Когда во всём мире не осталось ничего и никого, кроме кучки оборвышей, голодных и больных, управлять некем. А больше всего на свете Айс хотел стать главным.
Ну, видно, не судьба.
VI. Джонни
Иногда жизнь становится совсем невыносимой и хочется лишь тихо умереть. Или чтобы от тебя отстали навсегда, оставили одного тонуть в бескрайнем море тоски и одиночества. Когда нет надежды, что хоть что-то в твоей жизни изменится, самое главное — встретить того, кто скажет, что ты ему нужен, что ты — молодец и очень на многое способен. Счастье встретить такого человека.
Но что делать, если этот человек — опытный лжец, стремящийся заманить тебя в свои сети? Ведь даже последнее ничтожество можно сделать для себя полезным.
Я был именно ничтожеством, пока Генерал не нашёл меня. Ничтожеством я в итоге и остался, только кому-то нужным ничтожеством. А что? Тоже вариант.
Загибаясь на помойке, в окружении таких же неудачников и моральных уродов с искалеченной психикой, я ждал от жизни только одного: чтобы она скорее кончилась. Сколько раз нарывался на кулак, нож, лез под пули — не перечесть. Но судьба меня хранила. Я не понимал, зачем? Сколько моих корешей сдохло, сколько сгинуло в предрассветной мгле — не сосчитать. Они не уходили навсегда, но превращаясь в собственные тени, видимые лишь нам — тем, кому совершенно нечего терять. И слонялись эти тени, неприкаянные, прозрачные и бестелесные, ото всюду вечно всеми гонимые, в назидание нам — душевным калекам и законченным психам.
В нашей компании не было ни одного нормального человека. Только наркоманы, алкоголики, вечные бродяги, страдающие маниями на любой вкус. Привычными были крики и ругань, драки и воровство.
Общество наше состояло не только из мужчин — женщины тоже встречались, но назвать этих оборванных и полуголодных существ Женщинами язык ни у кого бы ни повернулся. При встрече с такой дамой есть только два желания: зажмуриться или запустить в неё камень. Но нашим мужикам нравились именно такие — злые, грязные, отчаявшиеся. С ними можно быть самим собой, ничего не изображая. И если кому-то в момент любовной утехи захочется возлюбленную зарезать или придушить, так слова против никто не скажет — сама напросилась, ласковее нужно было быть. И ещё один плюс: этих никто не ищет.
Если кому интересно как мне, в сущности, ещё ребёнку жилось среди этого отребья, так я отвечу, что очень даже нормально мне жилось. Я был неплохим парнем, всегда готовым услужить. Притом я не боялся никаких наказаний, ибо смерть совсем не страшила, а тот, кто смерти не боится всегда в цене. Умел я только воровать и делал это весьма виртуозно примерно лет с семи. Сначала меня просовывали в форточки к не вовремя отлучившимся гражданам. Я, мелкий и шустрый, что та юла, остроглазый и осторожный, шнырял по квартире в поисках ценностей с реактивной скоростью. И даже, если хозяева отлучались из дому всего на несколько минут, по приходу ни денег, ни драгоценностей обнаружить уже не удавалось. Только, если очень присмотреться, можно было увидеть мои сверкающие пятки.
Став постарше я начал стягивать в транспорте кошельки, аккуратно снимать с дамочек цепочки, взламывать замки в квартирах, влезать в хорошо охраняемые дома богачей. И будьте уверены, ни разу не попался. Мои помоечные соплеменники утверждали, что у меня талант и золотые руки. Да уж, понятие "золотые руки" в моей среде было несколько извращённым.
В награду за свои труды в раннем детстве я получал леденец на палочке или мороженое. Став постарше, забирал себе половину выручки. Мне жилось весьма неплохо. Но всё-таки в глубине души надеялся, что рождён явно не для этого. Мне хотелось подвигов, хотелось благородного риска, чего-то такого, о чём пишут в книгах. И пусть я ни одной книги за жизнь не прочёл, да и не было их на помойке, но о чём там пишут, знал. Потому как долгими зимними вечерами наша братия любила собираться и слушать рассказы донны Иоланты. Старая испанка ничем не могла быть нам полезна — глаза, затянутые бельмами, вглядывались в вечную тьму, а руки дрожали беспрестанно, как в лихорадке. Но она умела рассказывать. Причём так, что все герои её долгих повествований, будто живые, бродили вокруг. В свете костра явно виделись доблестные рыцари, прекрасные дамы, злые колдуны и беззащитные младенцы, брошенные на произвол судьбы. Каждый вечер творила волшебство старая сказительница, заставляя своих благодарных слушателей то плакать, то смеяться, то в ужасе жмуриться. Казалось, протяни руку и ухватишь прекрасную принцессу за подол воздушного платья. В мире сказаний и легенд было место подвигу, и именно о подвиге я мечтал.
Поэтому в тот момент, когда Генерал нашёл меня, без раздумий бросил старую жизнь. Мне больше не нужно будет воровать, но мне дадут в руки настоящее оружие, и я пойду отстаивать Великую Цель в честном бою. Наконец моя жизнь приобретёт смысл. Смысл, которого была лишена всегда.
Мальчик, не помнящий своей семьи, не знающий, как попал на помойку. Помнящий только побои, грабежи и убийства, сможет стать кому-то нужным. Это ли не мечта?
Единственное, чего мне не хватало в новой жизни — сказок Иоланты. И я начал выдумывать свои.
Что с ней стало? Смогла ли она спастись, как удалось это нам или погибла, как все остальные? Ни о ком в этом мире я не печалился, только о ней.
Даст Провидение шанс, и я узнаю.
А пока нужно убираться из этого чёртового, уничтоженного стихией, Леса, где не осталось ничего, что ещё хоть с натяжкой, но можно назвать живым. Обугленные деревья, хрустящие под ногами кости и призраки прошлого, наполняющие округу.
Мне нужно поскорее отсюда выбраться, добраться до Города и тогда смогу передохну́ть.
VII. Интермедия первая
Эргориум. Год назад
Айс бежал по полю, сжимая в руках, словно драгоценность, буханку хлеба, украденную недавно на рынке. Торговка отвлеклась всего на минуту, дабы перекинуться парой словечек с соседкой, торгующей вяленым мясом и домашними колбасами, но Айсу хватило этих нескольких мгновений. Воспользовавшись ситуацией, он схватил добычу и что есть мочи, помогая себе локтями и острыми коленками, толкаясь и распихивая всех на своём пути, начал пробираться к выходу сквозь плотную толпу покупателей. День стоял солнечный, субботний и на рынке в такие дни особенно оживлённо. А уж как расстарались продавцы! Чего тут только нет: шелка самых невообразимых расцветок, кружева, украшения из золота, серебра, бирюзы и малахита. А разнообразный ассортимент продуктовых прилавков потрясал: здесь торговали, кажется всем, чем только можно. От бубликов до свежайшей мраморной говядины.
Айс совсем не планировал что-то воровать, отправляясь утром на рынок — вором он не был. У него было несколько монет, честно заработанных тяжёлым трудом в мастерской на протяжении всей прошлой недели. Руки у него росли, откуда надо и такой работник, всегда довольный оплатой, безропотный и исполнительный, на вес золота. Но оказалось, что накануне национальная валюта стремительно рухнула вниз. Давно обещанная инфляция, наконец, обрушилась на столицу, сминая на своём пути в первую очередь как раз таких людей, как Айс — тех, о ком некому позаботиться и которым приходится в этой жизни надеяться только на себя. Поэтому заработанного накануне не хватило бы даже на дырку от бублика — не то, что на полноценный обед. Но есть хотелось нестерпимо — в животе урчало так громко, что, казалось, слышали все люди на километры вокруг.
Оттого и пришлось стащить хлеб. Провидение свидетель — Айс не собирался подыхать голодной смертью только лишь потому, что продажное правительство снова украло всё, до чего смогли дотянуться их загребущие руки.
Торговка мгновенно заметила, что лишилась лучшей буханки — выставочного образца и теперь красота витрины, над которой она трудилась битый час, была безвозвратно потеряна. Чего ей было больше жалко — потерянных денег или убитого времени — не понятно, но вой о пропаже баба подняла знатный.
— Держите его! Мерзкий мальчишка, крысеныш, украл мой хлеб! Караул, произвол! — орала так, будто Айс стащил у неё не буханку, а наследного принца в день коронации.
Раздались крики, оживление овладело толпой, и беглец почувствовал, что люди, до этого не обращавшие на оборванца ни малейшего внимания, напряглись. Айс ощутил, как кольцо ещё секунду назад безразличной толпы сжимается вокруг него.
Неожиданно кто-то схватил его за рубашку, но Айс не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто пытается его удержать, потому что всеми силами стремился оторваться от погони и, спрятавшись от посторонних глаз, съесть наконец с таким трудом добытую снедь. Он мчался вперед, но тот, кто уцепился за одежду, не давал сбежать — настолько цепкой была хватка. Айс почувствовал себя в ловушке, и панический страх сковал его, а мысли неслись в голове с бешеной скоростью. Надо выбираться, но как? Айс резко дёрнулся, пытаясь высвободиться, ветхая ткань натянулась, словно парус и, рванувшись изо всех сил, он почувствовал долгожданную свободу. Лёгкий летний ветерок холодил обнажённую спину — ткань все-таки не выдержала и разорвалась.
Нырнув в толпу, редеющую с каждым метром — всё-таки время уже близилось к полудню, солнце стояло высоко, и нестерпимая жара заставляла людей искать спасительную прохладу в стенах своих домов — Айс со всех ног рванул к выходу.
Оказавшись за воротами и свернув немного вправо, минуя мощеную дорогу, по которой попадали на рынок горожане, он оказался в поле. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понимать: точно знал, сыновья той самой торговки — такие же жадные, как и их мамаша — не упустят шанса догнать его и выпустить все кишки из наглого грабителя. Но Айс был молод, стремителен и даже, несмотря на голодные спазмы и лёгкое головокружение, бежал быстро и легко, чего не скажешь о тех, кто организовал на него погоню.
— Стой, твою мать! Догоню — ноги вырву! — задыхаясь, орал преследователь. — Ты меня ещё плохо знаешь, мелкий уродец!
— Пошёл ты, жадная скотина! — Айс обернулся и с облегчением заметил, что из трёх догоняющих самым упорным оказался лишь один. Это вселяло надежду, что скоро и этот не выдержит. — Тебя мама не учила, что нужно быть добрее? Хотя куда там, твоя мамаша не знает, что такое милосердие и тебя таким же вырастила.
Не замедляя бега, не обращая внимания на горящие огнём икры, Айс откусил от буханки кусочек. Даже самый голодный во Вселенной человек, согласный на что угодно, лишь бы забить желудок, понял бы, что этот хлеб, несмотря на всю свою внешнюю красоту, не стоил того, чтобы так гоняться за вором. Посредственный хлеб, ничего не скажешь. Чувствовалось, торговка не щедрой рукой делала тесто. И явно на воде. Жадность была её движущей силой, равно как голод толкнул парня на воровство.
Непонятно, сколько ещё времени длилась бы погоня, но вдруг Айс наскочил на человека.
— Стоять, кому сказал! — послышался голос. — Куда бежишь?
Айсу было не до разговоров — нужно поскорее найти укромное место, где можно просто посидеть, вытянув онемевшие от бега ноги и съесть наконец спокойно кусок хлеба. Но незнакомец возвышался над ним, словно скала, внушительный и властный. Такому человеку нельзя не ответить. Страшно такому не отвечать.
— Пропустите меня, пожалуйста. — Айс чуть не плакал, но показать слабость при незнакомце было выше его сил, поэтому он стиснул зубы, чтобы задушить рвущиеся на свободу эмоции и шальные слова. — Если он меня догонит, то изобьет, а я не хочу. Отпустите.
Незнакомец хмыкнул. Что-то странное было во всей этой ситуации, только Айс никак не мог понять, что именно его насторожило. Скорее больше всего испугало то, что в такую жару незнакомец кутался в шубу, а лица его, из-за огромного роста и ослепляющего солнца, было не разглядеть.
— Это от него ты бежишь? — спросил великан, указывая куда-то за спину Айса, и засмеялся.
Айс обернулся и оторопел. В двадцати шагах от того места, где они стояли, мирно пасся маленький горный козлик, совсем безобидный и в чём-то даже симпатичный. Просто козлик. Просто пасся. Преследователя и след простыл, а вокруг стояла звенящая тишина.
Айс не мог понять, куда делся злобный сынок торговки и откуда взялся козёл. И что самое странное, как обитатель горных хребтов мог пастись на убранном кукурузном поле?
Незнакомец, казалось, прочёл его мысли:
— Ну, козёл и козёл, что тут удивительного? Необычный, правда — пасётся, где попало, зато гнаться ни за кем не умеет и хлеба для сирот ему не жалко. Так же намного лучше, правда?
Айс не нашёлся с ответом и просто смотрел на незнакомца.
— Удивлен? — Голос у великана был глубокий, зычный. — Вижу, что да.
— Само собой. — Айс переминался с ноги на ногу, не поднимая головы, и сильнее прижимал к груди заветную буханку, которую все-таки надеялся в скором времени съесть. — Я никогда не видел в этих краях козлов.
Незнакомец рассмеялся так, что казалось, сейчас захлебнётся:
— Мальчик, тут козлы на каждом шагу. Куда ни глянь — всё они.
Айс задумался на секунду и тоже засмеялся:
— Вы правы. А откуда Вы знаете, что я сирота?
— Мальчик мой, сироту не сложно от домашнего отличить. У вас всегда глаза голодные. — Айс почувствовал, как опустилась на его худое плечо тяжёлая ладонь. — Ведь не только живот твой пуст, но и душа совсем ничем не наполнена. В ней нет любви, потому что откуда её взять, любовь эту, если тебя самого никто никогда не любил?
Айс удивился, насколько точно этот чужой человек определил его состояние — пустая душа, пустой живот. Незнакомец завораживал — казалось, он в силах решить любую проблему, научить многому. Было в нём что-то от Гамельнского крысолова, — героя древних легенд — уводящего за собой сотни безвольных детишек. И Айс понял, что за ним согласен идти даже, если у него нет дудочки.
VIII. Изабель
Шторм утих также быстро, словно и не было. Никогда раньше я не видела, чтобы море, словно по чьему-то приказу то бушевало, то успокаивалось. Чудны дела твои, Господи.
Замерев, я следила за приближающимся к берегу судном и не могла поверить своим глазам. Корабль? Здесь? Когда, кажется, ничего живого не осталось, кто-то может позволить себе плавать под настоящим парусом, наслаждаясь покоем водной глади? Это ведь невероятно! Значит, я не одна выжившая и есть другие — те, кто может рассказать свою историю и, возможно, объяснить, что всё-таки произошло, потому что сама, знаю это, не разберусь.
Раньше увидеть настоящий корабль, рассекающий волны под полными парусами было из ряда вон выходящим событием. Многие были уверены, что таким явно устаревшим транспортным средством давно никто уже не пользуется. Зачем, если быстроходные катера, самолёты и скоростной монорельс за считанные часы могли доставить в любую точку мира? Парусники — просто красивый раритет, пережиток прошлого и символ чьей-то вечной любви, особенно, если паруса алого цвета.
Пёс внимательно наблюдал за этим чудом, наклонив голову, выражая своей позой заинтересованность и настороженность одновременно. Однако о пережитом им недавно приступе непонятной активности ничего не напоминало, кроме мечущегося из стороны в сторону пушистого хвоста.
— Не волнуйся, милый, — сказала, поглаживая питомца по холке. — Даже если это враги, мы сможем от них защититься. Ты сможешь меня от них защитить, ведь ты — единственный мой настоящий друг. Правда, Барнаби? Я права? Не подведёшь свою хозяйку?
Казалось, пёс понимал меня, как никто ранее и в знак согласия потёрся влажным носом о мою руку. Неожиданно для самой себе чётко осознала, как сильно полюбила это странное существо — столь же одинокое и потерянное, как я сама.
Корабль тем временем становился всё ближе и уже можно в деталях, особенно не напрягая зрение, рассмотреть паруса — бело-голубые полотна, наполненные ветром и свободой до предела. Мне отчаянно захотелось оказаться на борту и ощутить каждой клеточкой тела, каково это мчаться на полной скорости, наслаждаясь чистым восторгом. Беспричинное счастье наполнило душу — захотелось бегать и прыгать, громко смеясь, и ни о чём не думать. Странно, никогда раньше не испытывала подобных эмоций. Чтобы успокоиться, обхватила себя за плечи и присела, не переставая следить за приближающимся кораблём. Барнаби, будто почуяв моё беспокойство, положил свою кудлатую голову на мои колени. Затаив дыхание, мы ждали.