И Людцов сделал изысканный приглашающий реверанс, как на балу у вельмож: дверные створки разошлись и в помещение, подобно танцору, мягко ступая на полусогнутых, вошёл грациозный ксеноморф - Ева Браун собственной персоной. Лицо Шариева резко дёрнулось, словно ему заехали в челюсть. Физиономия профессора вытянулась от ужаса и приобрела перламутрово-сиреневый оттенок. Должно быть, он потерял дар речи.
Людцов смаковал момент. Он был глубоко удовлетворён и со всем тщанием любовался. Любовался, взирая то на поглупевшую рожу профессора, то на точённую фигуру своей избранницы. В хорошо освещённом помещении, среди стеллажей с документацией Ева выглядела великолепно. У неё всё было на месте и чёрствая икроножная мышца, и отводные пары отростков за плечами, и твёрдые, похожие на маленькие чёрные валуны, ягодицы. Ева была чертовски хорошо сложена, она не имела ни грамма лишнего жира и напоминала олимпийскую чемпионку по художественной гимнастике. Это выглядело особенно разительно на фоне расползающейся, одышливой массы профессора. Её массивная, с выдающейся вперёд челюстью, голова казалось к чему-то принюхивается.
- Не может быть. Этого не может быть. Но как? Как? - бубнил себе под нос Кирилл Антонович.
- Скажу честно: было нелегко, пришлось чем-то пожертвовать. Ты даже не представляешь сколь многим. Очень многим, собственно, - всем. Ради этого я добровольно прекратил быть человеком. Прежде чем наладить отношения, я скормил этой бестии всех оставшихся в живых членов экипажа, одного за другим, всех до единого. Ни много ни мало. Нет вру, один ещё жив до сих пор, представляешь, - это ты. Профессор, я оставил тебя на десерт. Можешь гордится, ты - финальное блюдо, жирная точка пиршества. Надеюсь это тебе польстит, потешит твоё самолюбие. Всё-таки, как ни как, я выделил тебя среди прочих яств.
- Ты... больной - глупо сказал Шариев; его челюсть тряслась, спесь великого учёного куда-то испарилась, он даже не заметил, как перешёл на ты.
- Ну что вы, не стоит благодарности. Всё ради любимого учителя - Людцов иронизировал; он снова проделал карикатурно-виртуозный реверанс.
Теперь, когда поверженный во прах профессор перешёл на ты, Владислав, повинуясь какому-то нездоровому, маниакальному инстинкту, снова начал ему церемонно выкать. Он интуитивно уловил, что таким образом может более унизить своего оппонента. Кибернетик полностью владел ситуацией и мог позволить себе щепотку нарочитой манерности, как приправу к готовящемуся деликатесу. Эта манерность ни к чему не обязывала, она просто хорошо шла к мясу профессора. Людцов любил работать на контрастах, это была его страсть, он обожал перепады, диссонансы и разные несоответствия. Час когда Кирилл Антонович пал к его ногам, был как нельзя более подходящим для формальной, интеллигентской куртуазности. В конце концов, я маркиз или не маркиз. Сейчас любая церемонность приобретала двоякий смысл, парадоксальным образом оборачиваясь в нечто себе противоположное. Людцов выкая, словно бил Шариева по голове, плющил череп профессора монтировкой, вежливость в его руках обернулась в кувалду, которой он злоупотреблял со всей дури.
- Но ты... ты предал... предал всех... ты понимаешь... всех - лепетал со своего места Кирилл Антонович.
- Беда с этими интеллигентами, ну что ты будешь с ними делать, ей Богу, как малые дети, честное слово. Ну кого я предал, что я предал? Голубушка вы моя, профессор, перестаньте наконец пороть чепуху. Неужели вы думали, высокочтимый мой, что понимание иных миров даётся задарма, на халяву. Очнитесь, Кирилл-свет-Антонович, ничего не бывает просто так, за просто так даже прыщик не вскочит, Вселенная не даёт за красивые глазки. Погружение в чужой мир всегда чревато. Всё это время я только и занимался что приносил жертвы во имя святого контакта, разве вам, многоуважаемый, это не понятно. И это были не только те жертвы, о которых вы сейчас подумали, нет я отдавал не съедение не только своих незадачливых братьев и сестёр по виду, я, прежде всего, отдавал на съедение самого себя. Фу как высокопарно звучит, какая гадость эта ваша фаршированная рыба, но это чистая правда: я жертвовал, прежде всего, собой, своим человеческим и только потом отдавал на съедение остальных - двадцать восемь хомо сапиенсов как с куста. Чтобы вступить в контакт с чужими, надо стать чужим. Элементарнейшая истина, которую я апробировал на собственной шкуре. Я каждый божий день убивал в себе человека. Кирилл Антонович, голубчик, считайте, что меня уже нет, я - ксеноморф, прошу любить и жаловать.
