Доктор улыбнулся и отложил шприц в сверкающую металлическую плошку.
— А телеграмма?
— Он дальний родственник королевской семьи, — холодно сказал Бастиан. — А я сын Альвена Беренгета, и это очень много значит. Ее величество одобрила мое решение и благословила нас.
— Полагаю, что дальний родственник успел ей надоесть, — усмехнулся доктор Холле.
— О, я уверен в этом, — рассмеялся Бастиан. — Такая родня — настоящая заноза в седалище. И сидеть неудобно, и не вытащить никак.
Улыбка доктора стала еще шире и светлее.
— Вот, очнулась ваша невеста, — заметил он и поинтересовался: — Как вы себя чувствуете, Аделин?
Аделин не знала, что ответить. Она еще не могла поверить в то, что осталась в живых. В носу клубился запах костра, уши заполняла могильная тишина площади. Какая-то ее часть все еще была там, под памятником, у позорного столба.
Она подняла левую руку к лицу, дотронулась до щеки. Жива. Бастиан спас ее. Страшный сон закончился. В окно беспечно светило солнце, свежий ветер приносил запах трав и цветов с далеких полей.
Мысли путались. Аделин все еще не могла поверить в то, что осталась в живых.
— Удивляюсь, что я здесь, а не там, — прошелестел голос, и Аделин не сразу поняла, что это она и говорит.
— Через час можете ехать домой! — сказал доктор Холле и добавил: — О брате не волнуйтесь, он ничего не знает. Я вчера заезжал к нему, все было в порядке. Ваш Барт прогнал почтальона с газетами.
Слава Богу! Аделин вздохнула с облегчением. Пусть бы Уве никогда не узнал о том, что она стояла на костре, привязанная к позорному столбу, и бургомистр лично поджег хворост и бревна.
Когда доктор вышел, Бастиан пересел поближе и осторожно, так, словно Аделин стала невероятно хрупкой, и он боялся ее сломать, взял ее за руку.
Это прикосновение окончательно развеяло злые чары. Ночь в тюрьме и путь на костер оказались кошмаром, который наконец-то растворился с первыми лучами рассвета. Не до конца понимая, что делает, Аделин схватила руку Бастиана и прижалась к ней губами.
— Что ты, не надо, — Бастиан отстранился, отнимая руку, и его лоб прочертила вертикальная морщина, сделав изувеченное лицо одновременно смущенным и строгим. — Аделин, слышишь? Все уже хорошо.
— Да, — Аделин села на койке и некоторое время сидела неподвижно, всматриваясь в лицо Бастиана. — Да, конечно. Бастиан, я не знаю, как тебя благодарить…
Его взгляд стал таким, что Аделин осеклась и умолкла. Бастиан мягко погладил ее по щеке и произнес:
— Полежи еще немного. Потом я отвезу тебя домой.
Обжигающее понимание заставило Аделин содрогнуться. Они поженятся! Вот этот человек с исчерченным шрамами лицом, который сидит с ней рядом, станет ее мужем!
Она не понимала до конца, что испытывает: ужас или радость.
— Ты уверен? — негромко спросила Аделин. Бастиан снова рассмеялся.
— В том, что тебя надо отвезти в Итман? Да, уверен.
— Нет, — прошептала Аделин. Щеки вспыхнули румянцем, в горле шевельнулся ком. — Что ты возьмешь меня в жены. Меня, ведьму.
Она вдруг испугалась, что он ответит: «Конечно, нет. Я все это сделал только для вида. Просто, чтобы тебя спасти и показать бургомистру, что он не всесилен — не мог же я просто так дать тебя сжечь. Сейчас мы потянем время, все успокоится, уляжется, и мы будем жить дальше — так, словно ничего не случилось».
Чувства обострились до предела — как в колдовскую ночь святого Жофрея, когда Аделин выходила в поля собирать травы и всей кожей ощущала каждое движение во тьме, каждое дуновение ветра, трепет каждой травинки и лепестка.
«Почему я так волнуюсь?» — только и смогла подумать она. Казалось, вся ее душа стала туго натянутой струной — живой, упругой, звучащей — и чьи-то пальцы бежали по ней, и в воздухе плыла легкая, почти неуловимая музыка…
— Да, — просто сказал Бастиан. — Я возьму в жены тебя, ведьму.
Он усмехнулся, сжал пальцами переносицу и покачал головой.
— Честно говоря, я не думал, что вообще женюсь когда-нибудь, — признался Бастиан. — Не с моим лицом такие дела, я понимаю. Но я сделаю все, чтобы стать для тебя хорошим мужем. Я не обижу тебя ни словом, ни действием, будь уверена. И на твои деньги я тоже не посягаю.
Бастиан мягко сжал руку Аделин и поднял выше, к губам. Аделин вдруг увидела кольцо на своем безымянном пальце — платиновые цветы и золотые листья винограда переплетались друг с другом, в глубине лепестков таинственно мерцали бриллианты. Моше всегда был талантливым ювелиром и художником, отец постоянно хвалил его украшения, но в этот раз он превзошел самого себя.
— Вот, у меня такое же, — чуть ли не смущенно сказал Бастиан и продемонстрировал свою правую руку с кольцом. — Священник готов обвенчать нас завтра. Я-то хотел сразу, чтобы ты не передумала, но он сказал, что если невеста в обмороке, то это не считается. Ты должна выразить свою волю спокойно и открыто.
Аделин едва не заплакала и не рассмеялась одновременно. Нет, это невероятно, этого просто не может быть. Она, ведьма, выходит замуж за инквизитора. Такого даже в романах не напишут!
«Нет, — поправила себя Аделин. — Не за инквизитора. За хорошего, доброго человека, который спас мне жизнь».
Она благодарно сжала руку Бастиана. Неважно, кто он. Неважно, какое у него лицо. Аделин вдруг невероятно остро, почти до боли в груди осознала, что готова вот так держать его за руку всю жизнь.
Может быть, это и было любовью.
Она не знала точно, но то чувство тепла и счастья, которое охватило ее, было настоящим и правильным.
— Аделин? — окликнул ее Бастиан. — Ты согласна стать моей женой? Просто если нет, то я не хочу тебя насиловать и принуждать. Мы придумаем, как заткнуть рот Гейнсбро…
— Нет! — воскликнула Аделин. — Нет, не говори так. Я согласна, Бастиан.
Она сделала паузу, пытаясь совладать с волнением, и повторила:
— Я согласна.
***
Возле больницы стояла толпа зевак — всем хотелось посмотреть на такую невероятную пару. Инквизитор снял ведьму с костра и готов на ней жениться! Несправедливый суд был посрамлен тогда, когда уже праздновал победу!
Такого и в книгах не прочитаешь. Бастиану казалось, что об их с Аделин истории скоро будут рассказывать сказки для восторженных девиц. А девицы будут ахать, выразительно закатывать глазки и мечтать о том, чтобы и с ними случились опасные приключения, из которых их обязательно спасет благородный рыцарь. И пусть этот рыцарь не красавец — зато какая у него душа!
Бургомистр ушел с площади под крики, свист и улюлюканье. Он заперся у себя дома и не высовывал носа на улицу: наверняка, терялся в размышлениях, придумывая, как отомстить. Особенно его потрясла личная телеграмма ее величества с благословением брака — такого поворота он никак не ожидал.
Ему смогли противостоять и победить — это вывело его из себя чуть ли не до апоплексического удара.
Когда Бастиан вывел Аделин из больницы, то на мгновение оглох: горожане закричали, захлопали в ладоши, поздравляя и приветствуя их. Кто-то в стороне бахнул из хлопушки, и над улицей взвилась яркая пригоршня конфетти-сердечек. Аделин сразу же испуганно отступила за его спину, смущенная таким искренним вниманием, и Бастиан подумал, что свадьба будет исключительно домашней: его неожиданной невесте нужно прийти в себя.
Довольно с нее потрясений.
— Ура Беренгету! — закричал кто-то из молодых парней. — Ура герою и заступнику!
— Ура! — поддержали его со всех сторон.
— Совет да любовь!
— И детишек побольше!
Кто-то из женщин плакал. Чуть поодаль громко хлопали пробки в бутылках шипучего, которые щедро выставил хозяин небольшого ресторанчика — народ уже начал отмечать: не только свободу и грядущую свадьбу Аделин, но и посрамление и позор бургомистра. Гейнсбро-старший, конечно, понимал, что народная любовь в его случае глубока и велика, но не подозревал, что настолько. В руку Бастиану сунули бокал вина, одна из женщин умудрилась расцеловать Аделин и вручить ей какой-то домотканый мешочек, остро пахнущий травами. На пузатом сером боку красовалась фигурка обережной птички, вышитая красными нитками.
«Святолист, — понял Бастиан. — Травка, которую кладут под супружеское ложе, чтобы отогнать нечисть, темные заклинания и завистников».
В следующий миг Бастиана заключили в крепкие дружеские объятия: полицмейстер и офицер Бруни наконец-то сумели пробиться к ним через веселую толпу. Высокая темноволосая дама весьма крупных достоинств, которая, собственно, и проложила им путь, была, как понял Бастиан, той самой драгоценной Медведихой. Перо на ее модной шляпке было размером с голову ее супруга.
— Ну, поздравляем! — голос Медведихи прогудел, как соборный колокол. — Есть же в наше гадкое время настоящие герои! Настоящие мужчины!
Полицмейстер лишь важно кивнул — когда говорила любезная женушка, он молчал, предпочитая улыбаться и поддакивать. Медведиха легко качнула пышным боком, и народ невольно расступился, опасаясь неминуемых телесных повреждений.
— И даже не думайте от нас скрыться! — заявила она, подталкивая и направляя Бастиана и Аделин к полицейскому экипажу. — Что за свадьба без цветов, без белого платья? Примитивная попойка, не правда ли, Арно? Помнишь, сколько было роз, когда мы поженились? Теперь таких уже не сыскать! А сколько гостей собралось!
Господин Арно снова важно кивнул. Бастиан обнаружил, что Медведиха уже успела оттеснить их с Аделин к экипажу: дверь открыта, оставалось только садиться и ехать. Поймав несколько растерянный взгляд Бастиана, полицмейстер тотчас же произвел некие жесты руками, показывая, что спорить с Медведихой — себе дороже, и надо делать то, что она говорит, желательно молча и очень быстро.
— Да, дорогая, конечно, помню. Восемьсот золотых карун за цветы, полторы тысячи за вино, — сказал он, усаживаясь рядом с супругой. Зеваки расступились, пропуская экипаж, и Аделин спросила:
— А куда мы едем?
Медведиха посмотрела на Аделин так, словно та слегка сошла с ума от приключившегося с ней счастья.
— Мы с тобой, дорогая, в один очень хороший магазинчик, — ответила она. — Там тебе подберут прекрасное платье для завтрашней церемонии. Неужели ты собираешься обойтись без белого платья? И слышать о таком не хочу!
Аделин бросила в сторону Бастиана взгляд, полный веселого испуга. Конечно, она растерялась: энергичный и деятельный напор Медведихи мог сбить с толку, кого угодно. Особенно если тебя какой-то час назад сняли с горящего костра.
— Аделин устала, миледи, — произнес Бастиан со всем возможным почтением, глядя решительной даме в переносицу. — Ей лучше прилечь, прийти в себя. Я бы хотел отвезти ее домой.
Полицмейстер издал какой-то клокочущий звук, словно пытался предостеречь незадачливого следователя: не спорь с ней! Не пререкайся! Она медведей убивает с одного удара и с тобой не станет церемониться! Но Медведиха неожиданно согласилась:
— Это очень разумно, дорогой мой, тогда мы проводим вас до дома. Я заберу одно из твоих платьев, Аделин, и подберу в магазине свадебное по размеру. Завтра утром его привезут. Ах, еще же туфли! И венок! Вот что значит иметь сыновей, а не дочерей: не сразу сообразишь, что нужно для невесты, а не для жениха.
— Благодарю вас, миледи, — улыбнулась Аделин.
На том и порешили. Бастиана Медведиха оставила в покое: видимо, решила, что его официальная инквизиторская одежда выглядит вполне представительно для заключения брака. Впрочем, она все-таки заметила:
— Да, с мужчинами все намного проще. Стоит им умыть лицо и руки, так они уже красавцы. А если наденут новый костюм, то настоящие принцы, глаз не оторвать. И не смотри на меня так, Арно!
Когда экипаж полицмейстера выехал из Инегена и бодро покатил по дороге в поселок, то Медведиха внезапно спросила совершенно серьезным тоном:
— Господин инквизитор, а есть у вас что-то, что не позволит нас подслушать? Может, заговор или артефакт? Есть небольшой разговор.
Бастиан кивнул и бросил на пол экипажа личное заклинание. Аделин поежилась, словно ей стало холодно, и Бастиан ощутил мгновенный прилив слабости. Заклинание было отличным, жаль только, его нельзя было использовать почаще — сердце могло не выдержать и остановиться. Медведиха удовлетворенно кивнула и продолжала:
— Мой Арно, я прошу прощения за такую деликатную семейную подробность, имеет особую любовь к варенухе папаши Мартина из Итмана. Да! Да, Марк! — воскликнула она и погрозила мужу. — И нечего так на меня смотреть! Я уже сотню раз говорила тебе, что эта варенуха не доведет тебя до добра!
Полицмейстер потупил очи долу и махнул рукой: дескать, да, есть такой грех. Ничего не поделаешь. Бастиан ободряюще посмотрел на него: нечего стыдиться, считай, уже свои люди.
— Я решила поговорить с этой дрянью лично, — продолжала Медведиха, и Бастиан тотчас же искренне посочувствовал папаше Мартину: после разговора от него наверняка остались только рожки да ножки. — Пусть не думает, что может спаивать своей дрянью порядочных людей! Поехала к нему в этот Итман, думаю: ну, смотри у меня, если Арно выпьет еще хоть стопку! Я тебе твой винный аппарат сверну и засуну так, что ни один доктор не вытащит. Гадить будешь вприпрыжку!
На горизонте замаячили красные крыши и пышные яблоневые сады Итмана. Медведиха мрачно погрозила кулаком, словно папаша Мартин мог ее увидеть. Бастиан усмехнулся: на месте незадачливого виновара он бы все выбросил, как только супруга полицмейстера возникла бы на его пороге.