Оперативница достала из кармана смартфон, на экране которого пульсировала двигающаяся красная точка.
— Не понимаю, куда они направляются, — пробормотал Вадим, наблюдая за маркером. — В Кронштадт?
— Разберемся. Лучше помоги отвязать катер, — ответила Жанна, останавливая машину. За штурвал судна она опять встала сама.
Они обогнули Стрелку Васильевского острова и вышли в Малую Неву. Справа промелькнула громада строящегося стадиона, новостройки левого берега также остались позади, а впереди показалась водная гладь Финского залива.
— Остановились. Но там же ничего нет, — удивленно пробормотал Вадим, сверяясь с картой на своем смартфоне.
Жанна повернулась к нему:
— Где?
— Написано — форт «Император Александр I». Что это за место?
— Хм… Странно. Заброшенный форт. Старожилы называют его Чумным.
— Думаешь, они что-то затеяли?
— Кто знает. Там раньше молодежь рейвы устраивала.
— То есть все это может и не иметь к нам никакого отношения?
— Может не иметь, а может и иметь, — пожала плечами Жанна.
Вадим прожил в Петербурге семь лет, со времени поступления в университет, но почти ничего не знал о фортах Кронштадта. Так, слышал что-то краем уха. Пока они плыли, Жанна успела восполнить этот пробел. Она рассказала о строительстве в позапрошлом веке нескольких фортов для контроля над Южным фарватером и о размещенной затем в «Александре I» лаборатории, изучавшей самую страшную инфекцию того времени — чуму. От лаборатории, ученые которой каждый день, рискуя своими жизнями, сумели изготовить вакцину, форт и получил второе, неофициальное название.
Эти ученые были почти как мы, подумалось вдруг Вадиму, мы тоже ежедневно рискуем, пытаясь очистить мир от заразы и вылечить больных.
Вскоре из воды показались мрачные, закопченные стены Чумного. Охотники не ошиблись — рядом с темными после пожара стенами форта белело небольшое судно. Значит, вся компания уже тут.
Замедлив ход, катер охотников приблизился к причалу с одинокой ржавой лебедкой. Жанна старалась пришвартоваться аккуратно, но второпях все равно приложилась бортом, содрав краску. Вадим первым спрыгнул на берег и быстро намотал канат на чугунный кнехт. Он спешил. Кто его знает, что сейчас происходит за стенами.
— Эх, — посетовала Жанна, спрыгивая следом за ним на пирс и оглядывая царапины. — Получим нагоняй.
Нагоняй они потом получили, еще какой, только не из-за царапин.
Оперативники молча двинулись к входным воротам форта. Разговоры закончились, началась серьезная работа.
Шестерка ребят нашлась на третьем этаже, куда охотников привела старая чугунная лестница в клочьях паутины. Все шестеро неподвижно сидели в кружок перед костром на нечистом, в красной кирпичной крошке полу. Все в одинаковых позах — обняв поджатые колени и опустив головы. В красноватых отблесках огня их фигуры казались беззащитными и совсем не опасными. На приближающиеся шаги охотников — как ни старался Вадим двигаться тихо, его шаги громыхали, словно поступь командора, — никто из них не обратил внимания.
Вадим настроился на ауру шестерки. Красные, коричневые, багровые тона — все цвета развившейся аддикции налицо. Он занял позицию у стены, направил на сидящих пистолет и шепнул Жанне:
— Давай!
Но Жанна, уже доставшая кусок мела и собиравшаяся начертить на полу круг с исцеляющими символами, вдруг распрямилась и отступила назад.
— Ты чего?!
— Тут что-то не так. Посмотри на их ауру внимательно, — шепнула она в ответ.
Вадим отпустил сознание и прищурился. Аура — она как волны, как северное сияние, постоянно течет, плавится, но у этих ребят она словно застыла. И сами они застыли. Казалось, они даже не дышали, как будто бы кто-то остановил время. Оперативник мысленно пожал плечами: ну и отлично! Значит, можно спокойно, не боясь, что они набросятся, провести ритуал исцеления. Чего тянуть-то?
Но Жанна медлила.
Он недоуменно взглянул на напарницу — чего это она? Тогда он сам.
Не выпуская пистолета из рук, Вадим потянулся в карман за мелом.