- Если ты весь такая из себя жертва, тогда почему до сих пор жив? Объясни это тем кого уже нет, кого растерзали твоих заморочек ради. Ты лицемер, батенька, тебе было мало просто угробить людей, ты возжелал это сделать под соусом великой идеи, придуриваясь новым мессией. Хочешь проскочить в рай в чужом гробу.
- Моральные принципы? Я знал что вы заговорите об этом, это ваш конёк, куда же вы без них, без старых добрых моральных принципов. Стоит проклюнутся чему-то новенькому, как вы начинает вопить о нравственности - одна и та же история со времён демонического Сократа. Но правда в том, что мораль не стоит на месте, она меняется. Если бы мы блюли её в неизменном виде, дорогуша вы мой, мы бы до сих пор пребывали в уверенности что земля плоская. А Земля-то ни хрена не вертится! - вдруг высоким голосом заверещал кибернетик, от мнимого удивления театрально выпучив глаза. Он юмористически подмигнул профессору и тут же, без всякого перехода, невозмутимо продолжил - Возможно я в чём-то и лицемер, но я лицемер последовательный, чего никак не скажешь о вас, мил человек, а это далеко не одно и то же: лицемер последовательный и лицемер исключительно себе в угоду.
Ева Браун начинала испытывать нетерпение, её пасть обильно сочилась провисающей бахромой слюней, а хвост не находил себе места. Судя по всему, философским диспутам она предпочитала метод прямого действия. Ева выглядела страшно и изысканно одновременно, была чёртом, но чёртом хореографическим, чёрною балериною выбежавшей на блистающий паркет бального зала.
- А стоило ли оно того? Может барьер между разумами не должен быть разрушен, - говоря это, Кирилл Антонович косился на стоящую рядом чёрную тварь спортивного телосложения, - может ну его на хуй этот контакт? Что мы без контакта не проживём что ли?
- Стоит-не стоит, должен-не должен, что это за гадание на кофейной гуще, мы не в ромашки играем. Если есть такая возможность, хоть малюсенький шанс, поверьте мне, милейший Кирилл Антонович, кто-то обязательно им воспользуется. Вы меня прямо удивляете, профессор, а как же научное познание мира, любопытство, впитанное с калорийным молоком матери, прогресс, в конце концов. Что, прикажете от всего этого отказаться? Прикажете поджать хвостик и убраться обратно в пещеры, кушать сырое сало? И всё только потому что кто-то обоссался с перепугу, прошу прощение, навалил полные штанишки. Я был о вас большего мнения. Нет, голубчик мой, так дела не делаются, назвался груздем - полезай к чёрту в кузов и нечего заднюю включать - поздно, об этом надо было думать несколько тысячелетий тому назад.
- Так стоит или не стоит - а? - голос Шариева потерял свою прежнюю скорость, он обмяк точно после эрекции - профессор сдулся окончательно. Он говорил совсем тихо, словно с самим собой.
- Да что вы заладили "стОит-не стОит", "стоИт-не стоИт", суть в том что выбора нет, а всё остальное этические сопли. Вы же не думали, многоуважаемый, что расчеловечивание это такой приятный во всех отношениях процесс, в конце которого всех ожидает именинный торт со свечкою? И вообще, что вы ждали от прогресса - красивеньких и дорогих игрушек? Профессор, миленький, снимите розовые очки. Человек изменяется тоже, вместе с моралью, и это далеко не всегда счастливое зрелище, а, как правило, наоборот: всё это омерзительно и густо смердит гнилою парашей. Расчеловечивание - не для слабонервных. Правда у меня есть отрада, - и Людцов кивком головы указал на стоящего в стороне ксеноморфа. Ева Браун, двигаясь по периметру помещения, не спеша заходила за спину профессора. Было ясно, как дважды два: Кириллу Антоновичу гитлер капут. - А теперь, извините, я с вами и так заболтался. А времечко-то нерезиновое, нужно заканчивать начатое - отсекать привязанности. Я жертвую вами напоследок, как ферзём, потому что вы были мне чем-то симпатичны. Своей идеальной глупостью, может быть, - не знаю, но вы, прелесть моя, последний с кем я расстаюсь. Если честно, мне грустно - очень жаль, но ничего не попишешь.
Людцов поворотился к профессору задом и направился к выходу, оставляя последнего наедине с Евой. Чёрноликая, атлетическая бестия учуяв близкую смерть, восторженно изогнулась для прыжка. Серьёзная и грациозная, он как будто собралась ставить мировой рекорд. С её лица с новой силой потекли слюнки, растягиваясь, в длинные, истончающиеся книзу паутинки слизи. Ева Браун приняла стойку: её мышцы окаменели, губы возбуждённо задёргались, хвост замер в неподвижности.
- Стой, мелкий ты пакостник, комедиант, сверхчеловек сранный... - переходя на фальцет, закричал Шариев. Профессор совсем потерял апломб и вёл себя, как цепляющееся за жизнь, безмозглое животное. Брызгая слюной, он бросал в спину кибернетика смехотворные оскорбления, слишком дряблый, слишком инфантильный, чтобы сказать напоследок что-то по-настоящему стоящее. Кирилл Антонович визжал, кривлялся и царапал подлокотники кресла, не зная как предотвратить неотвратимое, - ты не можешь этого сделать, не посмеешь, бездарность, клоун, говно на палочке. Ты думаешь, я не видел как ты мне завидуешь. Будь ты проклят, сучонок..
Входные двери бесшумно раздвинулись и Людцов, не оглядываясь, вышел в коридор. Ему хотелось ещё что-то сказать на прощание, но тогда бы это грозило обернутся дешёвой мелодрамой, обыкновенной размолвкой двух упорствующих на своём сердец, ссорой друзей-приятелей, а опуститься до этого Людцов себе позволить не мог. Всё что угодно, только не эта обывательская требуха пошлости. Ужо если расчеловечиваться, так расчеловечиваться по полной, до победного конца. Дверные створки за ним сдвинулись, как бы обрезая поток оскорблений лезвием кухонного ножа. В полутёмном коридоре показалось неестественно тихо, словно космический корабль находился глубоко под землёй. Всё - был человек и нету.
- Маман - позвал в пространство Людцов.
- Слушаю.
- Помещение центрального зала биоза нужно будет прибрать. Направь туда уборщиков.
- Выполняю.
- Не сейчас, минут через пятнадцать.
Глава 10
Среди ночи Людцова разбудило тонюсенькое пиликанье - пищало сигнальное устройство индивидуальной защиты. Кибернетик открыл тяжёлые веки: "Черт подери, этого еще не хватало" - подумал он, недовольное протирая глаза.
- Выключи сигнал тревоги. Что случилось, Маман?
- Сработал тревожный датчик индивидуального средства защиты ЛР-47
Людцов опустил ноги с кровати, спросонок он плохо соображал, в голове продолжало немилосердно пиликать. Стоп. Что всё это значит: индивидуальное средство защиты ЛР-47, или "элерка" на языке технического персонала. Как такое может быть? Первоначально было задействовано сорок шесть персональных устройств безопасности - именно столько людей находилось на борту звездолёта "Экзис". Сорок шесть членов экипажа - сорок шесть персональных датчиков безопасности. Последний - сорок седьмой, Людцов активировал всего несколько дней назад. Сорок седьмой чип элерки он вживил Еве Браун. В этом не было никакой необходимости, скорее кибернетик сделал это чтобы перестраховаться, так на всякий пожарный. К тому же это был очень удобный способ знать место нахождение своей подопечной, то бишь потихонечку за ней наблюдать - мало ли чего. Сработать датчик мог только в случае если его носителю угрожала опасность физического уничтожения. В случае с Евой Браун такую возможность кибернетик исключал полностью. Но именно ЛР-47 подавал сейчас сигналы бедствия и это было в высшей степени неожиданно: да ну, не может того быть, кто-кто, а фройлян Ева могла за себя постоять. И однако же датчик запиликал, а на приборной доске безопасности в главной рубке управления, сейчас наверняка мигал рубиновый глазок тревоги. Странно, очень странно. Странно, даже не то слово. Кто или что на этой планете могло угрожать ксеноморфу - абсолютному монарху местной фауны? Может энтропофаг? Такие случаи до неимоверности редки, но исключать их полностью, даже исходя из существования самой теории вероятности, никак невозможно. Неужели такое случилось: Ева Браун угодила под каток одного из этих глобальных существ. Ничтожнейший шанс реализовался в действительности.
- Это далеко отсюда? - спросил Людцов, набрасывая на голое тело халат.
- Квадрат 11-04, примерно в тридцати пяти километрах на юго-запад - Маман вывела на двухметровый настенный экран географическую карту необходимой местности.
Всплывшая карта чем-то напоминала рисунок древесной структуры в разрезе. На её коричневых и бежевых разводах раздражающе пульсировал малиновых огонёк - место нахождения Евы Браун. Что же там приключилось? Наверное, что-то очень серьёзное, ксеноморфы просто так не пищат и просто так не пульсируют, для этого должна быть достаточно веская причина - что-то вроде локального апокалипсиса, или сконцентрированного в одной точке, узконаправленного ядерного удара. Хотя, если вдуматься, по сути это одно и тоже - те же фаберже только в профиль. Чтобы реально угрожать чужим, на них должны были ополчиться космические силы зла, как минимум. Эх Ева, Ева, во что же ты вляпалась, глупенькая, как же тебя угораздило.
- И ещё, - монотонно продолжала Маман, - В данном районе я зафиксировала работу электрического контура бета уровня.