И тем удивительнее, что один из них волкодлаков разводить удумал.
Да ладно бы, только волкодлаков. Ильфорт много любопытного рассказал о своей подневольной жизни.
Не так давно, наигравшись, но не получив желаемый результат, маг волка в покое оставил, зато стал в лабораторию людей приводить и клетку строить. Что это за люди были, волк не знал – слышал только, как Ялрус их смесками кликал, да жаловался, что им магию кто-то запер. Кто такие смески волк тоже не знал, но про себя решил, что это что-то оскорбительное – уж больно презрительно маг о них отзывался. Хотя на вид люди были, как люди, разве что навью от них тянуло.
Еще Ялрус йольфа почему-то ждал, и ловушку ту, в которую Хан попал, для него и готовил. А волк готовился в эту ловушку прыгнуть – не мог он больше с магом оставаться, и каждый раз от страха трястись, новых опытов ожидая.
Интересное дело выходило.
Значит, маг смесок с проклятой деревни воровал, а потом, когда те в дамнаров обращались, обратно их возвращал. А жители и не понимали – так же думали, нечисть уводит.
А ловушку Ялрус видно на того, кто проклятие снимет, поставил. Только вот, почему он был уверен, что это именно йольф, наложивший его, сделает, Хан не понимал. Как и не понимал, что маг с йольфом делать собирался, если б все же его поймал.
Волк говорил – опыты ставить, чтоб обещанного ребенка получить. Да только на йольфах опыты обычно навьим холодом обходятся, хоть в какую клетку их посади.
Амбициозен был маг. И до власти жаден, что магам вовсе несвойственно.
А что теперь от него ждать?
Интуиция шептала – ничего хорошего, а Хантер в таких вещах ей привык доверять.
Но Хан впредь наготове будет, да больше в ловушку мажью не попадется.
Надо бы еще старосту деревушки предупредить – проклятье то теперь снято, а вот Ялрус на месте остался. Как бы не продолжил он этих смесок многострадальных и дальше красть.
И все же, странные дела выходили. Стоило разобраться с этим, пока это само с ним не разобралось.
– А что мы дальше делать-то будем? – спросил вскоре волк, не выдержав долгого молчания.
– Мы? Хм, – ведьмак вскинул брови.
Его дальнейшие планы никаких «мы» не предполагали.
– Стой. Стой-стой-стой-стой! – засуетился Ильфорт. – Ты что ж это, на произвол судьбы оставить меня хочешь?
– Я тебя спас. Хватит этого, – покачал головой Хан.
– Ну, предположим, спасал ты себя. А я просто следом увязался, – волк обогнал Хана, заставив и без того нервно вздрагивающую лошадку встать на дыбы. – Хотя, конечно, спасибо и на этом!
– Спаси меня кто? – вцепившись в седло, Хан принялся успокаивать насмерть перепуганную волчьим и ведьмачьим духом лошадь.
– Ой, забыл, нечисть же не благодарят, – волк зашелся хриплым лаем, очень похожим на нервный смех. – В любом случае, не можешь ты меня бросить. Да и вообще, я тебе пригожусь!
– Хм?
В пользе волка Хан очень сильно сомневался, тот разве что на воротник бы сошел. А пока от него одни неприятности сыпались.
– Я тебе буду нечисть помогать убивать. Вот. Вы ж, ведьмаки, этим и занимаетесь.
Хан фыркнул.
С нечистью он и сам прекрасно справлялся. Да и что-то подсказывало ему, что убежит Ильфорт, едва кого опасного увидит. Только хвост мелькнет.
– Ну куда мне идти-то? – скис волк, видя, что Хан остался при своем мнении. – В лес я больше не могу. Я уже не зверь. А люди меня вряд ли примут. Я же не человек. Эта, как его… смеска магическая, вот! Да еще и бесполезная.
– Хм. А только что говорил, что помогать можешь, – невольно улыбнулся Хан.
– Нет. То есть да, то есть могу, но… – воспрянув духом, завилял хвостом Иль.
Он что-то еще продолжал говорить, но ведьмак остановил лошадку, прислушиваясь.
Солнце слепило глаза, припекая голову. Воздух был тяжелым, душным и плотным, словно тюк соломы.
Легкий ветерок колосил траву, расстилавшегося с двух сторон тракта, поля. Тихо гудели шмели, одуряюще пахло ромашками.
