— Ага! — довольно сказал он.
Я так испугалась, что не могла издать ни звука. На плече у трактирщика висела корзина, полная рыбы. От несвежей желтозубой улыбки меня замутило.
— Подружка «рыжебородого капитана»? А ну, пойдём!
— Пустите! — прошипела я. Куда там! Хватка у этого негодяя была что стальной капкан. Наловчился поди попрошаек из своей харчевни вытряхивать!
— Я ничего не сделала!
— Из-за тебя стражники вылакали шесть пинт моего лучшего пива! А платить отказались, засранцы! Отработаешь — отпущу.
— Зачем вы вообще их позвали?! Я честная девушка!
— Хочешь продолжить беседу в страже?
Я послушно заткнулась. Мы доволоклись до вчерашней харчевни, которая на второй взгляд показалась ещё более убогой. В стены старой лачуги насмерть въелся запах пивной пены и застарелого табачного дыма.
«Сбегу!» — молнией блеснула мысль. Подожду, пока мерзкий трактирщик отвернётся — и сбегу!
Мысленно я представила, как опрокину корзину с её скользким содержимым прямо трактирщику под ноги, а сама птичкой вылечу на знакомый загаженный дворик. Увы… стоило переступить порог кухни, как мой план увял на корню. Вчера кухня была пуста, а сегодня здесь трудились двое служек.
— Господин Бонифачо, — поклонился один из поваров, с удивлением посмотрев на меня.
— Вот тебе подмога, Пьетро, — осклабился трактирщик, злорадно блеснув глазёнками. — Пошевеливайтесь, дурни, у нас масса работы! На днях из Венетты уходит большой корабль в сопровождении трёх галер, да ещё сегодня-завтра городской совет собирался устроить траурное шествие на площади Трех Грифонов и мистерии, прославляющие славу Венетты. Дож, похоже, хочет продемонстрировать, что никаким фиескийцам нас не сломить.
Его лицо раскраснелось от возбуждения:
— Вечером к Пьяцетте слетится толпа народа! Толстосумы будут сидеть и ждать еды, так что расстарайтесь как следует! Пьетро, дай ей нож и доску, пусть почистит рыбу.
Почистить целую корзинищу рыбы?! Однако возражать, как я быстро уяснила, было бесполезно. Меня тычком отправили к столу и подвинули грязное ведро для рыбьих потрохов. Следующие два часа протекли довольно однообразно. Когда корзина, наконец, опустела, мою спину ломило, платье спереди было все в грязных пятнах, а от рук пахло не лучше, чем на заднем дворе харчевни, который был своего рода зловонной летописью кухонных подвигов господина Бонифачо.
Сам Бонифачо тоже немало досаждал своим потным присутствием: забирал выпотрошенные тушки, уносил их на жаровню, изредка поругивая стражников: «чтоб их бездонные глотки пересохли!» Покончив с рыбой, я надеялась немного отдохнуть, но об этом можно было только мечтать. Работа на кухне не переводилась. Едва я вымыла руки под уличным насосом (к которому меня проводил второй служка, так как Бонифачо велел им не спускать с меня глаз), мне всучили ступку и приказали растолочь перец. Глаза тут же заслезились от перечной пыли. Потом понадобилось сварить рубец для похлёбки, выскоблить свиную голову, ощипать уток, замесить тесто для оладий… Это был какой-то нескончаемый парад еды! Оба повара обращались ко мне только «слышь, ты!» и на робкие попытки наладить отношения даже не откликались. Никто из них не поинтересовался моим именем — в самом деле, зачем утруждать свою память знакомством с какой-то подённой прислугой!
Одно хорошо, на кухне господина Бонифачо можно было не бояться помереть с голоду. Вон, Пьетро себе какое пузо наел! Вертясь, как юла, я успела-таки ухватить две оладьи и попробовать варево из каждой кастрюли.
О том, что на улице уже вечер, я поняла лишь тогда, когда в закопченных окошках посинело, а второй помощник, которого я мысленно прозвала Курчавым, принялся зажигать масляные светильники на стене. В обеденном зале было шумно. Каждый раз, когда распахивалась дверь, в кухню врывался новый всплеск голосов. Поминали тарчей, сравнивали фиескийские и венеттийские галеры (наши, разумеется, были лучше), говорили о безопасных путях в Кафу, о торговле солью, зерном, тканью и кожами.
