Наконец, когда день уже стал клониться к вечеру, в сером тумане заката, перед Яковом мелькнули вдали, как видение, какие-то мрачные силуэты домов, к которым он и направился; с удивлением он заметил, что пришел к своему собственному дому. С бранью встретила его мать; она вообразила, что он сбежал, и послала работника и работницу разыскивать его. Яков же так устал, о, — так страшно устал! Он, шатаясь, дошел до своей постели и повалился на нее почти без сознания; он даже не заметил, как посох выпал из его руки.
Прошла целая неделя; посох стоял спокойно в футляре стенных часов. Яков так и не мог припомнить, спрятал ли он сам его туда; он остерегался дотрагиваться до него, однако, время от времени он посматривал на него, и ужас охватывал его всего: на темном фоне футляра блестели, как бриллианты, семь точек, образовавших крест.
Настала пятница, тот самый день, когда Яков тайно спрятал посох, и вот — вдруг Яков чувствует, что посох снова в его руке и снова что-то тянет его идти, бродить без устали, без отдыха до тех пор, пока на небе не засияют звезды. Бледный, молчаливый, уставший до смерти, вернулся Яков домой. Когда же он наконец заговорил, то становилось страшно слушать его. Он прошел множество деревень и по лицу каждого встречного видел, умрет ли тот в нынешнем году или нет; при виде каждого дома он знал, спалит ли его пожар, при виде каждой нивы, — побьет ли град ее посев. — И так, всякую пятницу, Яков, влекомый посохом, отправлялся в путь и всюду, куда бы ни привел его посох, видел всякую предстоящую беду, всякое предстоящее горе, о чем и рассказывал потом своей матери.
В конце-концов, измученные, и мать и сын решили избавиться от посоха. Во время одного из странствий Яков зашел в какую-то гостиницу, поставил посох в уголок, закусил немного, заплатил и ушел, не взяв посоха. Но не успел он отойти и тридцати шагов, как хозяин гостиницы нагнал его крича: «Эй, эй, остановитесь! Вы забыли свою палку!» — и бросил вслед ему посох, который тотчас же сам собой очутился в руке Якова.
Яков переходил через журчащий ручей. «Ага, теперь нашел, — радостно подумал он, и посох с мосточка полетел в катящиеся волны и, точно змея, стал извиваться в пучине. — Ну, теперь он уж не пустится за мной!» — решил про себя Яков и пошел домой с облегченным сердцем. Однако, не долго было у него легко на душе: только до той минуты, когда в темноте часового футляра он снова увидел блестящее созвездие рокового креста.
Теперь и служанка явилась со своим советом.
— Заколотите же гвоздями старый ящик, тогда и горю конец! — воскликнула она. — Ведь все равно, идут ли часы или нет.
Совет был прекрасен, только жаль, что он ни к чему не привел. Лишь только пришла следующая пятница, посох очутился в руке Якова, — он и сам не знал, как это случилось; и пошел Яков странствовать снова, бродить с утра до вечера. Жалкий, усталый, как никогда, вернулся он домой. Тогда умный работник Фельтен предложил изрубить посох на куски. И это попробовали сделать, но напрасно: на куски разлетелся топор, а не посох. И так, всякую у Бога пятницу Яков бродил, — слабый телом, больной душой, он все странствовал и предвидел всю тяжесть человеческого горя, которое скрывается от глаз обыкновенного смертного для его же блага.
Однажды он попал в деревню, охваченную пламенем, которое перебегало с одного дома на другой, с одной крыши на другую. Новая мысль мелькнула у Якова: в пламень посох! И посох полетел, — но повис на горящем стропиле одного дома, накалился сперва до красна, потом до бела, а серебряные гвоздики креста запылали голубыми огоньками. Яков пошел домой без посоха. Вдруг стенные часы затрещали, дверца открылась сама собой, несмотря на гвозди, которыми была заколочена, — посох стоит на своем месте целешенек! Без сознания упал Яков на руки своей матери, он был уничтожен; и они вместе опустились на колени и жалобно взывали к небу.
А Яков все еще должен был странствовать и бродить! Но далеко он уже не мог более заходить, силы его были истощены, самая жизнь надорвана: пятьдесят два раза волей или неволей пускался он в путь, — здорового или больного посох тащил его за собою; если даже всю неделю он лежал, не шевеля от усталости ни одним членом, в пятницу странствование начиналось снова. Однако, посох стал милостив к нему, он вел путника кругом отцовского дома все более и более короткой дорогой. Наконец, Яков так ослаб, что шел целый день тот путь, на который не нужно было более часа. Он стал походить на дряхлого старика, и цвет его лица стал серый, как пепел.
Яков, его мать и все, кто его видели, думали, что уж приходит его конец. И вот, накануне пятьдесят третьей пятницы приснился Якову сон: ясно, как наяву, увидел он, что дверцы старых стенных часов раскрылись, посох вышел и подошел к самой постели, в которой лежал Яков.
— Яков! — заговорил он торжественным голосом. — Я очень древнего происхождения. Со мной в руке перешел патриарх, имя которого ты носишь, реку Иордан. Я был и в руке Моисея, когда он говорил с Богом; я был обращен в змея, а затем стал опять посохом. Я был в руке Аарона, был снова обращен в змея, чтобы поглотить всех змеев фараоновых волшебников. И я снова попал в руку Моисея, и Красное море разделено мною. Мною же Моисей ударил по скале, и из скалы в пустыне полилась вода, утолившая жажду всех жаждущих, и людей и животных. Юноша, ты не в силах понять, чей посох я теперь! Ты совершил большой грех, похитив посох, опору несчастного странника; за это ты сам принужден был странствовать по мрачной долине и вкусить всю горечь жизни. Но с этого времени Господь укрепит твою душу и поставит тебя на верный путь. Жезл и посох Господний дастся тебе!
Когда посох кончил свою речь, Якову показалось, точно крылья ангелов повеяли на него небесным блаженством. Усталости он больше не чувствовал, сладко задремал и проснулся обновленным человеком. Наступило утро пятницы, — то была страстная пятница. Яков каждую минуту думал, что сейчас придется ему опять начинать свое странствование, но посох не появлялся.
Под вечер Яков завел с матерью серьезный разговор на возвышенную тему. Вдруг дверь отворилась, и высокий путник, одетый в темную одежду, вошел и приветствовал их: «Мир вам!» Ужас объял и мать и сына, оба узнали путника. Тут дверцы часов открылись, и посох прямо направился в руку странника. В темноте вечерних сумерек светло горел крест на посохе. Странник сказал еще раз: «Мир вам!» — повернулся и ушел. На душу матери и сына повеяло благотворным миром: посох «горя» был взят от них.
Белый волк
еобъятной величины были оба леса, раскинувшиеся по склонам двух, одна против другой лежащих, гор; в одном из них гнездились тщеславные орлы, в другом вороны, и каждая из этих пород птиц подчинялась королю, выбранному из своей среды. Случилось, что вновь возникла старинная злоба орлов против воронов. В одну прекрасную ночь король орлов перелетел в лес воронов с целой стаей своих подданных, напал на спящих, никакого вражеского набега не ожидавших птиц, и перебил их огромное количество. Когда на следующее утро проснулся король воронов и поднялся со своего гнезда, тогда только узнал он о набеге и с глубокою печалью выслушал доклад о всех потерях и убытках. Тотчас же собрал он своих мудрых советников и стал с ними обдумывать и советоваться о том, как бы отомстить орлам за их вероломный поступок.Известно, так учит и естественная история, что вороны прекрасные ораторы, поэтому король воронов обладал также даром красноречия и обратился к собравшимся высокопоставленным советникам с такими словами:
— Любезные мои верноподданные! Вам ведомо, что, вопреки всякому народному праву, без предварительных переговоров и без объявления войны, орлы ночью тайно напали на нас и многих из нас убили, а нам и в ум придти не может, почему они совершили такое злодеяние. Если мы это снесем и не отомстим им, то подобное нахальство может опять повториться; поэтому приступим к совещанию, чтобы решить, что лучше предпринять для нашей пользы и для спокойствия нашего государства. Не торопитесь произнести решение, но взвесьте сперва хорошенько все обстоятельства дела, так как наше общее благо зависит от того, подадим ли мы разумные или неразумные советы. Пусть каждый из вас не торопясь обдумает этот неслыханный случай, нарушающий покой нашего государства, угрожающий уничтожением его, — не найдем ли мы сообща средства воспрепятствовать орлам относиться к нам с такой враждой.
После этой речи короля последовало под личным его председательством и при закрытых дверях тайное заседание пяти советников вороньего королевства. Эти вороны-советники уже поседели от старости, у них даже перья стали белыми, у иных голова была совершенно лысая. Почти все они сгорбились под бременем лет, превосходящих Мафусаилов век, — ведь известно, что вороны особенно долговечны. Сам король был гораздо моложе их всех. Когда он открыл тайный совет, министр-президент первый попросил слова и заговорил: