— Но я не понимаю, от кого она беременна?
Доктор молчал, а Мортель вдруг понял, что это за блеск он увидел в глазах доктора — подозрение.
Нет, этого не может быть! Не может и все тут! Что-то здесь не так!
— Доктор, почему вы так смотрите на меня?
— Ну а как я должен смотреть, если всем давно известно, что к Вашей дочери никого не допускают, Вы следите за ней неустанно, она шагу без вашего ведома ступить не может. У вас в доме не бывает гостей, никто не останавливается здесь на постой. Люди давно уже шепчутся за вашей спиной, и я очень удивлен, что слухи эти ни разу до вас не доходили. А теперь Диана беременна и твердит, что никогда ни один мужчина к ней не приближался и на пушечный выстрел. Так что я должен думать? Сами задумайтесь над этой ситуацией, посмотрите на неё со стороны и вы поймёте меня.
— Вы можете думать все, что вашей душе угодно, но не в моем доме и не при мне! Выметайтесь отсюда, пока я ноги вам не переломал! — Мортель ухватил доктора за грудки и потащил к двери. Наверное, он никогда ещё не был настолько зол и растерян одновременно. Выпихнув доктора за дверь и громко хлопнув ею перед лицом ошарашенного мужчины, Мортель привалился спиной к стене и разрыдался — наверное, впервые в своей долгой и трудной жизни.
Слова этого докторишки, пустого по сути человека, хоть и лучшего в своем деле, больно ранили Мортеля. Он знал, что люди недолюбливали его, считая излишне гордым и заносчивым. Знал, что многие считают его, чуть ли не сумасшедшим за то, что не выпускает дочь в свет, не ищет ей достойную партию, не стремится выдать замуж. Мортель всегда спешил домой, привозил дочери лучшие подарки, стремился скрасить каждый её день: заморский скакун, лучшие меха, драгоценности, шелка, музыкальные инструменты, холсты и краски для занятий живописью — у нее было все, чего только можно пожелать! Но он никогда! Никогда не смотрел на Диану, как на объект желания. Она была его маленькой девочкой, дочерью, подарившей самое большое счастье и самое сокрушительное горе в первый миг своей жизни. Он просто не мог себе позволить лишиться и ее тоже — не после того, как засыпали землёй гроб его возлюбленной супруги.
Но он никогда не мог себе представить, что люди говорят о них такое! Это так подло, так низко, этому нет объяснения. А ведь раньше Мортель считал, что хорошо разбирается в людях. Как оказалось, недостаточно.
Немного успокоившись, Феликс пошёл к дочери. Открыв дверь спальни, заметил, насколько бледной и маленькой она казалась, лёжа на кровати с закрытыми глазами. Бледность её лица поражала. Мортелю отчаянно захотелось взять её на руки, прижать к своей груди, спрятав от всех невзгод и печалей, что ещё выпадут на её долю. Она была такой красивой, в точности, как его почившая слишком рано супруга. Диана так сильно напоминала Мортелю любимую, что иногда смотреть дочери в лицо было равносильно пытке. Было больно и приятно одновременно, как будто Феликс был человеком, получающим особый вид удовольствия, причиняя себе боль.
Осторожно переступив порог комнаты, и прикрыв за собой дверь, Мортель, стараясь не разрушить хрупкий сон дочери, аккуратно присел на край кровати. Закрыл глаза, пытаясь скинуть со своей души тот камень, что давит глубоко внутри, не даёт дышать, убивая с каждым вдохом.
— Папа. — Слабый голос дочери вывел Феликса из задумчивости. — Что ты тут делаешь?
— Пришел на тебя посмотреть, — тихо ответил Мортель, ласково глядя на дочь.
— Я долго спала? — Диана огляделась по сторонам, в поисках чего-то, о чем было только ей известно.
— Не очень. Я только что провёл последнего доктора и решил зайти к тебе, справиться о самочувствии, но ты так крепко спала, что не захотел будить. Как самочувствие?
— Папа, доктор сказал тебе? Ты уже знаешь?
Сердце несчастного отца сжалось, словно оно попало в стальные тиски. Казалось, скажи он хоть слово и слёзы хлынуть из глаз, грозясь унести бурным потоком остатки разума.
— Папа, не молчи! — Диана резко поднялась в постели и протянула руки к отцу. — Я знаю, что тебе больно, мне так жаль, папа. Ты даже не представляешь, как мне жаль.
Мортель присел ближе к дочери и раскрыл ей навстречу свои объятия. Диана, рыдая, упала на грудь единственного человека, что любил её больше жизни. Человека, способного простить ей все, что уже успела совершить и то, что ещё совершит в будущем.
Много времени прошло, прежде чем отец и дочь смогли немного успокоиться. Жаркий полдень за окном уступил своё место прохладному вечеру.
— Диана, мне доктор сказал, что ты не знаешь, кто отец ребёнка. Это правда? — Мортель гладил дочь по голове, а она тихо вздрагивала на его груди. — Только не молчи, прошу тебя. Знаешь же, что можешь мне доверять.
Диана, кажется, собиралась с силами поведать отцу то, что так больно ранило её сердце. Мортель прекрасно понимал, что не может такого быть, чтобы Диана не помнила, кто стал отцом её ребёнка. В том, что им мог оказаться он, не укладывалось в голове. Только от одной мысли, что все так думают, хотелось кричать.
— Дочь, ты понимаешь, в какое глупое положение поставила меня? Этот мерзкий врач намекал, да что там намекал, он в открытую мне сказал, что считает меня тем, кто овладел тобой. Понимаешь, меня? Человека, который лучше руку себе отрубит, чем подумает о тебе, как о женщине. Но они, как оказывается, все так думают! Это так невероятно, низко, гадко.
Диана вскинула испуганные глаза на отца. Во взгляде читалось недоверие и неприятие такой правды.
— Нет, нет! Этого не может быть, — выкрикнула девушка и, резко отстранившись от отца, закрыла лицо руками. — Почему я такая дура? Почему я не сказала врачу, что знаю, понимаешь, знаю, кто он? Почему я думала, что так будет лучше, а оказалось, что своим нежеланием говорить я только все испортила!
— Диана, дорогая моя, не плачь, пожалуйста. — Мортель протянул руку и погладил дочь по голове. — Мне совершенно наплевать на то, о чем говорят эти жалкие людишки, понимаешь? Всю твою жизнь я только и делал, что пытался оградить тебя от их губительного влияния. Я знал, что ничего хорошего не будет, начни ты с ними общаться. Я защищал тебя, как мог. Да, я ошибся. Возможно, не нужно было тебя так сильно опекать. Но сделанного не воротишь, и все, что мне остаётся — смириться с той правдой, что ты расскажешь мне. После этого я не знаю, что буду делать. Может, я убью того, кто это с тобой сделал. Может быть, наоборот — он станет твоим мужем, и вы в любви и согласии проживёте остаток дней, радуя меня каждый год внуками. Я просто всегда слишком сильно боялся, что однажды ты покинешь меня точно так же, как покинула меня твоя мать. Но в первую очередь я должен знать правду, какой бы горькой или невероятной она ни была. Ты понимаешь меня?
Диана слушала отца, прикрыв глаза. Мортель не мог понять, какие эмоции отражаются на этом прекрасном лице, которое он знал даже лучше, чем свое. Но в этот момент он впервые в жизни не понимал свою дочь.
— Папа, пообещай мне, что не примешь меня за сумасшедшую, — открыв глаза и жалобно всхлипнув, попросила Диана.
— Я тебе обещаю, — приложив правую руку к тому месту, где лихорадочно билось измученное сердце, торжественно поклялся Мортель.
— Ну, хорошо.
Вздохнув, Диана начала свой рассказ:
— Несколько месяцев назад я почувствовала странное томление в груди. Со мной такое иногда случалось после прочтения некоторых романов, но я не знала, что это. Тело будто сжигало огнем, я не могла и минуты усидеть на месте, в голове галопом скакали мысли. Обычно, в таких случаях я шла к берегу озера, где в тени раскидистых ив могла подумать о своей жизни и немного пофантазировать о том, какими бы были мои дни и ночи, если бы ты позволил мне выходить в свет и общаться с людьми. Папа, я так мечтаю танцевать! Ну, да не об этом сейчас. Я пошла к озеру, прихватив с собой корзинку с любимыми продуктами и небольшую бутылку лёгкого вина, что обычно помогало мне снять накопившееся напряжение. Ты знаешь, папа, от вина моя голова становится совсем лёгкой и такое чувство, что я способна летать.
В тот день погода стояла замечательная: весна уже понемногу начала вступать в свои права, лёд на озере почти полностью растаял, а мне, к тому же, было так жарко и душно, что я смело отправилась к берегу. Не знаю, сколько сидела в одиночестве, как вдруг яркое солнце закрыло тучи, небо потемнело, и холод пронизал до костей. Мне никогда не было настолько холодно! Ох, как я пожалела, что по наивности, в надежде на обманчивое тепло, не оделась с большей тщательностью. Быстро собрав разложенные на покрывале припасы, решила отправиться домой. Но какая — то сила не пускала меня! Я действительно не смогла подняться! Честно сказать, я очень испугалась, что со мной приключилась какая — то страшная болезнь, что отнимет способность ходить. И тут на мою подстилку прилетел ворон. Папа, я никогда до этого не видела столь огромных птиц. И столь же красивых! Необыкновенным было его оперение: чёрное, словно сама ночь и отливающее серебром. А какие были у него глаза! Мудрые, всезнающие. Казалось, что не осталось в этом мире ничего, что бы ещё не видели эти глаза. Залюбовавшись необыкновенной птицей, я потеряла счёт времени. Мне уже никуда не хотелось уходить, даже несмотря на то, что воздух с каждой минутой становился все прохладнее. Но я совершенно перестала ощущать своё тело, только душа имела в тот момент для меня значение! Понимаешь? Я смотрела в глаза странной птице, он отвечал мне тем же и пусть меня убивают, я не смогу ответить на вопрос, как долго это длилось. Только дальше произошло то, чего я никогда не видела ранее и о чем даже не читала в своих многочисленных романах. Ворон превратился в высокого мужчину, который смотрел на меня все теми же глазами — глазами, что познали саму тьму.
Я никогда до этого не видела ни одного мужчину, кроме тебя. Мне не с чем сравнивать, но я могу поклясться, что такого человека сложно забыть. Он был поистине огромен! В сапогах и плаще столь чёрного цвета, что даже сама ночь не может быть настолько же тёмной. Я словно завороженная смотрела на того, кем оказался ворон. Я не знаю, был он молод или стар, красив или страшен, добросердечным или злонамеренным. Только знаю, что с первого взгляда на него поняла, что полюбила так, как никого больше полюбить не смогу. Полюбил ли он меня также? Не уверена, что этот человек вообще способен чувствовать хоть что-то.
Папа, папочка, я так перед тобой виновата. Сможешь ли ты хоть когда-нибудь простить меня? Сможешь ли забыть, какое горе я причинила тебе своим поступком. Но я люблю его, люблю до сих пор и до сих пор надеюсь, что ещё хоть раз в этой жизни мы свидимся. Каждый раз, завидев на улице ворона, я не могу сдержать радости. Мне кажется, что это снова он, пришёл ко мне, чтобы никогда больше не оставить. Да, пусть я выгляжу сейчас, как сумасшедшая. А, может, я и правда сошла с ума? Но что я могу поделать, если любовь к нему полностью лишила разума, забрала волю, оставив, только лишь оболочку прежней меня?
Диана замолчала, а Мортель понял, что никогда уже его жизнь не станет прежней. Их жизнь, до этого тихая и размеренная, такая простая и понятная, изменилась безвозвратно. Что это был за странный ворон? Почему он выбрал для своих забав именно его дочь, его прекрасную Диану? Мало он, Феликс Мортель, вынес в своей жизни бед и невзгод, чтобы ещё и этим судьба наказывала его?
— А как его хоть звали, ты помнишь? — спустя долгие минуты раздумий, поинтересовался Мортель.
— Я не знаю. — Печальная улыбка тронула губы Дианы. — Мы с ним почти не разговаривали. Я помню его облик, помню чувство, что родилось во мне при первом взгляде на этого мужчину, но я не знаю, как его зовут. Мне это знание было совершенно не нужно.
— Господи, Диана, как ты могла? Я никогда не думал, что ты можешь быть настолько глупой и наивной.
— Папа, но какой я должна быть, если никогда не видела внешнего мира, у меня не было друзей? Я даже не общалась ни с кем! — Диана легко соскочила на ноги и принялась мерить шагами комнату. — Чего же ты ожидал?
Мортелю нечего было ответить. Диана была права — это он, и только он, был настоящим глупцом, если думал, что всю жизнь сможет оберегать дочь от агрессивного внешнего мира.
— Ладно, милая, что случилось, то случилось. Сейчас нужно подумать, что нам делать дальше.
— Я рожу этого ребёнка, и мы будем жить, как и раньше. Тихо и спокойно. И я буду ждать, что человек, которого я однажды полюбила и чьего ребёнка ношу под сердцем, когда — нибудь вернётся ко мне.
Мортель тяжело вздохнул, глядя какой страстью горит её взгляд, сколько в нем внутренней силы и твердости. Он никогда не думал, что Диана может оказаться настолько сильной девушкой, решительной и волевой.
— Ладно, дочь. Пусть все остаётся так, как есть. Честно признаться, сейчас я даже рад, что так получилось — раньше — то я и не догадывался, как сильно обрадуюсь будущему наследнику. Или наследнице — на все воля Божья.
Прошло несколько месяцев, Мортель с каждым днём всё больше радовался тому, что Диана станет матерью. С каждым днём его дочь становилась все краше, как будто ребёнок, живущий внутри неё, придавал ей какое — то неземное свечение. Отцовское сердце радовалось при взгляде на ту женщину, которой становилась его единственная дочь. Омрачало его радость только то, с каким упорством, в любую погоду, каждый день ходит Диана на берег озера и ожидает там часами своего загадочного возлюбленного. Мортель бы и сам не отказался встретиться с этим человеком лицом к лицу. Ему хотелось услышать ответы на терзающие его душу вопросы, от которых он не находил покоя долгими бессонными ночами. Все — таки, несмотря на то, что он согласился с Дианой, глубоко внутри его мучили сомнения, что история с вороном — просто выдумка её воспалённого воображения. Каким образом ворон мог превратиться в человека? Жизнь не сказка — Мортелю слишком хорошо об этом было известно.
Несмотря на все тревоги, время с неумолимой скоростью приближалось к дате, когда на свет должен был появиться ребёнок. Диана с каждым днём все больше уставала, но от ежедневных походов к озеру не отказывалась. Мортель, оставив на время все дела, старался повсюду её сопровождать, опасаясь, что в самый ответственный момент его дочь может остаться одна. Принимать роды пригласили того врача, которого несколькими месяцами раньше разгневанный отец выгнал за порог — правда за его услуги пришлось выложить кругленькую сумму. Но разве могут какие — то деньги быть важнее жизни и здоровья будущей матери и ещё нерождённого ребёнка?
Но в жизни не бывает чудес и иногда именно самым худшим страхам суждено сбыться. Диану постигла участь её матери — случилось именно то, чего больше всего на свете опасался Мортель. Горе отца было воистину беспросветным. Ненависть к себе и всему миру чёрной волной затопило его сердце. Тоска, наполнившая изнутри, помрачила рассудок, навсегда лишив Мортеля способности здраво рассуждать. Напрасно друзья убеждали его жить хотя бы ради ребёнка — крошечной девочки, что в точности повторяла облик её несчастной матери. Труп Дианы давно остыл, а вместе с ним остыла воля к жизни Феликса Мортеля.
Похоронили их в один день: безутешный отец, так и не сумевший принять смерть своей дочери, повесился в своём кабинете в ночь перед погребением. На столе он оставил записку: «Берегите Изабель, кто бы вы ни были».
* * *
— И тебя берегли? — услышала я тихий и печальный голос Ланса.
Я засмеялась:
— Кому бы это пришло в голову, когда несметные богатства моего деда необходимо было разделить меж всех желающих? Кому нужна маленькая девочка, что является единственной наследницей целого состояния? Куда проще отдать её в приют, где она будет спокойно жить на попечении у государства? По убеждению многих людей сироткам именно в приютах самое место.
— А откуда ты знаешь все эти подробности из жизни своих родных? — Мне кажется или я действительно слышу нотку недоверия в его голосе.
— Все дело в письме, которое оставили для меня. Его написал мой дед. Мне его презентовали на совершеннолетие, скромно умолчав, что вместе с письмом мне должны были достаться и все его деньги.