Ромашками.
– Эй, ты чего? – спросил ушедший несколько вперед волк.
– Лошадь карауль, – ведьмак соскочил на землю, сорвал повязку с глаза и незаметным жестом достал пару своих кинжалов.
В поле, в десятке шагов спиной к ним, стояла девушка. Волосы цвета расплавленного золота струились по плечам, голые лопатки были усыпаны веснушками, легкое белое платьице колыхалось на ветру. Голову девушки украшал венок из ромашек, маленький букетик которых она сжимала в опущенной руке.
Пружинистым шагом, не сводя с девушки глаз, ведьмак двинулся в ее сторону, держа кинжалы наготове.
– Эй, ты чего, с ума сошел? – зашептал волк, крадясь следом. – Чего тебе девка-то сделала? Познакомился бы лучше с ней. Или ты того? Нет, я не осуждаю, просто, если ты того…
Хан обернулся и шикнул на него, опасаясь, что волк прежде срока привлечет внимание девушки в белом. То, что Иль считал шепотом, услышал бы даже глухой.
Но было уже поздно.
Захлебнувшись словами, волк зашелся испуганным визгливым лаем.
Хан пригнулся, развернулся, крутанувшись на месте, и тут же отшатнулся.
Полуденница – а это была именно она – клацнула зубами в сантиметре от его лица и выбросила вперед худую руку с букетом ромашек.
Хан увернулся, перекатившись через бок, вскочил на ноги. А вот волк оказался не столь проворным. Букетик прилетел ему прямо в морду и, закашлявшись, волк без чувств свалился на землю, скрывшись в высокой траве.
Полуденница склонилась над ним, но Хан свистнул, привлекая ее внимание, и нечисть кинулась на него, позабыв о первой своей жертве.
Ведьмак сосредоточился на схватке. За волка он не беспокоился – поваляется полчасика без чувств, да очнется после, с больной головою, но живой.
Если, конечно, Хан сейчас деву одолеет.
А если нет, то ляжет рядом с Ильфортом, но тогда уже ни один из них не очнется. Сожрет полуденница обоих, только кости белеть на солнце останутся.
Дева кинула в Хана ромашки, что вовсе не ромашками на самом деле были, но и в этот раз ведьмак сумел увернуться и, не тратя больше времени, взмахнул кинжалами.
Засвистела зачарованная сталь.
Полуденница пригнулась, оскалила зубастую пасть, что была у нее вместо рта, махнула рукой, выпуская длинные когти.
Голод ведьмака, благодаря которому он и учуял деву, усилился, и Хан отдался ему целиком, отпуская свои инстинкты.
Выставил кинжал – дева вновь уклонилась, прыгнула со всей силы. Повалив Хана в траву, навалилась сверху.
Ведьмачьим глазом видел Хан, как в занесенной руке грязно-желтым дымком клубится вновь появившийся ромашковый букетик.
Полуденница – нечисть сильная, но неразумная, по одному сценарию всегда действует. Вот и сейчас, решив, что жертва слабее нее, дева вместо когтей предпочла усыпление.
Ожидавший этого Хан, молниеносно быстро махнул кинжалом и, задымившись, запястье нечисти, с зажатыми в нем ромашками, упало в траву, чернея и рассыпаясь прахом.
Полуденница соскочила с Хана, собираясь в навь сбежать, но ведьмак ловко поднялся на ноги, в три быстрых прыжка настиг нечисть и вонзил кинжалы в хрупкую девичью спину, почти неотличимую от человеческой.
Дева выгнулась, остановилась, вновь повернулась к Хану, поняв, что не сможет от него теперь уйти.
И вот с этого ракурса ничего человеческого в ней не было. Белый венок превращался в колючие шипы, вместо глаз чернели провалы, а рот представлял собой косую прорезь, наполненную острыми зубами.
Белое платье врастало в серую кожу, гладкую, напоминавшую шкуру змеи. То же самое становилось и с золотистыми волосами.
Дева оскалилась, вскинув целую свою руку с отращенными когтями. Усыпить Хана она больше не пыталась.
Вся битва проходила в полной тишине – полуденницы ни говорить, ни кричать не умеют – и от того выглядела еще более жутко.
Ведьмак, чьи кинжалы по-прежнему торчали из спины девы, поморщился. Меч остался в седельной сумке – он им редко пользовался, обычно и нужды такой не было.
Достал бы, конечно, коль знал заранее, что полуденницу тут повстречает. Да увидев нечисть заспешил слишком – голод точил его нутро, а девы полдня только в определенное время появляются.
Чуть задержишься, и, не дождавшись добычи, исчезнет дева, в навь уйдет, чтоб в другом месте добычу себе искать. Хан-то и сам, следом, в навь нырнуть мог, но не слишком любил это дело. Холодно там, в нави, было, да и лошадь с волком бесполезным бросать не хотелось.
Тем временем, полуденница уже рядом оказалась. Ведьмак прыгнул ей навстречу, увернулся от зубов, сам вцепился ей в глотку, одной рукой удерживая от удара когтистую лапу, а другой доставая со спины нечисти свой кинжал.
Рот наполнился едким желтым дымом и горечью ромашек. Дева забилась в смертельных объятиях, и с одной стороны могло показаться, будто они танцуют.
Наконец, нечисть дернулась в последний раз и осыпалась под руками Хана черными угольями, да пеплом.
Ведьмачий глаз вспыхнул грязно-желтым, поглотив силу девы, и Хантер упал в траву, чувствуя эйфорию.
Так всегда бывало после охоты, но ведьмак знал, что через пару дней голод вновь начнет тлеть в глубинах его тела, поначалу совсем слабый и едва заметный, но постоянный.
Голод – неотъемлемая часть ведьмака, и Хану еще повезло, что он не движет им, как остальными.
Наконец, когда энергия полуденницы до конца растеклась по каждой клеточке тела, Хан поднялся и нашел волка. Тот как раз начинал приходить в себя.
– Что это было? – Ильфорт поднялся на дрожащих лапах и смешно сморщил морду. – Что за чудовище на нас кинулось, и где та девушка?
– Полуденница это была. Я же говорил тебе, лошадь покарауль, – Хан пошел в сторону тракта.
Пока он дрался, его кобылка дала деру. Благо ускакать далеко не успела, и сейчас в растерянности стояла в сотне шагов дальше по дороге.
– Ничего бы с ней не случилось, – отмахнулся волк, потрусив следом. – Вон, жива же. Ждет нас. Да и как бы я ее удержал? У меня же рук нет, лапы одни. А что за полуденница? Тоже нечисть? Я пока волком бегал, только лешака, болотника да шишиг встречал, и то, от последних был вовсе не в восторге. А еще ведьмака видал, что на шишиг охотился. Но он другой, не как ты был.
– Хм. Дева полдня. В полях живет, да, как из названия понятно, только в полдень появляется. Сильная низшая нечисть, пострашнее шишиг будет, – пояснил Хан.
– Ну, ты ведь ее победил, да? Победил, раз рядом шагаешь, – завилял хвостом волк.
– Хм.
– А со спины совсем как человек была. Пахла только странно, ромашками. Ух, голова-то как болит. Разве у волков голова так болеть может? Чем это она меня приласкала?
– Ромашками, которыми пахнет. Она жертв своих усыпляет сначала. А обещал мне, что помогать будешь.
– Ну, я и это… помогал… – смутился Ильфорт. – Помогал тем, что не мешал.
Хан закатил глаза, вскочил на свою лошадку и направился дальше.
Он уже понял, что от волка ему теперь просто так не избавиться.
***
Ночевать пришлось в поле, несмотря на возмущенный писк волка о том, что из-за девы полудня, он не сможет уснуть. Ведь он теперь не совсем волк, а значит, стал куда чувствительнее. Впрочем, после предложения идти на все четыре стороны, Ильфорт быстренько возмущаться передумал.
Ночь прошла на удивление спокойно – лишь где-то, совсем далеко, пару раз кричал дрековак, да нечто непонятное попыталось пробиться сквозь очерченный Ханом защитный круг, но потерпев неудачу, с визгом унеслось прочь.
Утром проснулись рано – ведьмак-то и не спал по сути, как и волк, что всю ночь ворочался, вздрагивал и тяжко вздыхал. Ехали весь день и до города добрались, лишь когда солнце уже прилипло к самому краю небосвода, окрасив его в сочный цвет малинового варенья.
– Держись рядом, по сторонам не смотри, зубы никому не показывай. Но главное, молчи. И без тебя от меня народ шарахается, – дал наставления волку Хан, впрочем, без особой надежды, что они будут исполнены.
