Вслед мне что-то кричали, но я не оглядывалась. Блестящая лента канала казалась непроницаемой и враждебной. Раньше любой водоём представлял для меня коллекцию образов: на мелководье вспыхивали суетливые мыслишки крабов, там, где поглубже, паслись стайки рыб, привлечённые запахом выплеснутых помоев, где-нибудь под мостом пряталась вялая сытая моррена… Мой взгляд легко проникал сквозь воду. Теперь я не видела ничего, кроме обманчивого блеска воды. Вот, значит, каким видят море нормальные люди. Ровная приветливая поверхность, в глубине которой прячутся неведомые опасности. Не удивительно, что оно их пугает.
Я бежала по риве — узкой каменной полосе вдоль канала — покуда хватило дыхания. Потом улица кончилась. Передо мной протянулись деревянные мостки, ведущие к плавучей пристани. Вокруг — никого. На берегу сохли перевёрнутые лодки.
Просто не верилось, что Манриоло больше нет… Да, иногда он был настоящей занозой, и я злилась на него, но теперь всё это казалось таким неважным! А валлуко? Сила его горя поразила меня до глубины души. Только теперь я осознала, сколько вреда причинило ему наше «обучение». Как я могла быть такой наивной? Я так радовалась, что Манриоло легко усваивал мои уроки, и их связь с Гриджо становилась всё прочнее… Кто мог знать, что магия кьямата окажется такой опасной? Что для тесно сплетённых разумов гибель одного из них приведёт к вспышке безумия у другого?
И в довершение всего, после неудачного «контакта» с валлуко в Большом канале, мой дар тоже меня покинул. Словно бы в наказание. Так мне и надо!
Легкий шорох возвестил о появлении Пульчино. Я вздрогнула, так непривычно было не знать заранее о его появлении. Не слышать его мыслей. Как будто я внезапно оглохла и онемела. Пульчино тоже чувствовал, что со мной происходит что-то не то. Он уселся чуть поодаль на киль перевернутой лодки и косил оттуда недоверчивым взглядом.
Легкий всплеск — и на мостки легли длинные бледные ладони с перепонками между пальцами, а из воды высунулась гладкая голова Кариты. В золотых глазах светился немой вопрос. Моя очередная попытка использовать магию кьямата привела лишь к тому, что у меня заныли виски, и город цветными пятнами завертелся перед глазами. Я потёрла лоб, дожидаясь, пока картинка придёт в норму. Напротив пристани каменный дом с группой стрельчатых окон безмятежно гляделся в водяное зеркало. На балконе второго этажа служанка выбивала ковер, энергично лупя по нему хлопушкой.
Засмотревшись, я вздрогнула от скрипучего голоса:
— Ты чего натворила, убогая?
О, вот и Скарпа явился! Подгрёб сюда на своей утлой посудине. Теперь все были в сборе!
Пескатор начал браниться, не успев даже толком причалить:
— …Лодочку мою чуть не разбила, бросила её кое-как на пристани. Кто так делает?
После всего, что случилось, меня затошнило от его ухмылки. Я отвернулась, но Скарпа не унимался:
— Что? Судя по кислым рожам, ваша затея не вышла?
— Манриоло умер, — выдавила я, надеясь, что он отвяжется.
— Хо! Я так и думал. Не ожидал, что он столько продержится! Наши заплечных дел мастера знают своё дело! Я вот слыхал…
— Прекрати! — не выдержала я. — Убирайся!
В маленьких глазках пескаторо вспыхнула алчность:
— А должок? Или забыла?
Мне хотелось зажмуриться и снова проснуться на островке, чтобы этого дня просто не было. Казалось, весь город вокруг превратился в незнакомца — насмешливого и чужого. Боль и чувство вины смешивались со страхом при виде угрюмо молчавших каналов, со злостью на пескаторо. Карита тоже шипела на Скарпу и явно была не в духе. Стараясь угадать её мысли по выражению глаз, я чувствовала себя как слепой, пытающийся читать пальцами чужие лица. Безнадёжно!
Наконец, даже Скарпа сообразил, что со мной творится что-то неладное. Презрительно сплюнув, он уселся обратно в лодку:
— Ладно, пёс с тобой! Ты не ведьма, а просто жалкая кучка костей, набитая нытьем и соплями! Тьфу!
