— Для невесты лучше жемчуг.
Бастиан усмехнулся. Он давно уже решил, что у него с его очаровательной внешностью невесты не будет. Незачем портить людям жизнь одним своим видом. Каждый день видеть его физиономию в своей постели — не стоит так пытать ни в чем не повинную девушку.
— А для сестры? — поинтересовался он.
— Заколки для волос, — с готовностью ответила продавщица и, плавно скользнув за прилавок, извлекла темно-синюю бархатную подставку. Вспыхнули три бриллиантовые звезды, одновременно далекие, холодные и влекущие глубоким синим огнем. Посмотришь чуть дольше — обожжет до костей. Бастиан задумчиво дотронулся до звезды кончиком пальца — да, если бы у него действительно была сестра, он подарил бы ей как раз эти звезды.
В светлых волосах Аделин они будут смотреться… Бастиан подумал и решил, что это будет красиво. Ему сделалось странно: он никогда не покупал подарков девушке.
Примет ли она их?
«Не примет, вернет — прикажу разобрать на булавки. Или выну из оправы и отнесу в банк под хороший процент. Пусть работают», — решил Бастиан, вернув к себе привычное спокойно-насмешливое расположение духа, и почти равнодушно сказал:
— Хорошо, я беру их.
Продавщица кивнула и, вынув футляр и светло-розовую упаковочную бумагу, принялась завертывать заколки. Аделин наверняка решит, что столичный урод за ней волочится. Провинциалкам ведь и положено отвечать согласием на все предложения благородных господ с вершины мира — особенно, если эта провинциалка ведьма, а благородный господин инквизитор, и этот благородный господин не только не потащил ее на костер по обвинению в убийстве, а еще и щедрость проявляет.
Бастиан подумал, что провел в Инегене меньше суток, но уже нахлебался тут приключений. Он выписал чек, забрал сверток с футляром, а тут и Готье подоспел со списком.
— Вот, милорд, извольте, — он протянул листок почти с поклоном и, увидев, что Бастиан сделал покупку, позволил себе довольную улыбку. — Звезды в волосы? Отличный выбор, милорд! Ни у одной девушки таких не будет, это эксклюзивная работа. Поздравляю с приобретением!
Бастиан вышел из магазина с легким ощущением того, что его мягко и аккуратно, но все-таки обвели вокруг пальца. Он пробежался взглядом по списку — девяносто пять имен, и любой из этих мужчин может быть убийцей.
Ювелирная лавочка и ломбард Моше располагалась в подвальчике напротив банка, и Бастиан подумал, что это очень удобно: те, кому отказали в кредите, могут пойти сюда и попробовать продать что-то из золотишка. Он спустился по истоптанным ступеням, толкнул тяжелую дверь и нырнул в сумрак сказочной пещеры с сокровищами. Вдоль стен стояли прозрачные стеллажи с золотыми и серебряными цепочками в деревянных руках-подставках, драгоценные камни сверкали из оправ, и все выглядело так, словно у каждого украшения здесь была своя история. Эту подвеску-бабочку, например, сюда принес пират, который раздобыл ее на одном из островов Заокеанья, выкопав клад, зарытый удачливым коллегой. А этот кулон с сочным сапфиром в россыпи бриллиантов Моше наверняка заполучил у расхитителя старинных кладбищ.
Сам Моше, невероятно жирный, похожий на бледную жабу, восседал за стойкой. Лысина, поросшая редкими рыжими волосами, блестела от пота, в пальцах-сардельках порхали золотые колечки, окруженные сверкающими пылинками от пластинки артефакта: Моше плел цепь. Бастиан кашлянул, Моше приподнял увеличительное стекло с правого глаза и хрипло осведомился:
— Чего изволите?
Бастиан снова вынул свой жетон и ответил:
— Золотые запонки со львом продаете?
Моше кивнул с поистине королевским достоинством.
— Было дело, но сдал партию поставщику и больше не завозил. Эти сволочи с Пешеходной загубили мне всю торговлю, я не могу так крутить цены, как они.
— Мне нужен список тех, кто купил такие запонки, — сказал Бастиан. Моше снова кивнул и сунул лапищу куда-то под стойку — вынул какой-то старый журнал с кругами от чайной чашки на обложке, выдрал из него страницу, на которой было чистое место, и взялся за перо.
— Две персоны, — произнес он. Перо в его пальцах прыгало и плевалось чернилами. — Если бы не твари с Пешеходной, было бы сто две. Сижу вот теперь из-за них, чтоб им болотный бес приснился.
Бастиан понимающе кивнул и опустил пониже руку со своим свертком. Моше протянул ему листок и поинтересовался:
— Это из-за убитых девушек? Тина Эквели заказывала у меня колечко, носила, не снимая. А нашли ее уже без него.
«Значит, он еще и коллекционер, — подумал Бастиан. — Забирает что-то на память».
— Как оно выглядело, это кольцо? — спросил он. Моше с тяжелым вздохом сполз со стула и шагнул в неприметную дверку за своей спиной. Бастиан невольно задумался о том, покидает ли ювелир мастерскую. Может, так и живет тут, потому что ему трудно подниматься по лестнице?
Моше вернулся с маленьким белым листком, протянул Бастиану, и он увидел карандашный набросок. Кольцо действительно впечатляло — сотканное будто бы из золотой паутины, в центре которой хранился бриллиант, капля росы в логове паука. Оно заставляло смотреть на себя, притягивало взгляд снова и снова.
— Сам создал, — со сдержанной гордостью произнес Моше и уточнил: — Мой рисунок.
— Очень красиво, — похвалил Бастиан. — Спасибо, теперь я знаю, что искать.
Моше забрался на стул и опустил увеличительное стекло обратно на глаз, давая понять, что разговор закончен.
Выйдя из мастерской, Бастиан несколько минут стоял просто так, глядя по сторонам. Потом он опустил глаза на список и вдруг словно споткнулся о знакомое имя, увидев обрывок статьи:
«…следствие провел лично министр инквизиции Альвен Беренгет, который установил, что Эдвин Моро действительно покончил с собой, используя артефакт. Разорение и потеря чести лишили его рассудка».
Бастиану показалось, что солнечный день стал еще светлее. Отец! Он был в этом городе, он ходил по этим улицам — Бастиан вдруг понял, что улыбается той детской растерянной улыбкой, которая идет откуда-то из тех глубин души, где таится самое хорошее и доброе.
Отец здесь был. Это казалось Бастиану прикосновением к душе — ласковым, ободряющим. Это дало ему надежду.
Решив обязательно сходить в библиотеку и поподробнее изучить дело, которое отец вел в Инегене, Бастиан двинулся в сторону полицейского участка.
***
Когда Аделин вышла из больницы, убедив врачей, что поедет домой и будет послушно лежать в постели, то увидела, что возле полицейского участка медленно, но верно назревает скандал на самой верхушке инегенского общества.
Благородные господа все-таки переступили через упрямство и гордыню и привезли дочерей для установки маячков в ладони, но стоило первой впечатлительной барышне картинно упасть в обморок от боли, как отцы и матери принялись возмущаться, причем в тех выражениях, которые не во всяком кабаке услышишь. Хейм Геверин, отец покойной Магды, который привез к участку юную Альдин, разглагольствовал громче всех.
— Произвол! — услышала Аделин. — Полицейский произвол!
Из участка вышел офицер Бруни, вывел бледную, но решительную Золли. За ними показались господин Арно и Бастиан, и полицмейстер решил сразу же пойти в атаку.
— Тих-ха-а! — рыкнул он так, что некоторые благородные господа невольно присели. Клер Эвглен даже постучала пальцами по виску. Полицмейстер умел произвести нужное впечатление. — Прекратить базар! Немедля!
Убедившись, что его слушают, господин Арно продолжал уже спокойнее:
— Все маячки должны быть установлены! Это поможет нам отследить и спасти девушку, если убийства еще будут! Люди, это же ваши дети. Это для их спасения. Неужели вы этого не понимаете?
Геверин сжал губы в нитку.
— Вы уже не спасли одну мою дочь, — практически выплюнул он. Альдин испуганно сжала отцовскую руку; Геверин выглядел так, словно наконец-то нашел тех, кто виноват во всех его бедах, и теперь не собирался давать им спуску. — А теперь я должен дать вам изувечить вторую?
— Не изувечить, — тон Бастиана был таким, что некоторые родители, которые хотели было отправляться с дочерями домой, передумали уезжать. — Золли, покажите ладонь, пожалуйста.
Золли продемонстрировала всем свою пухлую ладошку и звонко заявила:
— Уже совсем не больно! Это как прививка!
— Вот именно, — кивнул Бастиан и добавил, глядя над головой Геверина: — Если бы вы соблюдали карантин для девушек, было бы гораздо проще. В такие времена надо сидеть дома под охраной слуг, а они разгуливают, где хотят. И наш убийца ходит себе, как лиса в курятнике, выбирает добычу послаще.
Геверин вскинул голову. Аделин вспомнила, как отец говорил, будто бы ему, в общем-то, безразличны дети. Восемь дочерей, три сына, и это только законные. А вот то, что кто-то осмеливался диктовать ему, как поступать, задевало его очень глубоко.
— Я дворянин, — гордо произнес он. — И вы… — он сделал паузу и посмотрел на Бастиана с таким презрением, словно тот был нищим из канавы, задумавшим учить его добродетелям. — Вы не засадите меня под замок, и никто не засадит. Я — свободный человек!
Аделин заметила, как остальные собравшиеся закивали, соглашаясь. Да, ни один дворянин и ни одна дворянка не запрут себя дома летом, когда светит солнце, в магазинах новые товары, а шкафы ломятся от платьев, которыми еще не вызвали разлитие желчи у соседей. Приказывать им может только лично ее величество, но королевы сейчас здесь не было. Бастиан перевел взгляд на Альдин, которая по-прежнему жалась к отцу, и сказал:
— И он заберет эту невинную овечку. Зачарует, она сама сядет в его экипаж, и он вывезет ее в свое логово. Потом надругается над ней. Всесторонне, как ему только захочется. Потом зарежет, как свинью, и выбросит тело. Подбросит на городскую площадь, чтобы горе и позор вашей семьи увидели все.
Юная Хасин, единственная дочь Али Эмина, торговца пряностями, который купил дворянский титул год назад, вздохнула и без чувств опустилась на руки родителя. Золли смотрела с торжеством и еще раз показала всем ладошку: вот, видали? Случись что, лиходея поймают, а меня вырвут из его грязных лап!
— Мерзавец! — прошипел Геверин. — Как ты смеешь такое говорить! Здесь девушки!
Бастиан побледнел, и шрамы на лице налились красным, сделав его похожим на маску уродливого демона с Дальнего Восхода.
— Пусть знают, что их отцы и матери готовы ими рискнуть, — холодно ответил он. — Лишь бы не была задета их дворянская гордыня.
С этими словами он развернулся и быстрым широким шагом пошел в участок. Полицмейстер двинулся за ним, на прощание одарив собравшихся выразительным взглядом, обещающим неприятности. Альдин выпустила руку отца и воскликнула:
— Милорд! Подождите, милорд! — и бросилась в участок. Али Эмин подхватил дочку на руки и побежал за девушкой, сокрушенно бормоча что-то на родном языке.
Аделин вздохнула с облегчением. Кажется, дело пошло на лад.
Прилетел Кусь, который с самого утра где-то носился, занимаясь своими делами — сел на плечо, застенчиво взял Аделин клювом за мочку уха. Аделин почесала его голову и сказала:
— Знал бы ты, Кусище, какие у меня сегодня были приключения.
Кусь замурлыкал, словно котенок, и ласково боднул Аделин головой в щеку: дескать, потом ты мне все расскажешь, а пока гладь, не отвлекайся.
Подошла Золли — она несколько раз покупала у Аделин заговоренные корешки, которые придавали приятный румянец лицу — и спросила:
— Тебе поставили маячок?
— Да, — кивнула Аделин. — Совсем не больно, правда?
Стайка девушек, которая стояла с родителями поодаль, приободрилась. Альдин вышла из участка, рассматривая ладонь. Девушка была бледна, но выглядела довольной. Отец смотрел на нее с холодной злобой. Надо же, осмелилась своевольничать! Так она и замуж выйдет за того, кого выберет сама.
— Мой отец завтра устраивает праздник, — сообщила Золли так, словно никто об этом не знал, и официальные приглашения не были разосланы два месяца назад. — Мне пошили удивительное платье, молочного цвета с розовым тоном, вот тут поясок, и цветочки, и цветочки!
— Ах, милая, это пестро! — рассмеялась Аделин, вспомнив то платье, которое приготовили для нее: цвета темной ванили с красной искрой и кружевной отделкой, оно скорее бы подошло замужней даме, а не девушке. Аделин считала это правильным: она была не девицей на выданье, а хозяйкой дома Декар, и платье лишь подчеркивало ее статус.
— Ах, нет, не пестро! — весело воскликнула Золли. — Сама увидишь!
— Праздник, не опасно ли это? — спросила госпожа Бувье, генеральская вдова, которая привела к участку обеих дочерей. — Вдруг этот злодей будет прямо там?
— И вы туда же, госпожа Бувье! — воскликнул Геверин, который шел к своему экипажу, держась так, словно Альдин, которая брела рядом с опущенной головой, не имела к нему никакого отношения. Так, девчонка, бог весть откуда она взялась! — Мало того, что они, — он бросил гневный взгляд в сторону участка, — увечат наших дочерей! Внушают им, что можно не повиноваться родительской воле! Они еще и под замок нас хотят усадить?
Генеральская вдова вздохнула и ответила:
— Вы ведь так переживаете не из-за Магды? Потому что сорвался ее брак с Клементом?
Клемент был немолодым банкиром, овдовевшим в прошлом году, и Аделин не знала, что он собирался жениться на Магде. Щеки Геверина вспыхнули багровыми пятнами гнева, и Аделин поняла, что сейчас выйдет скандал просто на диво и радость всему городу.
Но побыть зрителем она не успела: из участка вышел офицер Бруни и быстрым шагом двинулся в их сторону.
— Хорошо, что вы не ушли, госпожа Декар, — сказал он. — Зайдите, вы нужны.
Кусь распушился, гукнул, одарил офицера полным ненависти взглядом и был таков.
Бастиан сидел в кресле полицмейстера, и было видно, что несколько маячков, установленных в девичьи руки, успели его вымотать и опустошить. Господин Арно собственноручно варил кофе; когда Аделин вошла, а Вивиан Сталль вышла, морщась и поглаживая левую ладонь кончиком указательного пальца, полицмейстер произнес:
— Аделин, вы умеете наполнять воду силой?
Аделин удивленно посмотрела на Бастиана — тот сидел с самым невозмутимым видом, словно страж порядка, который спрашивает ведьму о зельях, был вполне естественным и нормальным.
— Умею, — сдержанно ответила она. Если бы не вода, которую она обрабатывала личным направленным заклинанием, то пару раз ей пришлось бы туго. Например, тогда, когда юный Уве сбежал из дома, обернувшись волком, и Аделин три дня искала его в лесах.
Бастиан кивнул.
— Даю вам официальное разрешение на создание зелья, — сказал он. — Можете поработать с кофе?
Аделин не сдержала улыбки. Кивнула.
Господин Арно перелил кофе в прозрачный чайник, и Аделин обхватила ладонями стеклянные бока, чувствуя, как под кожей начинает пульсировать та сила, которая способна изменить мир. Аделин направила ее, отдав безмолвный приказ — сделать каждую каплю кофе эликсиром, который заставит сердце стучать, а разуму даст ясность.
Ей казалось, что она вот-вот взлетит. Откуда-то повеяло весенним ветром, ручьями, травами — и ветер ударил в лицо, вздыбив волосы, поднял над миром и повлек вперед, к закату, туда, где другие ведьмы кружили соринками в весеннем воздухе.
Аделин в очередной раз призналась самой себе в том, что любит магию. Волшебство, которое текло у нее под кожей, делало ее живой. И Аделин не переставала удивляться тому, как же люди вообще могут жить без магии. Они слышат ее отголоски в смене времен года, в тех соках, что наполняют плоды, в добрых, хороших чувствах — любви, надежде, дружбе — слышат и стесняются самих себя…
— Все, — негромко сказала Аделин и отодвинула чайник. Она никогда не участвовала в шабашах, за это полагался только костер — но ведьминское чутье оживало в заклинаниях и показывало, что Аделин тоже может кружиться над землей, слиться разумом с такими, как она.
Она отгоняла эти мысли. Они могли привести только к гибели.