Кажется, Ильфорт совсем не умел молчать – весь день он трепал нервы ведьмака своими разговорами, так что пару раз Хану даже пришлось показать зубы, чтобы утихомирить неугомонного волка.
– Понял, рот на замок, – покивал Иль. – Никогда нигде не бывал, кроме как в лесу своем, да у мага в башни. А что это за город? И где мы остановимся?
– За воротами, если ты не ускоришься, – не дожидаясь волка, Хан пришпорил свою лошадку.
И они едва успели попасть внутрь, прежде чем ворота закрылись на ночь.
– Хан. Вернулся, значит? – страж несколько натянуто улыбнулся ведьмаку, и перевел взгляд на волка. – А это что?
– Собака моя, – невозмутимо ответил Хантер, легонько пнув в бок, уже открывшего для возражения пасть Ильфорта.
Иль, подавившись словами, хрипло закашлялся.
– Под твою ответственность, – покачал головой стражник.
Хан кивнул в знак благодарности, уплатил пошлину на въезд в тройном размере – за себя, волка и возможные неприятности – и проехал сквозь ворота.
Хантер частенько бывал в Кентрасе – это был ближайший к Усманскому лесу город. Здесь его многие знали, но надолго он тут никогда не останавливался. В основном, как раз потому, что здесь его многие знали.
Последняя повязка, прикрывавшая ведьмачий глаз, осталась где-то в поле, рядом с прахом убитой им полуденницей, и теперь встречные прохожие косились на Хана.
Огромный волк, шагающий рядом с ним, незаметности вовсе не добавлял. По счастью, Ильфорт, обиженный на «собаку», молчал, иначе наверняка горожане, завидев их, разбегались бы кто куда. И так некоторые разбегались.
Добравшись до постоялого двора, Хан кинул подбежавшему служке повод своей лошадки и зашел внутрь.
– Как обычно, – кивнул он хозяину, отсыпав пару монет. – Ужин в комнату. Собака со мной.
– Будет сделано, Хан, – кивнул ему огромный мужчина, половину лица которого закрывала борода.
Он относился к ведьмаку без страха – ему все равнобыло, кто у него останавливался – нечисть, йольфы, или люди. Главное, чтоб платили вовремя, да проблем не доставляли. Поэтому Хан и выбирал всегда именно это заведение, хотя еда здесь была пресноватой, а комнаты меньше, чем хотелось бы, но хоть без клопов.
Правда, несмотря на отсутствие страха, имя свое Хану он все равно не называл.
В Кентрасе Хантер даже не пытался скрывать свою ведьмачью сущность. Здесь он бывал по пути в Усманский лес, отдыхал после охоты, или закупал оружие с одеждой,взамен испортившегося.
Ведьмака в город даже грязного и всего в крови пустят –таков закон. А вот человек в подобном виде вызовет куда больше вопросов, а там и до заключения под стражу недалеко.
Поэтому-то Хан и терпел косые взгляды – все равно иначе бы не вышло.
Поднявшись в комнату, которую он занимал всякий раз, как останавливался тут, Хантер распахнул дверь и замер на пороге. Ильфорт, шедший за ним по пятам, боднул его в колени, не успев остановиться.
– Хант, – произнес тонкий, звонкий, как горный ручей голосок.
Его обладательница плавным тягучим движением поднялась со стоявшей в углу кровати. Посреди серой комнаты она выглядела, словно божество – бледная жемчужная кожа, чуть светившаяся в наступивших сумерках, длинные золотые волосы, с едва заметным красноватым оттенком, большие лунные глаза. И полное отсутствие какой-либо одежды.
Глава 7. Богиня Ли
– Хант, что это за магическое безобразие стоит у тебя за спиной? – капризно протянула девушка, надув пухлые губки. – Я ждала тебя одного. И вообще, почему ты пропадал так долго?
– Оденься, Ли, – стянув с себя рубашку, Хан бросил ее девушке, оставшись в одних лишь штанах из плотной темной ткани.
Несмотря на образ жизни, у ведьмака не было ни единого шрама – на нечисти все почти без следа заживает. Только хорошо вглядевшись, можно было заметить тонкую серебристую паутинку едва видимых следов, больше похожую на рисунки, чем на отклики былых ран.