— Не советую, — раздался сзади мужской голос. — Они сейчас в стасисе и не опасны, они проходят очищение огнем, любое неосторожное вмешательство может им повредить. И вам тоже. Если они досрочно прервут стасис, трансформация в криза будет почти мгновенной и уже окончательной. Они навсегда останутся монстрами.
Криз? Да так уже лет тридцать никто не говорит! Монстров, в которых временно трансформируется тело во время второй стадии аддикта, уже давно называют мори…
Вадим слегка изменил позицию, чтобы просканировать незнакомца, но тот оставался невидим. Ни для обычного зрения — держался в тени, ни для зрения охотника. Зато Жанна широко открытыми от удивления глазами уставилась в ту сторону, откуда прозвучал голос, а потом выдохнула:
— Ты?
— Я, — послышался ответ. — К сожалению.
В сказанном чувствовалась грусть…
Звонок мобильника оборвал воспоминания на середине.
— Да, — Вадим схватил трубку. В этом его «да» собрались вместе страх за Марину, злость на неведомого похитителя, недовольство собой из-за непонимания, что происходит.
— Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки, — усмехнулся мужчина. — Теперь бери папку, встретимся через час.
— Что с Мариной? — крикнул Вадим. — Где она?
— Не терпится увидеть ее? Тогда поторопись.
Только когда в трубке раздались длинные гудки, Вадим сообразил, что похититель не назвал место встречи. И какую папку он имел в виду? Наверное, ту, которую только что читал сам Вадим. Но зачем кому-то это старое дело? И кто звонивший? Наверняка, кто-то из своих, а иначе откуда ему знать о том деле? Но зачем ему девушка Вадима? Неужели он действительно отвез ее в Чумной? Ох, сколько вопросов.
Вынести засекреченное дело из спецархива — преступление. За такое можно лишить значка «Ока». В другое время Вадим первым бы бросил камень в решившегося на такое, но какая же это мелочь по сравнению с жизнью любимого человека.
3
Стемнело.
Выходить в Финский залив на ночь, да еще и одному Вадиму не доводилось. Да и запрещалось это в одиночку. Еще одно нарушение, еще один серьезный проступок. Эх, одним больше, одним меньше… Главное, чтобы катер оказался на месте.
По счастливой случайности обе посудины «Ока» болтались у причала. Вадим выбрал ту, что поменьше, — быстроходную и простую в управлении. Он снял канат с кнехта, не сворачивая, бросил его на днище и запрыгнул в катер. Мотор бодро заурчал, гася последние сомнения. Вадим дал задний ход, отводя катер от борта, и рванул вперед, в темноту.
По пути в голову лезли странные мысли, но одно было несомненным — тот, кто удерживал Марину, каким-то образом связан с тем старым делом. Там пострадал кто-то из его близких? Вряд ли. Спецы все проверили — те ребята не имели никакого отношения ни к кому из сотрудников «Ока». Но если причина была не в этом, тогда в чем?
Вадим слишком хотел забыть те страшные события пятилетней давности, поэтому сейчас память не торопилась раскрывать подробности. Зато охотно возвращалась к Марине, выдавая любую мелочь, любой штрих, начиная от их знакомства три года назад и заканчивая вчерашним вечером. Ее улыбка, аромат ее волос, смешные и милые привычки прятать в карманы леденцы и перепрыгивать через трещины в асфальте. Он любил ее всю, даже багровые всполохи ее ауры. И помнил каждую минуту, проведенную с ней. Эти три года он был счастлив, как никогда.
Когда Вадим понял, что Марина инфицирована, и у нее развивается аддикция — городское безумие, он узнал много нового о себе. Оказывается, ради любимого человека он был готов на все — нарушить контракт, совершить подлог, пожертвовать всем, что имел. Он лечил ее сам, как мог, укрывая от «Ока», и иногда ему даже казалось, что у него получилось победить болезнь.
Волна внезапно ударила в борт, обрызгав лицо. Вместе с холодной водой пришел страх. А если он ошибся и сейчас должен находиться совсем в другом месте? — возникла запоздалая мысль. А если… Сколько таких «а если» может подкинуть испуганный, мечущийся в поисках объяснений мозг.
Задумавшись, Вадим чуть не врезался в причал. Мрачная громада форта надвинулась внезапно, выступив из воды словно айсберг, погубивший Титаник.
Вадим заторопился, сбавляя ход и выкручивая штурвал. Но как он ни старался причалить аккуратно, все-таки царапнул борт. Как и в тот раз. После этого совпадения он уже не сомневался, что оказался там, где и должен быть. Тем более, что в окне третьего этажа горел тусклый свет. Том самом окне, что и пять лет назад.
Марина сидела возле стены, уткнувшись лицом в колени.
Он кинулся к ней и застыл на половине пути, вспомнив: аддикта в стасисе тревожить нельзя. Воспоминания вновь нахлынули на него. Пять лет назад он точно также бросился, что называется, грудью на амбразуру — жахнул по неподвижной шестерке исцеляющей энергией. Он понимал, что не вылечит всех шестерых, но даже если останется половина инфицированных, он справится — успеет начертить мелом на полу исцеляющие символы для остальных. Да и Жанна поможет.
Но все произошло иначе. Слетевшие с кончиков пальцев Вадима синие искры устремились к сидящим, но вместо того, чтобы окутать фигуры умиротворяющим голубоватым сиянием, они ярко вспыхнули, наткнувшись на невидимый барьер, и пропали, а сидящие подобно мгновенно распрямляющимся пружинам резко вскочили на ноги. Шесть пар полных ненависти уже нечеловеческих глаз уставились на Вадима.
Троих он срезал выстрелами из пистолета, но остальные рванули к нему. Он успел пристрелить еще одного, но двое оставшихся, уже начав превращаться в монстров, приблизились к нему. Вадим увернулся от мелькнувших перед лицом острых как лезвия когтей и краем глаза заметил, что Жанна, выставив вперед руки, пытается остановить трансформацию. Вот всегда она так — когда нужно действовать радикально, зачем-то жалеет этих выродков.
Выстрелом прямо в раскрытую хрипящую пасть он разнес голову еще одному монстру и тут же потерял сознание от сильного удара…
Вадим тяжело дышал, как будто только что пережил событие пятилетней давности.
— Вижу, ты усвоил урок, — раздался сзади мужской голос. — Теперь ты осторожен. Или все дело в том, что перед тобой не шестерка незнакомцев, а любимый человек?
Вадим резко развернулся, но сумрак скрывал фигуру незнакомца. Она лишь смутно угадывалась возле кирпичной стены. Считать информацию, как его учили, не получалось. Ни ментальный, ни эмоциональный срез, ни ауру. Зато в голове прозвучал голос куратора: «Ревенанты самого высокого уровня недоступны для наших органов чувств, многие из вас не смогут их распознать. Более того, вы не заметите их в толпе, не сможете считать их ауру. Но, я надеюсь, вам не доведется встретиться с этими ужасными существами». Куратор ошибся. Вадиму довелось. Причем, дважды.
— Что тебе нужно? Если у тебя есть ко мне претензии, давай разберемся между собой. Отпусти Марину, она тут ни при чем.
Фраза прозвучало по-киношному глупо.
— Еще как при чем, — хмыкнул незнакомец.
Из темноты выступил высокий — не меньше двух метров — светловолосый мужчина.
— Папку.
Вадим молча достал засунутую под брючный ремень папку и протянул незнакомцу. Тот быстро пролистал содержимое, задержавшись лишь в самом конце, на выводах следователей, и вернул ее обратно.
— Теперь сожги.
— Что? — удивился Вадим. И, шалея от собственной наглости, добавил: — А сам не можешь?
— Не могу. Бумаги, помеченные печатью «Ока», может уничтожить только человек, связанный с этой организацией контрактом. Ты не знал?
— Нет, — растерянно промямлил Вадим.
— Говорили мне, что «Око» уже не то, да я не верил, — усмехнулся незнакомец. — Давай, действуй.
— Зачем это?
— Затем, чтобы ничто не омрачало память о хорошем человеке.
Вадим бросил папку в костер. Ревенант молча смотрел, как огонь лижет ее края, он словно совершал некий ритуал, или с кем-то прощался. Вадим чувствовал его горечь и боль, притупившиеся со временем, но от этого не ставшие менее мучительными. Почему-то это существо больше не закрывалось от него, оставив эмоциональный срез на виду.