Его весло бодро вспенило воду, и вскоре его лодчонка затерялась среди других на канале. Я следила за ней взглядом, пока от водяных бликов не заболели глаза. Карита осталась у пристани, но теперь поглядывала на меня с опаской. Так всё неудачно складывалось! Мы с ней только учились доверять друг другу — и вдруг всё оборвалось.
Хотя, если вспомнить валлуко, то, может, это к лучшему.
Я застонала, спрятав лицо в сложенные на коленях руки:
— Уходи.
Она ещё немного помедлила, затем раздался резкий, обиженный всплеск, и мы с Пульчино остались вдвоем. Чайка сидел на перевёрнутой лодке, с беспокойством следя за мной то одним, то другим круглым глазом. Я решила попробовать ещё раз. Уж с Пульчино-то у меня должно получиться! Я же знаю его десять лет!
Ничего не вышло. Вместо вереницы образов чаячьего сознания мне предстала глухая серая пелена.
Я слишком мало знала об искусстве кьямата, чтобы разобраться, что со мной происходит. Сдавшись, я просто смотрела, как зелёная лента канала, изгибаясь, несёт гондолы и баркасы в лагуну, к Спиналонге, Дито и другим островам. Плавный изгиб водяной дороги навёл на мысль, что совсем недалеко есть место, где о магии знают намного больше меня…
Монастырь на Терра-деи-Мираколо! За последний год я редко о нём вспоминала. Трудно было представить, что со времени моего побега прошло всего лишь тринадцать месяцев. По моим ощущениям — целая жизнь. В памяти всплывали тихие, безмятежные дни в монастыре так, как будто это было с кем-то другим: вереницы фигур в одинаковых бело-серых одеждах, тихое пение и звонкая тишина крипты, в которой отчётливо раздаётся звук капель, падающих с потолка… Сестра Агата с её величавыми манерами, цитирующая по памяти старинные свитки, и деловитая Марта, от чьей горячей руки нам нередко попадало за неряшество…
В этот день, когда всё рушилось к Хорро, мне вдруг захотелось последовать за своими воспоминаниями, снова услышать звучный голос монастырского колокола, окунуться в прохладу темноватых комнат, знакомых мне до последней ступеньки. Всё так запуталось, что я даже не была уверена, хочу ли я действительно, чтобы мой дар ко мне вернулся? Но чего мне точно не хотелось, так это того, чтобы однажды из-за меня в городе появилась спятившая паурозо, убивающая всех на своём пути. Или обезумевшая чайка.
Мне казалось, яростный оскал валлуко и его мертвый взгляд навеки запечатлелись где-то на изнанке моих глаз. Забыть такое невозможно! Чем больше я обдумывала план возвращения на Терра-деи-Мираколо, тем сильнее он мне нравился. Я, конечно, не могла рассчитывать на тёплую встречу. Мой побег — не тот поступок, которым следовало гордиться. Но в конце концов наставницы меня простят, ведь желание взглянуть на мир — это грех, простительный для молодости. И секреты Джулии выдавать не придётся, я скажу, что просто воспользовалась обстоятельствами и сбежала. Разумеется, меня накажут, но вряд ли они захлопнут ворота перед моим носом!
Спохватившись, я поняла, что говорю вслух. Сказывалась привычка делиться всеми мыслями с Пульчино. Чайка подлетел поближе, пытливо заглядывая мне в лицо. Волновался, наверное! Я махнула рукой в сторону Терра-деи-Мираколо:
— Надеюсь, там мне помогут. Я не знаю, что со мной, дружище, и не знаю, как это исправить… Одно точно могу сказать: мне тебя ужасно не хватает!
Пульчино испустил резкий крик, который я приняла за согласие. Перелетев, он подсел ко мне ближе. Пусть мы не могли слышать мыслей друг друга, но каким-то образом он дал мне понять: «Близким существам не нужна никакая магия, чтобы чувствовать друг друга».
Глава 11
Семейный обед в доме Сакетти проходил в тягостном молчании. Городские колокола только что отбили полдень, и легкий ветерок доносил с улицы запахи горячего камня и стоячей воды из канала. Глава семейства, Джакомо Сакетти, был зол из-за происшествия с Манриоло. Если бы кто-нибудь мог проникнуть в его голову, он увидел бы, как мечутся мысли дона Сакетти между пропавшим документом и проклятым Маньяско, чья галера, победоносно вспенивая воду, сейчас наверняка мчалась к заливу Фиески. Джоанна, разряженная в алые шелка, сидела, не поднимая глаз. Чем роскошнее становились её наряды догарессы, тем молчаливее и тише был её нрав.
Инес тоже сидела молча. Аппетитные запахи ягненка, изжаренного в оливковом масле, и куропаток в апельсиновом соусе вызывали у неё тошноту. Сегодня Энрике опять ушел спозаранку, а вернувшись, прошел мимо неё, словно мимо пустого места, не сказав ни слова. Даже мать удивленно приподняла брови.
На вилле у Бренты, где они жили раньше, всё было по-другому! Там она почти поверила в его любовь. Но с тех пор как они вернулись в Венетту, Энрике перестал её замечать.
На их возвращении настаивал дон Сакетти. Он прекрасно понимал, что вырвал победу на выборах лишь благодаря тому, что был ближайшим сторонником дона Арсаго — героя Венетты, ценой жизни защитившего город от морских тварей. «Венеттийцы не должны забывать об этом, — говорил он дочери. — Я не хочу, чтобы выглядело так, будто я забрал всю власть, оттеснив Энрике в сторону. Хотя, правду сказать, твой муженек мог бы проявлять побольше интереса к государственным делам!»
Увы, политическая власть Энрике не интересовала. Зато очень интересовало всё, что было связано с его отцом. В последние дни он проводил много времени возле палаццо Арсаго. Он словно пытался загладить вину перед отцом, восполнить недостаток родственного тепла и внимания, который портил их отношения при жизни графа.
Инес оставалось бесцельно слоняться по комнатам в ожидании мужа. Ощипывая очередной злосчастный букет, она думала с неприязнью, что мертвый граф стал гораздо привлекательнее в глазах соотечественников и сына. Однако больше всего она боялась, что обстановка дома Арсаго будет постоянно напоминать Энрике о её предательстве. Не оттого ли между ними в последнее время появился холодок?
«Он поймёт, что я не виновата! — успокаивала она себя. — Я связалась с человеком Фальери только ради того, чтобы избавить Энрике от Джулии, этой бессовестной лгуньи!»
И всё равно она чувствовала себя неуютно. Ей казалось, отец постоянно хмурился, глядя на неё, Энрике сделался рассеян и безразличен, а из каждой ниши Золотого дворца угрожающе косились грифоны — священные символы Венетты. Один раз ей приснилось, что каменный грифон на Пьяцетте вдруг спикировал с колонны и опустился на мостовую прямо перед ней. От его неживого пристального взгляда Инес проснулась с криком. В тихой комнате горел ночник, соседняя подушка на постели была пуста. Куда мог деваться Энрике среди ночи? Она не осмелилась расспрашивать. И теперь, боясь наткнуться на его обвиняющий взгляд, сидела молча, уткнувшись в свою тарелку.
Тем временем Энрике, успевший сменить простой утренний костюм на зеленый дублет, затканный серебром, деликатно откашлялся:
— Мэтр Фалетрус проделал большую работу в доме Арсаго, — произнес он, чтобы разбить тягостную тишину.
— Но не смог сберечь самого важного свидетеля, — буркнул Сакетти. — Как мы теперь узнаем о намерениях дона Маньяско? Я не волшебник и не умею допрашивать трупы.
— Вряд ли дон Маньяско удостаивал доверием своих матросов, — примиряюще сказал Энрике.
— Но не этого конкретного матроса! — взорвался Сакетти, выплеснув давно копившуюся ярость. — Этот тип владел магией! Накануне его видели вместе с Маньяско в Арсенале! Это он провел их судно через лагуну! Уж ему-то фиескиец наверняка что-нибудь нашептал!
Энрике побледнел до того, что Инес, обеспокоенная, положила ладонь ему на руку. Он этого не заметил.
— Мой отец тоже ради этого приблизил Манриоло к себе? — тихо спросил он. — Потому что тот был колдуном?
Судя по тому, как дернулась щека дона Сакетти, вопрос был ему неприятен:
— Дон Арсаго был храбрецом! — отрывисто сказал он. — Зря он увлёкся магией, похоже, именно это и сгубило его в крипте! Боюсь, он стал жертвой самообмана. Он так упорно искал повсюду отголоски магии кьямата, что даже эта вертушка синьорита Граначчи сумела его провести. Уж не знаю, как ей удалось провернуть трюк с паурозо, но она определённо владеет лишь крохами дара. Мы допрашивали её несколько раз в течение года — бесполезно, девчонка глуха, как стена!
Не подавая виду, Инес внимательно прислушивалась к разговору. Вдруг она подумала, что некоторые её заключения относительно Джулии могли быть полезны для отца и Энрике. Может, это поможет искупить её вину?
— Не удивительно, что вам так показалось, — громко заявила она, — ведь роль Джулии в доме Арсаго играла совсем другая девушка. Меня каждый раз удивляло, что Джулия как будто ничего не помнит о событиях прошлой весны, но потом я догадалась, в чем дело!
Даже если бы капитан Маньяско вдруг материализовался посреди столовой, это не произвело бы такого эффекта. Вилка донны Джоанны резко звякнула о тарелку. Энрике и дон Сакетти ошеломлённо обернулись к Инес.
— Да нет, что ты… — неуверенно сказал её муж. — Как такое возможно?!
Инес знала, что ей не поверят, но не зря же она пристально наблюдала за Джулией с тех самых пор, как дон Роберто ушёл в плавание, и та снова поселилась в доме своего брата. Стоило Инес упомянуть в разговоре те дни, когда они обе гостили у донны Арсаго — и Джулия ловко уводила разговор в сторону. Она даже не смогла правильно назвать комнату, в которой их тогда поселили, зато «узнала» плащ, который ей якобы подарила Инес (чего на самом деле никогда не было). Разве это не странно?
Дож, казалось, задумался:
— Впрочем, кто знает, на что способны «морские ведьмы»? Не сомневаюсь, они умеют запудрить мозги при случае! Да ещё стража донесла, что наутро после взрыва в Арсенале некая девчонка разыскивала дона Маньяско. Хм… Я думаю, у Манриоло вполне могла быть сообщница, может быть, его ученица…
— По-вашему, я не узнал бы собственную невесту? — возмутился Энрике. — Быть такого не может!
Губы дона Сакетти сложились в улыбку — жесткую, как стальной коготь:
— В любом случае не помешает ещё раз побеседовать с Джулией д’Эсте.
Инес снова вмешалась:
— Я слышала от Бьянки, что Джулия собиралась навестить монахинь на Терра-деи-Мираколо, чтобы провести несколько дней в молитвах.
— Значит, мы нарушим её благочестивое уединение.
Украдкой бросив взгляд на Энрике, Инес отметила, что он все ещё казался растерянным. Каждый раз, когда он замыкался в себе, она боялась, что он мысленно сравнивал её с Джулией и, возможно, даже жалел о поспешной свадьбе. «Ладно, теперь он узнает, какова была его бывшая невеста! — подумала она с неприязнью. — Лгала всем направо и налево, строила глазки синьору из Аримина, пока простодушный Энрике готовился к свадьбе! Ну и кто из нас большая лгунья?!»
Её муж недоверчиво покачал головой:
— Другая девушка… Интересно, кто же она?
***
Наверное, я бы ещё долго предавалась отчаянию из-за смерти Манриоло и утраченного дара, но отвлекли насущные заботы. У меня не осталось ни сольдо. Денежные запасы, заботливо скопленные за год, в Венетте иссякли за два дня! Один кусок пирога здесь стоил дороже, чем целый ужин в пернской харчевне!
Чтобы добраться до монастыря, нужна была лодка, да и голод уже напоминал о себе… Я всерьез подумывала, не начать ли попрошайничать на паперти. Мешала гордость. Может, поискать работу на рынке? Поденщицей, посудомойкой… Мысль о том, чтобы стащить кусок еды или лодку, я отвергла сразу. Хватит испытывать удачу. Если попадусь стражникам — мне конец!
За этими невеселыми размышлениями ноги сами привели меня на рыбный рынок на Ривоальто. Видимо, по привычке. В Перне меня уже не раз окликнул бы кто-нибудь из рыбаков, хотя теперь, без своей способности «разговаривать» с морем, я была для них бесполезна. Эта новая проблема тоже меня озадачила. Что я буду делать, если вернусь в деревню?! Чем зарабатывать себе на жизнь? В задумчивости я остановилась в тени возле стены, где висели старинные каменные доски с предписанными минимально допустимыми размерами рыб, разрешенных для продажи.
В этот час торговля почти прекратилась. Большинство рыбаков успели распродать свой улов, похожий на живое сверкающее серебро, так что почти все прилавки стояли пустые. Я рассеянно наблюдала за человеком, грузившем в тележку какие-то ящики, как вдруг чьи-то цепкие пальцы ухватили меня за локоть. Вздрогнув, я увидела рядом с собой знакомую одутловатую физиономию вчерашнего трактирщика.