Считанные секунды потребовались женщине для того, чтобы преодолеть те несколько сотен метров, что отделяли дворец от руин полигона. За это время не успела даже осесть поднятая взрывом пыль, но Эстильда, пользуясь одним из множества сенсорных заклинаний, смогла безошибочно определить местонахождение единственного уцелевшего в этом филиале преисподней человека.
— Проклятье… — Выругалась королева сразу после того, как грубо отбросила в сторону покрывшееся серой коркой тело одного из ассасинов. Защитник её дочери ещё дышал, но с такими ранами это не могло продлиться долго… Или вообще было невозможно. Проходящая через сердце сквозная рана в груди, множество мелких ссадин и кинжал, оставшийся в руках убийцы, который не единожды, с особым остервенением вбивал его в живот ослабшего после использования двух невероятно сильных заклинаний мальчишки. Богатый опыт Эстильды ясно говорил, что от такого человеку положено умирать в тот же момент, но Элиот дышал, начисто игнорируя разорванное сердце, и не попытаться его спасти королева не могла.
Легендарная реликвия рода, посох Дарфайи, коснулся груди юноши, а из уст королевы полились простые слова заклинания, занимающего особое место даже среди абсолютных. Его не смог бы применить даже самый сильный заклинатель в истории, не находись в его руках один из артефактов, созданных великим магическим существом.
— Именем своим я приказываю обратить время вспять, и платой тому будет частица рода, что со временем обратно вернётся. Вдохни жизнь, созданный первозданным, Дарфайя!
Тихо щелкнул отколовшийся от посоха осколок, спустя секунду растаявший, словно попавший в печь кусочек льда, и впитавшийся в грудь Элиота, впервые за последние минуты сумевшего набрать полную грудь воздуха. Эстильда с облегчением выдохнула и поднялась на ноги, устремив взгляд на всё ещё неприступную Тюрьму Извечного Сумрака. Она могла её разрушить, но на это ушли бы силы, которые могли пригодиться где-то в другом месте. Ведь не в одном лишь дворце показались враги, если судить по тому, как мало королевских рыцарей и заклинателей прибыло во дворец ради отражения нападения…
— Кх-х-х… А?! — Элиот, до этого момента не подававший никаких признаков грядущего пробуждения, одним слитным движением вскочил — и тут же упал обратно на землю. Его ошалелый взгляд скользнул по чёрной поверхности Тюрьмы, лишь после этого перейдя на королеву, размышляющую о том, что же делать дальше. — Ваше величество…?
— Я смогла вернуть тебя к жизни, но повторить подобное у меня получится не раньше, чем через год. Так что повторно умирать тебе строго не рекомендуется. Как долго продержится Тюрьма?
Элиот не стал задавать глупых вопросов и молча прислушался к себе.
— По меньшей мере два часа. Но я могу подпитать её, если будет такая необходимость.
— Тогда спрячься неподалёку и проследи, чтобы к ней никто не приближался. В случае опасности сможешь подать сигнал?
— Только если что-нибудь взорвать…
— Сойдёт. Я пришлю помощь, как только будет такая возможность. До этого момента твоя главная обязанность — защитить Астерию, но, по возможности, не вступать в бой. Эти люди не те, с кем могут справиться пусть даже такие необычные, но подростки.
С этими словами Эстильда развернулась — и устремилась ко дворцу, звуки сражения в котором уже начали стихать. А Элиот, коснувшись белоснежной кожи на том месте, где у него совсем недавно находилась сквозная рана, окутался вязью Альмагеста и, оглядевшись, понял, что его стараниями от полигона не осталось ничего, кроме кратера диаметром в километр и максимальной глубиной в тридцать-сорок метров. Мест, где можно было укрыться и при этом остаться рядом с Астерией более не было, и потому юноша решил забиться в щель между сферой Тюрьмы и одним из столпов, её поддерживающих. Так его присутствие хотя бы переставало бросаться в глаза, а большего, — где-то в городе раздался взрыв, — … ему и не требовалось.
Ведь такое покушение не могло быть ничем иным, кроме объявления войны.
— Ваше величество! Король…! — Эстильда, не дав подбежавшему к ней рыцарю договорить, по одному лишь взгляду подчиненного Фребберга всё поняла и бросилась в тронный зал, ставший тем местом, где окруженные и загнанные в угол нападавшие дали свой последний бой. Все они были мертвы, но ценою победы стали жизни многих отважных людей, в числе которых оказался и Фребберг — честолюбивый, храбрый человек, считающий, что прятаться за спинами своих людей есть участь ничтожного труса. Много раз Эстильда говорила ему, что не стоит ввязываться в каждое сражение, что есть ситуации, когда ему, обладателю не самого сильного в бою Альмагеста, лучше просто остаться в стороне, но король не слушал её, и потому сейчас лежал в окружении тел врагов, решивших забрать его с собой.
Ни рыцари, ни заклинатели, ни даже сам Фребберг — никто не успел отреагировать на дерзкий, самоубийственный прорыв, в который бросились все без исключения нападавшие. Большая их часть полегла, так и не добравшись до цели, но тех, кто прорвался, хватило для того, чтобы смертельно ранить короля Констеллы.
— Нет… Нет… — Женщина, рухнув перед мертвым мужем на колени, заплакала, словно ребёнок. Неспособный более помочь посох выпал из её рук и звонко ударил о мраморный пол. Этот негромкий звук, который, казалось, должен был утонуть в окружающем шуме, разлетелся по залу, словно вой горна, заставив замолкнуть даже неспособных сдержать стоны раненых. И одновременно с тем первый из рыцарей преклонил колено. Его примеру тут же последовали все остальные, и вскорости даже те, кто не мог стоять самостоятельно, пользуясь поддержкой товарищей склонились перед до самого конца сражавшимся за свой народ королем. — Почему, Фребб…?
Капитан рыцарей, опираясь на стену и хмуро взирая на происходящее, ткнул своего помощника под ребра и молча, пользуясь одними лишь жестами, приказал тому взять его людей под командование и прочесать весь дворец. Сам же мужчина, в бою лишившийся левой ноги, был неспособен более выполнять свои обязанности.
Всё, что ему оставалось — это горько сожалеть о том, что его господин и друг погиб, не найдя поддержки на тот момент уже раненого товарища.
Прошло несколько минут прежде чем королева нашла в себе силы взять в руки посох и подняться на ноги, окинув холодным, преисполненным жажды крови взглядом тех из своих людей, кто ещё не покинул зал.
— Я хочу знать, кто стоит за всем этим. Генрик, объяви военное положение. Всех послов отозвать, границу закрыть, боеспособных рыцарей и заклинателей переселить во дворец и приготовиться к мобилизации войск.
— Мы готовимся к войне, моя королева? — Подал голос один из самых старых рыцарей, здесь присутствующих.
— Мы уже воюем… генерал Хабб.
Мужчина с силой ударил кулаком о грудь, после чего заявил:
— Я приступлю к восстановлению первого легиона, моя королева!
Королева Констеллы, Эстильда Безжалостная, прошла вдоль рядов склонивших головы подданных. Многие из них были её ровесниками и принадлежали к семьям, хранящим верность своей королеве. Они шли за ней в войне пятнадцатилетней давности — и они были готовы вступить в новую. Но если бы хоть кто-то из них осмелился оторвать взгляд от пола и посмотреть ей в глаза, то смог бы увидеть не только холодную, смертоубийственную ярость, плещущуюся в изумрудных глазах, но и разрывающую сердце женщины боль от потери супруга, которого она могла бы вернуть в мир живых…
Если бы Дарфайи не был использован пятью минутами ранее.
С того момента, как королева оставила Элиота подле созданной им Тюрьмы, прошло уже больше двух часов. Люди вокруг бегали и суетились, разнося всё более и более тревожные новости, самой неожиданной и страшной из которых была смерть короля от рук убийц. В личном мироощущении Элиота это событие стояло на несколько ступеней выше грядущей войны просто потому, что он предчувствовал реакцию Астерии на эту новость, сумевшую подкосить даже королеву, согласно приказу которой в Констелле объявили военное положение. Организатор покушения ещё не был найден — и потому у людей пока ещё была надежда на то, что произошедшее не более, чем месть сокрушённых пятнадцать лет назад Гофстникийцев. Но Элиот знал, кому из соседей Констелла обязана потерей короля. Королевство Арта, страна, в которой с начала времён правит род Зодиаков, намного раньше сделала свой ход.
И пусть их королевский Альмагест, Лев, уступал Ориону, а армия была существенно слабее, в конфликте Констелла занимала наименее выгодную позицию, так как на стороне Артийцев должен был выступить род королей Ша`Сти, носящие знаки Геркулеса. А уж они Дарфайя в силе практически не уступали…
Добавь сюда волнения, зачинщиками которых будет недовольная жизнью знать из рядов ярых противников королевы Эстильды, и станет чётко видна глубина той дыры, в которой они оказались.
В какой-то момент Элиот почувствовал дрожь, пробежавшую по его заклятью, и предусмотрительно отошёл от Тюрьмы, а спустя несколько та лопнула, осыпавшись на землю ворохом тающих в воздухе осколков.
— Элиот! Ты…! — Маленький золотой ураган, вылетевший из облака тьмы, набросился на парня и крепко его обнял. В ответ Элиот натянуто улыбнулся и принялся молча поглаживать густые шелковистые волосы принцессы, слабо себе представляя, как сообщить Астерии о том, что её отец мёртв. — Как ты выжил?!
— Королева меня исцелила, воспользовавшись Дарфайи. — Услышавшая это принцесса начала взволнованно подпрыгивать на месте от радости, и это искреннее счастье задачу только осложняло. Как мог он сказать сейчас, что Фребберг погиб? Что, быть может, именно из-за него королева не успела или не смогла помочь мужу? — Астерия…
У Элиота хватило духа выдавить из себя только лишь имя девушки, но не то, что он хотел сказать после.
— Что?
— Понимаешь… Твой отец, он…
Дзон-н-н~! Дзон-н-н~! Дзон-н-н~!
Звон колокола центральной церкви подхватило множество других, чуть поменьше, и секунду спустя воздух дрожал от этого звука.
— … он погиб, принцесса.
Элиот не знал, откуда он взял храбрости для того, чтобы сказать это, но понимал, насколько тяжело сейчас должно быть замершей в его объятиях Астерии. Ещё мгновение назад она лучилась счастьем, а сейчас по её щекам уже катятся слёзы. Сначала Чарльз, теперь — Фребберг… Совершенно себе не представляя, как надо вести себя в таких ситуациях, Элиот, словно робот, продолжал гладить девушку по голове и нашептывать слова утешения, зачастую повторяющиеся. Он сам уже терял родных — и потому понимал, что от сковывающей сердце печали не спасут никакие, даже самые искренние и желанные, слова. Но просто стоять и смотреть, как Астерия беззвучно рыдает, юноша тоже не мог.
«Планировал ли ты это с самого начала, или мои поступки всему виной? Почему это началось так рано, властитель Преисподней?»
Опасные приключения, растущая как на дрожжах сила, а теперь — неизбежный конфликт. Всё это не походило на череду случайностей, напоминая спланированную одним рогатым, трёхглазым существом акцию. Но было ли это так на самом деле? Или всему виной стали его, Элиота, решения и поступки? Могла ли столь незначительная фигура, как он сам, стать первопричиной всех бед, что уже обрушились и ещё обрушатся на его родное королевство?
— Элиот, пожалуйста, отведи меня к маме. Она… — Девушка заплаканными глазами покосилась на запястье. — В своих покоях, кажется.
— Хорошо, принцесса. — Парень подхватил Астерию на руки. — Пообещай только, что не будешь делать никаких глупостей.
Ответом на просьбу стал слабый, едва заметный кивок…
Глава 13. Далёкий север
Сильный мороз и обильный снегопад, накрывший весь континент разом, впервые за много лет вызвал на душе принцессы не огорчение, а ничем не замутнённую радость. Ведь всего спустя три дня после того, как с небосвода не землю рухнули облака, во дворец пришла весточка о том, что покинувшая столицу два с половиной месяца назад, в начале октября, королева направилась домой — вместе с частью армии пережидать лютую зиму и последующую за ней беспутицу, из-за которой всякие военные действия вести стало невозможно.
И вполне естественно, что столь радостной новостью Астерия спешила поделиться с другом, к которому в комнату прямо сейчас и ломилась. Глухо щёлкнул замок, скрипнули петли — и на принцессу, в холода отдающую предпочтение тёплому платью и не менее тёплым колготкам, уставилась пара красных от недосыпа глаз её верного, официально признанного защитника.
— Элиот! Смотри!
— Ещё одна жалоба? Теперь и тебе пишут?
— Нет! Весточка от мамы! Она возвращается во дворец на зимовку! — Счастье в глазах девушки резко сменилось на подозрение. — А что за жалобы?
— От тех, кто не хочет хорошо делать свою работу и считает, что его за это должны любить, лелеять и снабжать казёнными деньгами. — Вздохнул юноша, после чего пошире открыл дверь и отошёл в сторону, приглашающе шевельнув рукой. — Проходи, не стой на пороге.
Принцесса кивнула благодарно, зашла в комнату и, сняв лёгкие сапожки, устремилась вглубь помещения, которое Элиот гордо называл гостиной. Всего пара секунд ей понадобилась для того, чтобы с ногами забраться на расположенный перед небольшим камином диван — и завернуться в брошенное тут же одеяло.
— Расскажешь, почему они пишут жалобы на тебя, а не на кого-то ещё?
— Я пользуюсь своим положением и сую нос, куда не надо, вычисляя перешедших все границы чиновников. Казнокрады, воры, крупные взяточники — моими стараниями уже двадцать два человека были вынуждены переехать из своих домов в тюремные камеры.
Астерия ненадолго зависла, явно размышляя над тем, что только что услышала. В её голове не укладывалась мысль о том, что её сверстник мог провернуть что-то подобное, даже не покидая стен дворца.
— Ты ведь не шутишь, верно? Как?
— Раз в неделю я выборочно забираю у по самое горло заваленных работой специалистов некоторые бумаги, ими уже просмотренные, после чего тщательно разбираю содержимое. Всё, что кажется подозрительным, пересылается в соответствующий орган, и уже там встаёт в очередь на внеочередную проверку. Частенько расхождения в документах являются следствием разгильдяйского отношения чиновников к своей работе, но преступники нет-нет, да попадаются… — Элиот размял затёкшую шею. — От одних только тренировок крыша едет, так что я решил разбавить их умственной деятельностью, полезной для государства.
— И откуда они узнают, кто виноват в произошедшем с ними?
— Не имею о том ни малейшего представления, принцесса. В моей голове просто не остаётся места, чтобы задаваться такими вопросами. — Элиот, только сейчас заперший дверь, устроился на противоположном углу дивана и расслабленно по нему растёкся, сквозь зуба пробормотав: — Всякая падаль в отсутствии королевы растаскивает нашу страну по кусочкам…
— Мама говорила, что нам ещё слишком рано наживать себе врагов. Нам нужны политические союзники и…
— Астерия… — Элиот серьезно посмотрел на подругу. — Тебе не нужны враги. Тебе нужны политические союзники. Ты принцесса, а кто я? Твой щит, меч и опора. Сейчас я делаю то, что считаю нужным — в меру своих сил и возможностей подчищаю медленно, но верно загнивающий бюрократический аппарат. Не забываю и о тренировках, без которых от меня, как от защитника, не будет никакой пользы. Ты же действуешь в другой плоскости, учась политике и налаживая связи с влиятельными аристократами, представителями гильдий и лидерами коммун.
— Но ведь ты тоже можешь заняться тем же, чем занимаюсь я…!
— Нет. Потому что для аристократов, для народа, для всех вокруг я — не более, чем защитник. Даже ввяжись я в большую политику, то смотреть на меня будут как на твоего представителя, Астерия. Так есть сейчас, так будет потом. — Произнося свою небольшую речь Элиот вытянул руку в сторону, и несколько тонких, изящных потоков серо-чёрного пламени подхватили поднос с парой чашек и небольшим чайничком, явно оставленным здесь с вечера. Последний, впрочем, был тут же охвачен пламенем, и к моменту, когда поднос коснулся рук юноши, чай уже начинал закипать. — Тебе наливать?
Задумавшаяся над словами Элиота принцесса не ответила, но горячую чашку взяла и напиток пригубила, спустя минуту ошарашив друга сделанным выводом:
— Знаешь, Элиот, мне кажется, что ты или перетрудился, или уже очень к этому близок… — И, не дав ему вставить ни слова, продолжила. — Сегодня идём в город! И это не обсуждается!