Папка догорела, и ревенант, тихо прошептав «покойся с миром», направился к выходу.
— Подожди! А как же Марина?
Мужчина остановился.
— Она твоя.
— Но… — заволновался Вадим. — Если я ее выведу из этого вашего стасиса, она превратится в мори. В чудовище! А если оставлю как есть?..
— Когда догорит костер, она либо откроет глаза уже как имаго, либо не откроет их никогда.
— Имаго? Ревенант? Нет! Ни за что!
Лицо Вадима перекосила гримаса отвращения.
— Но ты же любишь ее? — усмехнулся ревенант. — Или уже нет?
— В ней же не останется ничего человеческого! Я два года сдерживал в ней аддикцию, — с ненавистью выдохнул Вадим. — Я стер ее имя из базы данных охотников. Если бы не ты, я исцелил бы ее…
— Тяжело терять тех, кого любишь? — вновь усмехнулся ревенант.
— Как остановить все это? Как? Скажи, что ты хочешь? Я все сделаю!
— Поздно.
— Но…
— Поздно.
— Будь ты проклят!
Вадим застонал и опустился на пол, обхватив голову руками. Он настолько ушел в себя, что не сразу услышал слова ревенанта.
— …Вас учат, что в имаго не остается ничего человеческого, — тихо, словно сам с собой говорил ревенант. Он вновь употребил старый, больше не используемый в «Око» термин. — Это не так. Да и что есть человеческое? Разве человечность свойственна всем людям без исключения? Разве среди людей нет злобы, ненависти, безразличия? Да, у нас другая аура и энергетика, не всегда комфортная для обычных людей. Да, мы смотрим на мир иначе, чем люди. Мы видим больше взаимосвязей, у нас больше диапазон восприятия, мы глубже чувствуем, больше знаем. Мы так же умеем любить, у нас так же сохраняются привязанности, мы различаем добро и зло. И если имаго любит, то, поверь, его любовь намного сильнее и глубже, чем любовь человека. Как и ненависть. Я тогда ненавидел тебя так, как не способен ненавидеть ни один человек. Ты отнял у меня самое дорогое. И я решил отплатить тебе тем же. Я долго следил за тобой, изучал тебя. Это я нашел идеальную для тебя пару и устроил так, чтобы вы встретились. Это я помог развиться в твоей девушке аддикции. Ты пытался лечить ее тайком от всех, а я наоборот стимулировал изменения. Поначалу я хотел, чтобы Марина на твоих глаза превратилась в криза, но затем я разглядел в ней потенциал имаго. Имаго — это большая редкость. Ты не задумывался, почему раньше существовали два термина — имаго и ревенант, а затем оставили только один?
Мужчина взглянул на Вадима, но тот, отвернувшись, молчал. И тогда он продолжил:
— Страдания могут как возвысить человека, так и сбросить его в пропасть. Так и аддикция может превратить человека либо в имаго, либо в ревенанта. В древности существовал ритуал очищения огнем, который помогал стать имаго, минуя стадию кризалиса, в которой человек превращался в монстра. Для этого ритуала отбирали особых людей, которые смогли сохранить душевную чистоту в нашем сумасшедшем мире, и долго готовили их к перевоплощению. В условиях современного города, где столько злобы, где на больных, инфицированных — это ваши термины — объявлена настоящая охота, несчастный, опустошенный, оставшийся один на один с городским безумием человек, может стать только ревенантом — существом с мертвой душей.
— Но откуда ты все это знаешь? — вопрос вырвался помимо воли Вадима.
— Откуда? Я геолог. Был. Моя начавшаяся аддикция по счастливой случайности совпала по времени с экспедицией на Восток, в горы. Там еще помнят разницу между имаго и ревенантом.
— Послушай, но я же не знал. Я хотел помочь тем выро… ребятам, исцелить их, я не думал, что все так закончится… — слова опять вырвались помимо воли. — Они же сами набросились на меня, превратившись в мори, что мне еще оставалось?..
Вадим осекся, глядя, как ревенант медленно качает головой.
— Ты ничего не понял. Что произошло после устроенной тобой бойни?
— Расследование, — недоуменно проговорил Вадим.
— Дальше.