— Могущественнейший король и повелитель! Древние мудрецы уже давно высказали то мнение, которое я дозволю себе повторить теперь: когда враг имеет перевес силы над тобою, и ты не можешь противостоять ему, то уступи и не дерзай, побужденный тщеславным и гордым сердцем, бороться с ним, иначе ты понесешь убытки еще большие, чем когда-либо.
Король отлично уразумел смысл этих слов, но не высказал своего мнения, а обратился к следующему советнику, спросив его:
— Что ты скажешь?
— Всемилостивейший король и господин! — отвечал тот. — Я не разделяю мнения говорившего до меня. Может ли послужить к благу, когда мы без дальнейшего рассуждения объявим себя побежденными и откажемся от всякой попытки защищать свое отечество? — Нет! Лучше будем готовиться к мужественному восстанию. Пошлем шпионов и лазутчиков, пусть они разведают и потом расскажут нам, каковы намерения орлов; и если последние придут опять и нападут на нас, как враги, мы со всеми своими силами храбро двинемся им навстречу! Позорно было бы отдать им на хищение эти священные леса и наши жилища, достояние отцов наших! Будем же бороться за все это на жизнь и на смерть! Для постыдного отступления найдется еще достаточно времени и тогда, когда мы не устоим в бою.
меня также, — стал рассказывать ворон, обращаясь к внимательно слушавшим его, собравшимся вокруг птицам, — у меня также был когда-то хороший друг среди птиц, имя его не относится к делу. Всякий раз, когда он вылетал из своего гнезда, находившегося в расселине скалы, по соседству со мной, он долго не возвращался, так что иногда я думал, что с ним на чужбине приключилось несчастье: или он умер, или его поймали, или он просто переменил место своего жительства.— «Случилось так, что заяц забрел в эту расселину скалы, нашел там мягкое, теплое птичье гнездо и приютился в нем. Я не считал благоразумным вмешиваться в чужие дела и подумал про себя: с какой стати гнать зайца отсюда, когда еще неизвестно вернется ли птица? Вдруг однажды услышал я брань под моим гнездом, — дерево, на котором оно помещалось, плотно примыкало к скале. Птица, моя соседка, опять вернулась, сидела на краю расселины и пищала: „Это мое гнездо! Убирайся сию минуту прочь!“ — В расселине же сидел заяц и кричал: „Я владею этим жилищем уже долгое время. Каждый, кому не лень, мог бы придти и кричать: убирайся вон!“ — „Ах ты, бессовестный дрянной заяц! — пищала птица. — Ты прямой разбойник! Гнездо мое, и ты очистишь его!“—„Нет, я не двинусь отсюда! — возразил заяц. — Болтай тут и бранись, сколько тебе угодно! Если ты уверена в своем праве, то жалуйся на меня! Перед судом я готов отвечать“. И заяц захлопнул дверь и удалился в глубь расселины скалы».
— «Некоторое время спустя, птица снова появилась и сказала зайцу: „Я знаю одного набожного, честного старца, он рассудит нас. Пойдем к нему!“ — „Кто же это? как зовут его?“ — спросил заяц. „Я еще не говорила с ним, — ответила птица, — он недавно поселился здесь; это смиренный отшельник, который постится весь день, молится, и вид у него самый честный. Прежде он ловил мышей, но давно уже покончил со своей кошачьей природой, отстал от всякой роскоши, с презрением относится к такому деликатесу, как мыши. Крови он больше не проливает, питается кореньями, травой, зеленью и пьет одну свежую воду. Он будет беспристрастен“. — „Кот? старый мышелов? — недоверчиво спросил заяц. — К нему я отношусь с подозрением, ведь известно, что кошка никогда не бросит своих кошачьих замашек“».