим тяжелее будет. Поняла? И самое главное — не просись в отдельную палату. Ни в коем случае. Тут ты среди людей, можно их спровоцировать на гвалт. А там — одна-одинешенька. Что хотят, то с тобой и сделают.
— Поняла, — кивнула Ника.
— Ты — заказная?
— Как это? — не поняла Ника.
— Ты кто по жизни? Чем занимаешься на свободе? — перевела женщина.
— У меня своя фирма.
— Тогда точно заказная. Таких людей обычно или мочат, или в тюрьму, или сюда. Вариантов немного.
— Кто… мочит?
— А ты не знаешь? Тогда ты не настоящая фирмачка, — женщина только присвистнула. — Чувствовать должна, кто к тебе сзади подбирается, кому твой бизнес поперек горла стоит, кто его своим сделать хочет.
— Я попала сюда по ошибке, — убежденно проговорила Ника.
— А я что сказала? Только ошибка твоя имеет руки-ноги, голову на плечах и имя. Не больная же ты на самом деле?
Самвел встретил Петика в своем особняке.
— Ты что, надумал от меня откупиться? — угрюмо спросил Петик.
— Зачем, Петруччо, ты же не первый день живешь, а такие вопросы задаешь: от таких, как ты, не откупаются. Таких, как ты, покупают, — ответил Самвел.
— Ты и цену уже определил?
— Самвел с тобой как с другом говорит, а ты не веришь.
— Ладно, что хочешь сказать, говори.
— Понимаешь, такие, как ты, дела самостоятельно делать не могут. Да ты и сам в этом убедился. И ничего обидного в этом нет. Есть руководители, и есть исполнители. Я — руководитель. — Самвел втолковывал Петику, как маленькому ребенку, не понимающему очевидных вещей. — Давай раз и навсегда покончим с твоими… амбициями. Поступай ко мне на службу. Неофициальную. Конечно, я тебе маленько зарплатки прибавлю. Будешь оперативно и результативно выполнять мои команды. Мне такие люди нужны.
— А ты не боишься за Косареву?
— А кто это такая? В каком ряду стоит? Не слышал, — прикинулся Самвел.
— Если я ее найду, я вас познакомлю, — пообещал Петик.
— Вот и молодец, договорились. Может, действительно, достойная женщина, чтобы за нее заплатить. А сейчас слушай мою просьбу. Сидит у вас в ментовке один врач. Хороший доктор. Попал по глупости. Фамилия — Медведев.
— Это который нашу Ритку чуть не порешил?
— Я так думаю: если бы захотел, порешил бы так, что комар бы и носа не подточил, — врачи это умеют. — Самвел подмигнул Петику. — Так вот, нужно узнать, кто ведет его дело и можно ли к этому человечку подобраться.
— Ну, допустим, я соглашусь, найду твоего доктора… и что? — спросил Петик.
Он не собирался оказывать услуги задаром.
— Для начала передашь ему передачку, чтобы его уставшие силы поддержать. Скажешь, от пациентки Пашаевой. Мол, заботится женщина, ценит, уважает.
— Стоп, стоп… что-то мне это напоминает. Вы от него что — тоже решили избавиться? И снова моими руками? Молодцы! — Петик, стиснув зубы, пошел на Самвела. — Что на этот раз подсыплете? Цианистый калий? Чтобы наверняка клиент дошел?
— Ты говори, да не заговаривайся, — нахмурился Самвел. — Соблюдай субординацию. Я тебе — кто? А ты мне — кто?
Самвел дал понять Петику свое величие и его, Петикову, ничтожность.
— Пашаева, говоришь? — переспросил Петик. — Ты на ней женился, что ли? Значит, ты все-таки с ней общаешься, может, даже и живете вместе. Интересное кино получается. А говоришь, не знаешь, — укоризненно покачал головой он.
— Не напрягайся на эту тему, тебе думать вредно, а много — опасно. Просто выполни мою просьбу и все. А про гонорар договоримся.
Коркины приехали в свою, довольно скромную квартиру. Михаил занес вещи, Танюша завела детей. Лёлька и Катюшка несли свои игрушки.
— Здесь мы все вместе будем жить, — Михаил обвел вокруг рукой, представляя девочкам их новый дом.
— А когда поедем к тебе домой? — спросила Лёля.
— Ты не слышала, что папа сказал: это — наш дом, мы тут живем, — ответила Танюша. — А теперь и вы будете жить с нами.
— Папа, а мы хотим в другой дом, в большой дом, — не успокаивалась Лёля. — С лужайкой. Где мы с тобой в мяч играли. И диваны там большие. Там красиво.