Нашими едоками были, в основном, моряки. Как я завидовала их свободе! Целый день я держалась настороже, готовая улизнуть в любую минуту, но проклятый синьор Бонифачо ни на миг не выпускал меня из виду. Мне ни разу не удалось обмануть его неослабную бдительность.
— Слышь, ты! — обернулся ко мне Курчавый. — Сбегай-ка в кладовку за луком.
Я оставила черный от копоти котел, который напрасно пыталась отчистить, и направилась в пристройку, недоумевая, что ещё он собирается готовить? Основной вал посетителей уже схлынул, в зале остались только заядлые выпивохи. Тяжелые медные сковородки медленно остывали на плите. Выйдя наружу, я с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух. Очертания дворовых построек терялись в темноте. Мелькнула надежда: может, хоть сейчас получится ускользнуть? Однако я заметила, что Пьетро следил за мной: в кухонном проеме виднелся его приземистый силуэт, окаймлённый светом.
В глубине холодной кладовой висел окорок, на полках стояли горшки с медом и яблочный уксус. Высокая корзина с луком отыскалась внизу. Я набрала в фартук несколько штук. Вдруг дверь с шумом захлопнулась, погрузив помещение в сплошную черноту. Загремел засов. Что это? Меня что, заперли?!
— Эй! — крикнула я, забарабанив кулаком в дверь. — Что за шутки!
— Не держи меня за дурака! — проскрипел снаружи голос Бонифачо. — Видел я, как ты по сторонам зыркала, лишь бы сбежать! Завтра ещё день отработаешь, и мы в расчёте. Если тебе нужна посудина на ночь, то у порога есть ведро. А если попортишь мне запасы — я тебя побью!
После этого послышались удаляющиеся шаги, и всё стихло.
Глава 12
Дверь кладовой была прочной. Я сбила об неё все пятки и за полчаса истощила свой запас ругательств, потом сдалась. О, проклятый трактирщик! Да и я хороша! Что за черти понесли меня на рынок?! Надо было выспаться днём где-нибудь в укромном уголке, а с наступлением темноты увести лодку и добраться до монастыря!
В кладовой не было ни окошка, ни щёлочки, так что я совершенно потерялась в окружающей темноте. Не знаю, сколько прошло времени. Вместе с темнотой и тишиной снова навалился страх — вся моя слабость, трусость, беспомощность — всё, от чего днём можно было отгородиться суетой, теперь накатило с ещё большей силой. Мысли о Манриоло причиняли боль, как прикосновение к свежему ожогу. А ещё мучила тоска по Пульчино. Всю жизнь он был для меня близким, почти неосознаваемым мысленным отражением — и теперь, когда связующая нить между нами оборвалась, я не знала, чем заполнить открывшуюся пустоту.
Привалившись спиной к двери, возле которой было немного теплее, я, наверное, задремала. Или впала в оцепенение. Проснулась я оттого, что кто-то настойчиво долбил мне в висок. Вернее, этот «кто-то» ковырялся в замочной скважине снаружи. Потом послышался шорох медленно выдвигаемого засова и чье-то задушенное ругательство, когда тяжелый брус упал ему на ногу.
Я неслышно поднялась, растирая затекшие, замерзшие конечности, и отступила вглубь помещения. Неужели к господину Бонифачо забрались воры? Не то чтобы я радела о сохранности его запасов, скорее наоборот, однако морскому ежу было понятно, что грабителям вряд ли понравится присутствие свидетеля, а моя шкура была мне всё-таки дорога. Может, закричать? Успеет ли кто-нибудь прибежать мне на помощь?
Пока я мучилась сомнениями, дверь со вкрадчивым скрипом приотворилась на дюйм.
— Эй, ты там жива? — послышался хриплый шёпот. — Вылезать собираешься или нет?
Я ущипнула себя за руку, чтобы проснуться. Этот сиплый голос был мне отлично знаком. В последний раз я слышала его сутки назад, когда Скарпа расписывал прелести наших тюремных застенков. Неужели пескаторо, как верный рыцарь, явился меня вызволять?! Нет, это точно сон!
Потом к приглушённому шёпоту добавился шорох крыльев, и в тесную кладовую, чуть не сбив пару горшков со стены, влетела светлая птица. Пульчино! Обрадовавшись, я кинулась к двери, потом спохватилась, бросилась к леднику и мстительно ухватила хороший ломоть ветчины. В конце концов, мне следовало основательно подкрепиться перед долгим постом у монахинь, а Бонифачо, пожалуй, не обеднеет!
Снаружи уже занималось утро, летом ночи вообще короткие. Густая чернота над крышами сменилась разбавленной синевой, в которой маячили верхушки колоколен. Скарпа ждал нас, чуть не приплясывая от нетерпения.
— Наконец-то! — приветствовал он моё появление, одобрительно покосившись на ветчину.
Кое-как задвинув засов обратно, чтобы до времени скрыть мой побег, мы, пригибаясь, просеменили к забору. Я сомневалась, сумеет ли карлик через него перебраться, но тут в соседнем дворе забрехала собака, и Скарпа, подстёгнутый этим звуком, вмиг оказался на другой стороне. Задыхаясь, мы припустили по гулкой каменной улочке. Пескаторо на бегу пробурчал, что оставил свою лодку на пристани в устье Большого канала.
Только оказавшись на безопасном расстоянии от трактира, я позволила себе перевести дух и поблагодарить Скарпу:
— Спасибо тебе! Как ты меня разыскал?
Он скривился:
— Положим, это был не я, а твой настырный пернатый друг. Бонифачо — жалкий червяк, я давно точу на него зуб, так что решил, что не помешает сбить с него спесь.
Помня о склочном характере пескаторо, я бы не удивилась, узнав, что Скарпа заточил зуб почти на всех венеттийцев!
— Представляю, как ты загорелся, узнав, чем можно ему напакостить!
— Я тлел, — ухмыльнулся шут.
— Всё равно спасибо. Без тебя я бы пропала, — сказала я искренне, и, поскольку Скарпа то и дело поглядывал на ветчину, протянула ему свою добычу. Бывший шут не заставил просить себя дважды. Наверное, он тоже был голоден. Мясо исчезло в мгновение ока.
Пробираясь по светлеющим улицам, мы держали ухо востро, так как в этот час в Венетте бодрствовали только стражники и наемные убийцы. Пока нам везло. Впрочем, к Скарпе, несмотря на его щуплый вид, никто не решался приблизиться. В нём чувствовалась сжатая свирепость, упакованная в слишком мелкое тельце. Один раз нам навстречу выпал из переулка какой-то прохожий в низко надвинутой шляпе, бросил взгляд на карлика — и, деланно насвистывая, поспешил скрыться обратно.
Наконец, мы добрались до баркаса. Теперь можно было вздохнуть спокойно! Вряд ли Бонифачо будет преследовать нас по воде. Я попросила Скарпу отвезти меня в монастырь на Терра-деи-Мираколо, но бывший шут поднял меня на смех:
— Что тебе делать у этих бледных поганок? Там даже воздух прокис давно, на этом острове!
— Есть одно дело.
— Ладно. Только учти, что на твой долг только что наросли жирненькие проценты!
Скарпа оставался верен себе. Ну не может он не съязвить!
Восходящее солнце окрашивало воду в розовато-палевые цвета. Далеко в лагуне черными штрихами виднелись лодки рыбаков, вышедших на утренний промысел. Берег Терра-деи-Мираколо тонул в ленивой дремоте, подёрнутый дымкой. Мы причалили к старым рассохшимся мосткам, привязали лодку. Было тихо. Даже неумолчный хор лягушек, гнездившихся в зарослях тростника, почему-то затих. Меня так убаюкала эта обманчивая безмятежность, что я слишком поздно заметила, как из тумана на нас кинулись несколько мужчин. Резкий окрик Пульчино полоснул по ушам. Поздно! Кто-то сзади крепко схватил меня за локти. Двое других набросились на Скарпу. Тот хищно осклабился, и мне показалось, что зубы в его широкой челюсти стали длиннее.
Я попыталась вырваться, но внезапно узнала бордово-красные цвета дома Граначчи.
— Тише, господа! Нам велено привести вас к хозяйке, — сказал кто-то над ухом. Этот голос я определенно слышала раньше. Вывернув шею, я увидела внушительный нос, длинный подбородок и курчавую седеющую шевелюру, выбивающуюся из-под маленькой алой шапочки. Это был Фабрицио!
Гондольер ничем не показал, что узнал меня, только коротко кивнул:
— Хозяйка просто хочет поговорить с вами. Вам не причинят вреда, если сами не начнёте драку! — сказал он внушительно.
Какая хозяйка? Джулия?!
Предупреждение Фабрицио явно относилось к Скарпе, который, судя по яростному оскалу, собирался дорого продать свою жизнь. Больше всего я боялась, как бы он не вздумал обернуться хищником в присутствии четырех вооруженных мужчин. Только бойни нам здесь не хватало! Я крикнула, пытаясь его остановить:
— Стой, не надо! Это друзья!
— Друзья?! Не из тех ли, что запирают людей в кладовки? — злобно огрызнулся Скарпа, однако внял голосу разума и присмирел.
Под конвоем гребцов мы проследовали вдоль берега к длинной гондоле с закрытой кабиной, спрятанной в маленькой бухте. Когда мы подошли ближе, маленькая белая рука отодвинула занавеску. Я приготовилась улыбнуться, но, узнав пассажирку, опешила:
— Бьянка?!
— Быстрее! — поторопила она меня. — Не хватало ещё столкнуться с Сакетти!
Я забралась в тесную кабинку-фельце, и полог за мной тут же задёрнулся. Скарпа остался снаружи вместе с остальными. Гондола вылетела из бухты так быстро, будто за нами гнался сам Хорро. Бьянка сидела молча, поджав губы.
— Что случилось? — растерянно спросила я. — При чём здесь дон Сакетти?
— Сама увидишь, — процедила Бьянка, сверкнув глазами.
Мы не виделись больше года, да и раньше не были близкими подругами. За время моего отсутствия Бьянка Санудо превратилась в донну Граначчи, выйдя замуж за Рикардо, брата Джулии. Её резковатый нрав и острый язык отпугивали многих, желавших свести с ней знакомство. Приставать к ней с расспросами, когда она не в духе, было рискованно. Кроме того, вскоре я действительно увидела всё своими глазами. Когда мы отошли от берега на сотню локтей, нас обогнала другая гондола, тоже с закрытой кабиной и шестью гребцами. Все они были одеты в бело-зелёные цвета дона Сакетти.
— Они схватили Джулию в монастыре, — мрачно сказала Бьянка.
— Что?!
Я потянулась было к пологу, но моя спутница была начеку и тут же меня одёрнула:
— Сиди уж! Тебе повезло, что я догадалась, кого Джулия поджидала на острове!
Мы с подругой не уговаривались о встрече, но теперь я сообразила, до какой степени её должно было взволновать моё внезапное исчезновение. Вероятно, Джулия предположила, что я отправлюсь искать убежища в единственном безопасном месте — на Мираколо.
— Мы должны что-то сделать!
— Есть предложения? — иронически осведомилась Бьянка.
Я осторожно выглянула наружу. Корма чужой гондолы маячила далеко впереди, постепенно исчезая в сияющем пространстве лагуны. Вряд ли мы их догоним. И даже если догоним — что делать? Напустить на них Скарпу?
Бьянка склонилась ко мне, блеснув русалочьими глазами в полумраке кабины:
— Может, я должна привезти дону Сакетти тебя вместо Джулии?
От одной мысли, что меня будут допрашивать во Дворце дожей, у меня заледенели все внутренности… и всё же это было единственным верным решением. Я промолчала. Бьянка, снова откинувшись на подушки, сказала с оттенком презрения в голосе:
— Вряд ли он посмеет отправить её в тюрьму. Дон Сакетти — это ещё не Совет десяти! Джулия — патрицианка из старинной семьи, к тому же, она ждёт ребёнка. Именно поэтому здесь сейчас сидишь ты, а не она. С тобой он не стал бы церемониться!
Я не ожидала от неё такого участия, и, вероятно, моё удивление ярко отразилось у меня на лице, так как Бьянка сказала более мягким тоном:
— Что бы ты там ни думала, я не желаю тебе зла. Наоборот. Я считаю, это было смело с твоей стороны — разыграть целый спектакль перед этим чудовищем, доном Арсаго. Не уверена, правда, что романтическая интрижка Джулии стоила такого риска!
Дело было совсем не в романтической интрижке, однако в остальном Бьянка проявила удивительную догадливость. Я только глазами хлопала, переваривая услышанное:
— И… давно ты знаешь?
— С того дня, как погиб старый граф, — засмеялась Бьянка, явно довольная собой.
— Ты действительно умнее нас всех, — вынуждена была я признать.
— Благодарю. И всё же мне хотелось бы услышать полную версию событий. Нет, подожди! Не здесь. Но как только приедем домой, ты всё мне расскажешь!
За бортом тем временем проплыла Спиналонга. Наша гондола двигалась довольно быстро. Не то что я прошлым утром! У меня до сих пор ныли плечи от вёсел, а на ладонях саднили мозоли.