Когда думаешь о жизни этого народа, о его суровой и благородной доле, связанной с тяжёлыми молодыми днями советского государства, то ясно вырисовываются основные черты характера и судьбы Царицына. У города, как и у человека, своя судьба. Есть люди, чьим высоким уделом является тяжкий жребий войны. И когда видишь такого человека где-нибудь в театральном зале, на выставке картин или в кругу семьи, одетого в лёгкие туфли, в косоворотку, светлый лётний костюм, невольно угадываешь в быстром и резком повороте, во внезапно, на мгновенье ставшем суровым взгляде, в властном спокойном слове, что судьба рано или поздно приведёт этого человека к тяжким лишениям, к походам, к сухому солдатскому сухарю, угадываешь этого человека в дыму и пламени «ражеиия.
Царицын-Сталинград город, стоящий на великом волжском рубеже, город между севером и югом, город, за спиной которого пески и степи Казахстана, город, широкой грудью своей обращённый к западу, к хлебным богатствам Дона и Кубани, избрал себе гордый удел быть твердыней революции в роковой час народной судьбы.
Двадцать четыре года прошли с того времени, когда Царицын, выдержав напор врага, не дал соединиться чёрным силам, шедшим с юга и севера, и словно занесённая тяжкая секира поднялся над рвавшимися с запада на восток немцами.
Прошло два десятилетия мирного строительства. Заросли травой окопы под Гумраком, Воропоновым, Бекетовкой. Деревья выросли там, где скрипели обозы. Ушли из жизни старики - рабочие, участники царицынской обороны. Стали седыми когда-то черноволосые рабочие добровольцы. А те, что босоногими мальчишками бегали среди дымившихся котлов красноармейских кухонь, кто подбирал стреляные гильзы и играл в войны, стали взрослыми людьми, отцали семейств, большими людьми советской державы. Они справляли своё двадцатипятилетие, возраст молодого расцвета, в один день с двадцатипятилетием Великой Октябрьской Революции. Выразителем их жизненной судьбы, их мирного двадцатилетнего пути, их стремительного подъёма от тёмных подвалов рабочей бедноты к вершинам культуры, стал молодой сталинградец Виктор Хользунов, сын старого слесаря завода «Дюмо» Степана Гавриловича Хользунова. Бронзовый памятник Виктору Хользунову стоит над Волгой, на Сталинской набережной. Скульптору Балашову отлично удалась эта суровая, сильная фигура сына старого пролетарского Царицына, ставшего одним из руководителей нашей авиации.
Стремителен был рост людей Сталинграда, стремителен был рост самого города за годы мирной советской жизни. На гигантах-заводах — тракторном имени Дзержинского, «Красном Октябре», «Баррикадах», работали около 100 тысяч человек. Возникла судоверфь. Стальрэс реконструировались старые предприятия, возникли десятки новых заводов.
В городе, где в начале века были две гимназии, одна библиотека, один сиротский приют и 400 кабаков, к приходу двух десятилетий мирной советской жизни возникли прекрасные вузы, с знаменитой профессурой — механический, медицинский, педагогический, где учились 15 тысяч студентов, возникли десятки техникумов, сотни школ, библиотеки, музеи.
Город посчаных бурь и пыли был весь заасфальтирован, вокруг него выросло двадцатикилометровое зелёное кольцо, сотни гектаров фруктовых садов, кленовые и каштановые аллеи.
Город приземистых одноэтажных и двухэтажных домов, кривых улиц, стал городом великолепных высоких белых зданий, городом классической планировки, городом широких площадей, украшенных памятниками, площадей, обрамлённых зеленью деревьев н пёстрым узором цветников. Сотни заботливых рук мели, чистили, поливали улицы Сталинграда. Из города песчаных бурь Сталинград превратился в город ясного волжского воздуха, город солнца п здоровья. Ночью с Волги Сталинград казался огромной многокилометровой гирляндой яркого электрического света. Красиво светились цветные рекламы магазинов, театров, кино, цирков, ресторанов. Музыка усиленная радиорупорами, слышалась далеко над Волгой. Городом гордились, город любили — и, правда, Сталинград стал одним из прекраснейших наших городов: городом труда, науки, жаркого солнца, широкого простора, городом Волги.
Сталинградцы любили свой город особенной, преданной и верной любовыо за тот непомерно тяжкий труд, за жертвы и лишения, которые испытали они в период строительства. Это были великие десятилетия, это не были десятилетия отдыха и передышки. Некоторым людям теперь, во время войны, прошедшее мирное время кажется спокойной, безоблачной идиллией. Это неверно, конечно. В суровых условиях напряжённого труда прошло время до войны, немало бурь перенесла наша страна, нелегко далось ей выполнение великих планов коллективизации и индустриализации. Революция не для всех открывала пути восхождения, для некоторых она была гильотиной. Суровы и тяжелы были законы её. Теперь, оглядываясь на прошедшие годы, видишь и ошибки, и промахи, сопровождавшие величайшую из строек, которую знал мир.
