Моргравия прищурилась, заинтригованная.
— А почему ты так считаешь?
— Учти скорость заражения. Распространение и насыщение.
— Как будто кто–то переключил рубильник, разом заразив множество людей.
— Именно.
— Так что ты хочешь сказать?
— В точности то, что я уже сказала.
— Переключение, да? Думаешь, что за ниточки дергает псайкер?
При упоминании этого термина Маклер напряглась, но внешне более никак не отреагировала. Возможно, именно ведьма лишила ее рук.
— Ты встречала много псайкеров, которые могли бы подчинить себе целую популяцию?
— Я бы тебе сказала, если бы могла вспомнить, — с некоторой горечью отозвалась Моргравия.
— А что насчет псайкера, которому бы хватило силы изменить ментальную архитектуру населения целого города и привести его в бешенство? Или ты считаешь, будто дело в недостатке веры в Нижнем Стоке? Это грандиозное проявление Погибели, воли Темных Богов, для которой мы всего лишь игрушки? — Маклер презрительно улыбнулась. — Ты ни во что из этого не веришь.
— Допустим, не верю. Что у нас остается?
— У нас?
— Выживание теперь зависит от нашей способности работать вместе, так что да — у нас.
— Я что–то чувствовала, а ты? Боль вроде мигрени, но более назойливая.
— И мы опять возвращаемся к ментальному манипулированию.
— Да, но не психическими методами. Я думаю, это нечто иное. Частота, специально настроенная на человеческое население улья и созданная для провоцирования ненормального поведения.
— Как собака воет, если услышит достаточно высокий звук?
— Это упрощение, но да.
— Однако собака не превращается в бешеного каннибала.
— Как я и сказала, твой пример упрощенный, примитивный. Эта частота гораздо более сложна по своей природе.
— Каким образом? Почему?
— Разве это уже не по части твоей профессии?
— Помогла, как всегда. Вот видишь, сарказм мне идет. Мы закончили?
Маклер как будто задумалась, словно решала, поможет ли ей как–то убийство Моргравии в отдаленной перспективе.
— Он сделал свой выбор, — тихо произнесла инквизитор. — Он выбрал спасти тебя.
— Да. Да, выбрал.
После этого признания напряжения улетучилось, и Моргравия забрала свое оружие.
— Помоги мне с этим, — сказала она, указывая на защитный корсет. Где–то все еще бродил Аркиль, который занимался Трон знает чем. Его нужно было догнать, допросить, возможно наказать. У него могли найтись ответы, которые он бы дал либо добровольно, либо нет. Возможно, это пролило бы свет на теорию насчет частоты — сигнала, который превратил живых людей в бледных.
Но затем затрещал вокс, и, услышав голос Барака, она поняла, что уже слишком поздно.
Глава XIX
Красные ленты
Он ждал у ворот, погруженных во мрак — большинство ламп не работало. Те, что освещали камеры, были потушены. Даже в тени писец выглядел жалко. Его одеяние было изодрано и покрыто грязью, изможденное тело подточили голод и страх. Он был слаб. Бараку доводилось видеть множество таких людей в Святом Тупичке. Безответные, но жестокие. Чтобы спасти собственную шкуру, принесет в жертву всех и вся. А теперь? Похоже было, что он вот-вот сломается от отчаяния.
— Аркиль, — позвал Барак. Он слышал, как это имя использовал Перегонщик, и надеялся, что уловил верно.
Подтверждая это, писец слегка повернулся. Он выглядел бледным, будто обескровленный труп. Мертвенно-белый, вокруг глаз красные круги.
— Аркиль… — повторил Барак и двинулся по коридору, — все в порядке. В этой развалюхе легко заблудиться.
Не доставая пушек, Барак поднял руки, держа ладони на виду, однако кобура с пистолетом была расстегнута. Он молился, чтобы пот не выдал его волнение. Вся спина намокла, рубашка липла к скользкому телу. Он был напряжен как струна, которая скоро лопнет. Как только он увидел, что с Яной все хорошо, он оставил ее и Маэлу в медблоке, велев им оставаться там и запереть дверь. Не впускать никого, кроме него и Моргравии. Слегка запыхавшись, он поспешно спустился в подвал. Второпях он забыл, что у него есть вокс. Стараясь не делать резких движений, перемещаясь медленно, шаг за шагом, он переключил аудиорежим на передачу и зажал кнопку.
Писец никак не реагировал и казалось, что он вообще ничего не осознает, а это было либо хорошо, либо реально, реально плохо.
— Аркиль, что ты делаешь в подвале? — произнес Барак. — Тут ничего нет, кроме старых записей и деталей машин. — Продолжая идти, он сделал паузу и облизнул губы. — Сынок, отойди от ворот.
Их разделяло двадцать футов грязного беленого коридора. Были видны пятна засохшей крови, черной как смола. Бойня.
— Я не могу… — прохрипел Аркиль, а затем всхлипнул. — Простите… уже слишком поздно.
Над головой замерцали низко висящие лампы, и во вспыхнувшем натриевом свечении, от которого писец съежился, стало видно, что ворота уже открыты. Барак почувствовал, что у него во рту стало сухо, как в пепельной пустыне.
— Вот дерьмо…
Там ряд за рядом стояли бледные: со скрюченными конечностями, взлохмаченные, изможденные. Бандиты, отребье со дна жизни, силовики — все они стояли по ту сторону ворот. Ждали. Они тупо глядели в коридор.
Барак замер, разрываясь между желанием преодолеть последние двадцать футов и закрыть ворота или же бежать со всех ног.
В конце концов, бледные сделали выбор за него.
Они пробудились все как один, словно где–то проскочила искра, вызвавшая внезапное и буйное возгорание.
Крутанувшись на пятке, Барак побежал. Последнее, что он увидел около камер — как Аркиля смела надвигающаяся орда. Тот попросту исчез, поглощенный ее массой. Крики длились всего несколько секунд, а потом тоже заглохли. Барак отпустил кнопку передачи на воксе, и оттуда раздался голос Моргравии:
— … Барак, ответь мне! Какого черта происходит?
— Они идут.
Он врезался в угол, ударился локтем и едва не уронил оружие, бросившись по лестнице.
— Кто идет? Мы спускаемся в подвал.
— Не суйтесь. Это бледные. До хрена, прямо за мной.
Он выстрелил через плечо и мельком успел увидеть набегающую орду, которая вырвалась из–за угла следом за ним. Спешащие тела врезались друг в друга. Нескольких раздавило, размазало в красные пятна на стене. Конечности переплетались в беспорядочной свалке. Остальные лезли поверх, будто нетерпеливые звери. На него яростно глянуло множество мертвых лиц, иссохших и трупно-бледных. И голод. Этот жуткий неутолимый голод. Поначалу они двигались неуклюже, напряженные конечности нащупывали ритм. Инерция гнала их вперед, словно приливную волну. Плоть, зубы, ногти. Хватающие, рычащие.
Еще выстрел. Барак не мог промахнуться.
— Медблок… — задыхаясь, выговорил он. Сердце колотилось, лицо горело от натуги. Позади остался еще один лестничный пролет, бледные не отставали. — Яна.
— Мы ее заберем, — сказала Моргравия.
Третий пролет. Барак приближался к площадке первого этажа. Там была дверь с засовом. Крепкая.
— Харата… — произнес он, с топотом одолевая по три ступеньки за раз. В груди кололо иголками. Что–то вцепилось в штанину, но разодрало только ткань, а затем воздух. Ткань порвалась. Он удвоил усилия. Еще больнее. Он едва мог дышать. Перед глазами замельтешили черные точки. — Ушел, — прохрипел он.
Он добрался до площадки, протягивая руку к двери. Хватаясь за нее, он почувствовал резкий рывок сзади, а затем уже падал. Он улетел недалеко, всего на пару ступеней. Инстинкт вдавил спуск пистолета. Трое бледных отшатнулись назад с разнесенными черепами. Брызнула кровавая каша. А потом пришла боль. Горячая, яркая, приправленная первобытным ужасом. Барак ударил ногой и почувствовал, как ботинок попал в цель, а челюсть подалась и сломалась. Его рука оказалась изорвана, из нее хлестала кровь, а на плоти были мерзкие отметины от зубов. Он пополз назад. Трое убитых им бледных мешали остальным, баррикада из трупов заткнула тесный коридор. Четвертый, сломанная челюсть которого отвисла и болталась, словно выбитая петля, восстановил равновесие и прыгнул на Барака, царапая того когтями. Кожа слезала лентами, грудь Барака превратилась в багряное месиво. Он ударил кулаком, напрочь снеся челюсть. Оружие было прижато к его телу, но он все равно выстрелил. Заряд вырвал кусок из торса бледного. С раздробленного ребра капала кровь, пустоту залило красным. Барак выбросил вверх колено, отбиваясь, чтобы не потерять сознания, не дать себе вырубиться от боли. Ему удалось разогнуть ногу и оттолкнуть бледного, удерживая того на расстоянии. Тварь исступленно хватала воздух. А затем она начала драть ногу Барака, и тот взревел.