И сталинградцы помнят суровую пору строительства тракторного завода, первого гиганта первой пятилетки. Недоверчивым, холодным взором следила заграница за строительством. Сколько миллионов рабочих дней, какие суровые, жесткие нары в рабочих бараках, какой холодный, ледяной ветер в декабрьскую стужу на строительной площадке. Сколько сверхчеловеческих усилий воли, какое напряжение ума! И сколько трудностей, неполадок, сколько рабочего пота!
Вся страна следила за сталинградской стройкой, радовалась её успехам, скорбела о неудачах. 17 июня 1930 года завод был открыт. Начался период освоения сложнейшей, неведомой дотоле России техники поточного производства. Новые острые трудности, новая напряжённая борьба. Иностранные газеты предвещали гибель молодому заводу. Они считали неудачу свершившейся и писали: «Ввиду провала Сталинградского тракторного, Советскому Союзу снова придётся закупать тракторы за границей». Большой и малый конвейеры то и дело останавливались, пролёты не давали деталей. Но трудности остались позади. Любимый народом первый гигант первой пятилетки заработал полным ходом.
Когда экскурсионные пароходы приближались к прекрасному белому городу на Волге, отдыхавшие на палубе люди видали но только тысячи сверкающих на солнце окон, зелёные сады, слушали музыку и шум трамвайных и автомобильных гудков. Они видели чёрный дым, поднимавшийся над тремя гигантами: Тракторным, «Красным Октябрём»,«Баррикадами>, они видели, как сквозь задымленные окна цехов лилась в искрах сталь, слышали тяжёлый грохот, подобный грозному морскому прибою. Это красный Царицын, это Сталинград напоминал людям, что он знает свою судьбу русской крепости на Волге, что он готов принять тяжёлый и гордый свой удел в роковой час народной судьбы, что он не забыл заросших травой окопов над Гумраком, над Воропоновым, над Садовой и Бекетовкой… Днём 23 августа 1915 года, по приказу Ворошилова, рабочие шахтёрские полки Коммунистической и Морозовско-Донецкой дивизий перешли в наступление на центральном участке фронта у Воропонова; они кровью своей и жизнью отбрасывали наседавшего на город противника. Это было 23 августа 1918 года. 23 августа 1942 года, в пять часов дня, ровно через 24 года, восемьдесят тяжёлых немецких танков и колонны мотопехоты прорвались к детищу сталинградцев — Тракторному заводу. Одновременно с этим сотни бомбардировщиков обрушили мощный бомбовой удар на жилые кварталы Сталинграда. То был первый натиск фашистских полчищ, стремившихся к югу, рвущихся на восток, чующие волжские рубежи.
Город запылал, окутался дымом, огромное пламя поднялось к небу. И словно не было двух десятилетий мирного труда, словно не легли эти десятилетия между временем первой германской оккупации Украины, Дона и вторым нашествием немцев. И вновь в дыму, в грохоте битвы встал красный Царицын, Сталинград, город трудной и прекрасной судьбы.
Нельзя даже сравнивать силу немецкого удара в августе 1942 года с силой натиска красновцев в 1918 году. Удары танковых дивизий, страшный огонь тысяч орудий н миномётов, ожесточённые налёты воздушных армий — вряд ли в истории даже последней войны были удары подобной силы. Всё изменилось в ведении войны за эти десятилетия. Не так выглядело поле сражения, не так шло управление боем, не такими средствами осуществлялись огневые удары. Стремительно маневрировали танковые и моторизованные войска. Шли в воздухе бои, которых никто не мог представить себе в 1918 году. Небо и земля взаимодействовали, огромные массы людей и металла стремительно перебрасывались самолётами с одного участка фронта на другой. Всё изменилось, всё было иначе, огромней, сильней, стремительней. И лишь одно осталось неизменным, таким, словно люди того же поколения вышли на оборону Сталинграда — мужествепное сердце великого народа. Сердна Якова Ермана, Николая Руднева, Алябьева не перестали биться 23 года тому назад. В страшный час, когда 80 немецких танков внезапно подошли к окраине Тракторного завода, а сотни самолётов жгли жилые кварталы города, рабочие Тракторного завода и «Баррикад» продолжали свою работу. 150 пушек выпустил завод в одну ночь. 80 танков были выпущены из ремонта с 23 по 26 августа. В первую ночь сотни рабочих, вооружившись автоматами, станковыми и ручными пулемётами, заняли оборону у северной окраины завода. Они дрались рядом с дивизионом тяжёлых миномётов лейтенанта Саркисьяна, первым остановившим немецкую танковую колонну. Они дрались рядом с зенитчиками подполковника Германа, которые половиной своих орудий били по немецким пикировщикам, а половиной расстреливали прямой наводкой немецкие танки. Бывали минуты, когда гул бомбовых разрывов поглощал все звуки и подполковнику Герману казалось, что выдвинутая вперёд батарея лейтенанта Свистуна раздавлена совместным натиском немецкой авиации и танков. Но через некоторое время вновь слышалась размеренная стрельба зенитных орудий. Сутки продержалась батарея, не имея связи с командованием полка. К вечеру 24 августа трое бойцов вынесли раненого Свистуна. Они были единственными уцелевшими. Но первый натиск противника был отбит. Немцам не удалось взять город c хода. Началась борьба, на подступах, на улицах города, на площадях, в рабочих посёлках, на территории цехов сталинградских заводов-гигантов.
Семьдесят дней идёт борьба в самом Сталинграде*, 100 дней длится борьба, если считать бои на дальних подступах к городу.
*Очерк написан в начале ноября 1942г.
Железными буквами нужно навечно записать в историю советской страны имена знаменитых снайперов Чехова и Зайцева, имена 33 героев, отразивших атаку колонны тяжёлых танков, имена рабочих добровольцев Токарева и Полякова, имя комиссара противотанковой бригады Ершова, и многих, многих лётчиков, танкистов, миномётчиков, стрелков, имя девушки сталевара Ольга Ковалёвой, имя сержанта Павлова, который уже 50 дней со своим отделением держит дом у одной из центральных площадей Сталинграда. «Павловский дом» называется в официальных сводках это задание. Их кровью, их волей, их мужеством держится Сталинград.
Уже сейчас можно говорить о том огромном значении, которое сыграла героическая оборона Сталинграда. Потери германской армии огромны, количество убитых и раненых немцев приближается к 200 тысячам. Тысяча танков, больше тысячи орудий н самолётов превращены в груды металлического лома. Но если можно восстановить потери в технике, если можно пригнать на убой новые толпы немецких солдат, то нет в мире силы, которая вернула бы немцам потерянные 3 месяца, нет уже способа восстановить глохнувший темп летнего наступления. Тактический успех германского лётнего наступления но увенчался главным стратегическим результатом. Движение на восток и на юг приостановлено. Волжская крепость выстояла. Город, избравший своим гордым и тяжким уделом быть крепостью русской революция, город, сумевший на первом году республики сдержать натиск врага, сейчас, в пору его двадцатипятилетня, снова сыграл решающую роль в ходе редкой отечественной войны.
И вот он лежит в развалинах, то дымящихся и тёплых, как ещё не остывшее тело, то холодных и мрачных. Ночью луна освещает рухнувшие здания, растепленные пеньки срезанных снарядами деревьев, пустынные асфальтовые площади в зеленоватом холодном лунном свете блестят точно покрытые ледком озера, и словно проруби темнеют на них огромые ямы, пробитые фугасными бомбами. Молчат разворочанные снарядами заводские цеха, не дымят трубы, могильными холмами возвышаются цветники, украшавшие заводские дворы. Город мёртв? Нет, город жив! Он не знает ни дня, ни ночи. Даже в короткие минуты затишья в каждом разрушенном доме, в каждом цехе завода идёт напряжённая жизнь. Зоркие глаза, снайперов высматривают врагов, ходами сообщений, среди развалин несут снаряды, мины, патронные ящики; наблюдатели, засевшие в верхних этажах, ловят каждое движенье противника. Командиры сидят склонившись за картами, в подвалах, писари перечитывают донесения, политработники читают бойцам доклады, шуршат газетные листы, трудолюбиво делают своё опасное дело сапёры. Кажется, что безлюдны, пустынны и мертвы развалины. Но вот из-за угла медленно и осторожно появился немецкий танк. Тотчас же не спящий днём и ночью бронебойщик даёт выстрел по фашистской машине. Немецкий пулемётчик, прикрывал танк, начинает бить из окна дома по кирпичному прикрытию бронебойщика. Наш снайпер, сидящий на втором этаже соседнего дома, прикрывая своего бронебойщика, бьёт по пулемётному гнезду немцев. Видимо, немец ранен, а может быть, и убит, — пулемёт замолкает. И тотчас же гремят разрывы немецких мин — красные куски кирпича летят со стены дома, в котором притаится снайпер, — это немцы мстят за пулемётчика. Наш наблюдатель сообщает данные о немецкой батарее, и советские пушки, до того молчавшие в окнах, парадных дверях домов, открывают огонь. Немецкий танк улепетнул, снова ушёл за угол дома. Быстро меняют свои позиции снайпер, бронебойщик, лёгкие полевые пушки. Так бывает в редкие минуты затишья.
А большей частью дома, площади, заводы грохочут огнём, взрывами. Нелегко сейчас жить в Сталинграде.
Передо мной лежит обрывок бумаги, исписанный карандашом. Это полученное недавно донесение в штаб батальона от командира роты. Вот текст его: «Вр. 11-30 гв. ст.лей-ту Федосееву. Доношу, обстановка следующая: противник старается окружить мою роту, засылает в тыл автоматчиков, но все его попытки не увенчались успехом. Гвардейцы не отступают. Пусть падут смертыо храбрых бойцы и командиры, но противник не должен пройти нашу оборону. Пусть знает вся страна 3-ю стрелковую роту, пока командир жив, ни одна фашистская б… не пройдет. Командир 3-й роты находится в напряжённой обстановке и сам лично физически нездоров, оглушён и слаб. У него головокружение, он падает с ног, из носа течёт кровь. Несмотря на все трудности, гвардейцы 8-й роты не отступают назад, погибнем героями за город Сталина, да будет врагам могилой советская земля! Надеюсь на своих бойцов в командиров, через мой труп ни одна фашистская гадина не пройдёт. Калеганов».
Нет, великий город, не умер! Земля и небо содрогаются от гула нашей могучей артиллерии, сражение идёт с той же силой, как два месяца тому назад. Десятки тысяч живых сердец мерно и сильно стучат в сталинградских домах — это сердца сталинградских рабочих, донецких шахтёров, горьковских, уральских, московских и ивановских, вятских и пермских рабочих и крестьян. Об эти железные сердца разбились немецкие атаки. Эти сердца самые верные в мире.
Никогда Сталинград не был так велик и прекрасен, как теперь, когда, обращённый в развалины, он торжественно славится свободолюбивыми народами мира. Сталинград жив. Сталинград борется. Да здравствует Сталинград!
3 ноября 1942г.
ГЛАЗАМИ ЧЕХОВА
Много дней и много ночей эти всевидящие глаза смотрят с пятого этажа разрушенного дома на город. Они вияят улицу, площадь, десятки домов с провалившимися полами, пустые мёртвые коробки, полные обманчивой тишины. Эти коричневые, круглые, чуть жёлтые, чуть зеленоватые глаза, не поймёшь светлые они или тёмные, видят далёкие холмы, изрытые немецкими блиндажами, опи считают дымки костров и кухонь, машины и конпые обозы, подъезжающие к городу с запада. Ипогда бывает очень тихо и тогда слышно, как в доме напротив, где сидят немцы, обваливаются пебольшие куски штукатурки, иногда слышна немецкая речь и скрип немецких сапог. А иногда бомбёжка и стрельба так сильны, что приходится иаклоняться к уху товарища и кричать во весь голос, и товарищ разводит руками, показывает «не слышу».
Анатолию Чехову идёт двадцатый год. Он прожил невесёлую жизнь. Сын рабочего химического завода, этот юноша с ясным умом, добрым сердцем и недюжиными способностями, обожавший книги, знаток и любитель географии, мечтавший о путешествиях, любимый товарищами, соседями, завоевавший неприступные сердца рабочих стариков своей готовностью помочь обиженному, с десятилетнего возраста познал тёмные стороны жизни. Отец его пил, жестоко и несправедливо обращался с женой, сыном, дочерьми. Года за два до войны Анатолий Чехов оставил школу, где шёл по всем предметам круглым отличником, и поступил работать на казанскую фабрику. Он легко и быстро овладел многими рабочими специальностями, стал электриком, газосварщиком, аккумуляторщиком, незаменимым и всеми уважаемым мастером.
29 марта 1942 года его вызвали повесткой в военкомат, и он попросился в школу снайперов. «Вообще я в детстве не стрелял ни из рогатки, ни из чего, жалел бить по живому», — говорит он, — но хотя я в школе снайперов имел по всем предметам отлично, при первой стрельбе совершенно оскандалился — выбил девять очков из пятидесяти возможных.
Лейтенант сказал мне: «По всем предметам отлично, а по стрельбе плохо, ничего из вас не выйдет». Но Чехов не стал расстраиваться, он добавил к дневным часам занятий долгое ночное время. Десятки часов подряд читал теорию, изучил боевое оружие. Он очень уважал теорию и верил в силу книги, он в совершенстве изучил многие принципы оптики и мог, как заправский физик, говорить о законах преломления света, о действительном и мнимом изображении, рисовать сложный путь светового луча через 9 линз оптического прицела, он понял внутренний, теоретический принцип всех приспособлений: и поворота дистанционного маховичка, и связи пенька, приподымающегося при прицеливании с горизонтальными нитями… И объёмное, широкое, четырёхкратно приближённое изображение Чехов воспринимал не только глазами стрелка, но и физика.