В воксе холодно шипели помехи. Перед глазами чернело и краснело.
У него была жестокая жизнь, по крайней мере, в начале. Он ожидал и жестокого финала. Бандитский нож. Пуля рассерженного клиента. Смерть в переулке. Убийство в собственном баре.
Не это, не так. О Трон, пожалуйста, только не так.
Пуля попала бледному в глаз, отбросив его назад. За ней последовал хлестнувший по орде свинцовый град, прицельный и смертоносный. Все кончилось за считанные мгновения, хотя казалось, что прошли минуты. Тела закупорили проход остальным.
— Готов поспорить, бывал ты в переделках и похуже, — произнес Перегонщик. Его ауру непринужденного обаяния нарушало напряжение в голосе. — Вставай, законник. Подъем.
Они добрались до двери. Находившийся в состоянии мучительной фуги Барак едва сознавал, как стрелок тащит его несчастное тело вверх по лестнице на первый этаж. Как только они вошли, Перегонщик захлопнул за ними дверь и набросил засов.
Перегонщик сдернул свой пояс, сделав из него жгут на руку Барака. Затем он улыбнулся, запыхавшийся и забрызганный кровью.
— Предлагаю валить.
Барак кивнул.
— Я могу встать, — сказал он. Раны на ноге и груди были болезненными, однако не настолько скверными, чтобы он не смог двигаться. Но вот рука повисла возле бока, и ее требовалось заштопать чем раньше, тем лучше. При каждом вдохе казалось, будто он втягивает в себя битое стекло.
Под дверью послышалось лихорадочное царапанье, и петли тут же напряглись от внезапного напора с той стороны.
Перегонщик загнал свежие магазины в оба автопистолета. Он явно все–таки добрался до склада боеприпасов.
— Я спасу твою шкуру, законник, но я тебя не понесу.
Барак сдерживал боль. Тело покрылось горячечным потом. Он чувствовал себя отяжелевшим, неустойчивым.
— Тебе не придется, — прорычал он, покачиваясь.
А потом упал.
Глава XX
Перевяжи рану
Лампы над головой мерцали, отбрасывая в тусклом здании участка странные тени. Моргравия держала перед собой пистолет, направляя его на каждый дверной проем, на каждую нишу. Загривок был покрыт холодным потом. Ее мысли разбредались, и она силилась сохранять сосредоточенность.
Маклер сказала: «частота». Сигнал, который брал человеческое поведение под контроль и делал его ненормальным. Моргравия мысленно возвращалась к тому, что увидела в зеркале. Каждый спазм натриевых ламп вызывал у нее в голове видение. Оно прокручивалось снова и снова. Глаз. Фокусирующиеся линзы. Предатель в ее собственной коже. Чужеродный объект, помещенный в ее тело. И никаких воспоминаний об этом. Не просто вырезан фрагмент, настоящая подмена. Одновременно ощущение вторжения и пустоты. Она почувствовала запах крови, ощутила, как под ногами сминаются гильзы. Уши заполнило бешеное жужжание, когнитивный диссонанс грозил окутать ее, словно рой.
Начал подбираться красный сон…
рассекает срезает снимает слои красная кость трескается холодный металл смрад крови боль два красных солнца нависают приближаются…
Она отключилась от него, закрыв глаза и шепча молитву, чтобы зацепиться за реальность. Она чувствовала, что соскальзывает.
Император — мой щит, а я — воплощение Его воли…
Здесь, сейчас. Вот что имело значение. Остальному придется подождать. Как будто наложив марлю на разлом в душе, она собиралась держать плотно, останавливать кровь, чтобы быть в силах идти дальше. Перевяжи рану. Продолжай идти. Она должна.
Участок вплыл обратно, как стремительно возникает реальный мир, когда вырываешься на поверхность океана. Вернулась и насущная обстановка. Барак их видел. Они здесь. Бледные. И они идут. Вполне возможно, что он уже мертв. Перегонщик тоже.
— Ты плохо выглядишь.
Услышав голос рядом с собой, Моргравия открыла глаза.
— Я в порядке.
— Ты лжешь.
— Я лгу.
— Тогда в чем дело? — похоже, она пребывала в раздражении.
Моргравия остановилась и повернулась к Маклеру.
— Ты когда–нибудь ощущала боль во сне? Такую насыщенную боль, что она казалась реальной? Я ощущала. Я просыпаюсь с памятью о страдании и не знаю, почему. Я изрезана и истекаю кровью, мою плоть рассекают и разъединяют. Сперва жарко, потом холодно. Я смотрю на свою кожу и не узнаю ее. Я вижу лицо, чертам которого не доверяю. Я — инородное присутствие в собственном теле. Мне нужно восстановить свой разум. Думаю, без этого я могу сойти с ума.
— А мне нужен корабль, который увезет меня с планеты.
— И я снова спрашиваю — почему?
Маклер не ответила.
— Вот видишь, — произнесла Моргравия, — у всех есть свои секреты. Разница в том, что мои остаются тайной даже для меня.
— Я слышала вокс, — сказала Маклер. — Нам надо уходить. Они оба, возможно, уже мертвы.
— Меня посещала эта мысль. В любом случае мы уходим.
— Я имею в виду нас с тобой, — произнесла Маклер. — Прямо сейчас.
— Я дала клятву.
— У меня нет желания героически умирать за чужих людей.
— Для тебя Перегонщик — чужой?
— Мне казалось, это ты употребила слово «наемник». Это именно так. Мне нужна была пушка, он ее предоставил. Наши взаимоотношения сугубо деловые.
— И все же ты доверилась ему с Эмпатом.
— В самом деле?
Моргравия нахмурилась.
— Опять ложь? Похоже, ты тоже ею живешь.
— Живу, — без стеснения отозвалась Маклер. — Тебе ли не знать. Я видела это в твоих глазах, когда ты смотрелась в зеркало.
Сердце Моргравии застучало от внезапного приступа волнения. После эпизода в казарме ее начал беспокоить зуд где–то в глубине тела. Ощущение тревоги угнездилось внутри, распространяясь, будто болезнь, поглощая мысли. Она остановилась и посмотрела на Маклера.
— Что именно ты видела?
— Только то, что ты что–то скрываешь. И этот секрет ты знаешь. — Маклер сделала паузу, на мгновение задумавшись. Они стояли в трепещущем полумраке среди промышленной грязи брошенного участка. — Я дам тебе Эмпата, — тихо произнесла Маклер. — Вытащи меня из нижнего улья, и я выполню заключенное нами соглашение. Даю тебе мою клятву.
— Откуда мне знать, что она вообще жива?
— Она жива. Будь это не так, я бы знала.
— А что, если мне нужно знать, что находится у меня в голове, чтобы вытащить нас?
— Значит, — с мрачной отстраненностью сказала Маклер, — нам обеим суждено разочароваться.
Моргравия вздохнула и тяжело двинулась дальше. Достаточно скоро они добрались до медблока.
Яну зашили, и нижняя часть ее ноги была перемотана тугой, пусть и слегка пожелтевшей повязкой. Она сидела на краю низкой койки, все еще имея болезненный вид, но ее кожа утратила восковой блеск и пепельную бледность. Рядом с ней лежала пустая склянка из–под болеутоляющего. Маэла стояла неподалеку, отмывая в раковине медицинские инструменты.
— Где Барак? — с нажимом спросила Яна.
— На подходе, — сказала Моргравия. — Ты можешь идти?
— Думаю, да.
— Хорошо, потому что оставаться тут мы не можем.
— Я не уйду без Барака, — произнесла Яна и слезла с койки. Она наступила на пол с опаской, но выпрямилась и посмотрела Моргравии в глаза. — Если понадобится, я одна его найду.
Моргравия выругалась себе под нос.
— Ты знаешь, кто я такая? — спросила инквизитор.
— Мне все равно. Я не прошу тебя идти со мной, я говорю, что иду за мужем.
Моргравия мысленно поаплодировала ее бесстрашию. Немногие имперские граждане осмелились бы так разговаривать с инквизитором. Бесчувственность и высокомерие Фаркума были врожденными и подпитывались ощущением вседозволенности. Смелость Яны имела гораздо более достойную природу.
— А ты? — спросила она у Маэлы.
— Я тоже останусь, — без колебаний сказала та. У нее был сильный акцент, но интонации низкого готика ей давались безупречно. — С ней.
Моргравия снова выругалась, на сей раз чуть громче. Она указала на работы Маэлы: