Олег Дивов
Техподдержка. Мертвая зона.
Инструкция для сотрудника полевой группы Института Шрёдингера
Сотрудник полевой группы является полноправным представителем Института Шрёдингера. При нахождении в зоне конфликта:
• запрещается употребление алкоголя и наркотических веществ;
• запрещается общение с местным населением в отсутствие сопровождающего лица;
• запрещается иметь сексуальные контакты как с населением, так и с представителями группы;
• запрещается перемещение по территории в одиночку, в том числе на транспортных средствах;
• запрещается иметь неавторизованные контакты с представителями иных организаций, работающими в зоне конфликта;
• запрещается предъявлять значок Института, а также применять расширенные полномочия сотрудника Института без прямой санкции ответственного лица;
• запрещается принимать участие в местных обрядах и иных отправлениях культа;
• запрещается выходить на связь с Институтом без присутствия уполномоченного лица;
• запрещается самовольно вносить изменения в материалы наблюдений и отчеты группы;
• запрещается предпринимать активные действия, выходящие за рамки целей и задач, обозначенных в Задании на проведение полевого расследования;
• запрещается самовольно покидать обследуемую территорию;
• запрещается любое разглашение сведений, относящихся к проводимому расследованию либо к деятельности Института;
• запрещается совершать другие действия, порочащие честь и достоинство сотрудника Института, а также способные оказать негативное воздействие на имидж Института и иных организаций.
С инструкцией ознакомлен: ________________
Представитель Института Шрёдингера ______________ /Олег Дивов/
Глава 1
Battlefield Earth
13 января 2052 года, утро, Абуджа, Нигерия
Когда в небе раздался свист, Пасечник крикнул: «Воздух!» и рыбкой нырнул в ближайшее подвальное окно.
Леха от неожиданности замер и почти секунду торчал на улице, пока инстинкт бывшего клерка не подсказал ему, что если начальство бросилось в укрытие, да еще таким отчаянным манером, вероятно, начальству лучше знать.
Он неловко сполз вперед ногами следом за Пасечником, стараясь не зацепить своей репортерской сбруей оконную раму с осколками стекла, треснулся об нее макушкой и упал на кучу мусора.
Мусор был на ощупь строительный, но не очень травмоопасный, вроде обломков бетона, присыпанных землей, это повезло.
В темноте громко чихнул Пасечник.
Леха молча, старясь даже не дышать, тянул двумя пальцами острую стекляшку из-под воротника.
Где-то далеко-далеко бабахнуло. Судя по звуку, до места взрыва были километры и километры, но Лехе показалось, что он даже из подвала расслышал, как там все развалилось в хлам.
Чертовски убедительный боеприпас прилетел кому-то на голову.
— А-апчхи!
— Ты в порядке, шеф? — спросил Леха. И тоже чихнул.
— Да. А ты?
— Тоже. Надо выбираться отсюда, пока мы... Апчхи!
— Согласен... Апчхи!
Леха осторожно высунулся наружу.
Наверху было не лучше, чем в подвале — жарко, пыльно, душно, кругом разруха без признаков жизни, — но хотя бы светло.
Вдоль улицы стояли брошенные дома в два-три этажа. Без единого целого окна, с выбитыми дверьми и разграбленные подчистую. На тех, что повыше, виднелись пробоины от снарядов малокалиберной артиллерии. Кое-где попадания разворотили чердаки, там кровля торчала рваными клочьями, обнажая стропила, или ее вовсе снесло. Местами стены покрывала густая копоть, и опытный человек сказал бы наверное, где это следы близкого дизельного выхлопа, а где — интенсивной стрельбы.
Раньше здесь был жилой район, плотно застроенный, условно говоря, таунхаусами. Архитектура без малейшего намека на страну пребывания, да чего там, даже на континент.
Просто окраина неизвестного города после неизвестной войны. А вот и ее неизвестные солдаты.
Слева от окна присел на корточки Майк, проводник и телохранитель; справа в той же позе устроился его напарник Гейб. Один левша, другой правша, стволы в разные стороны, удобно держать улицу под контролем. Оба меланхолично жевали какую-то дрянь, которую все местные жуют, когда не пьют и не курят.
Глядя на проводников, можно было вообразить черт знает что. Типичные афроамериканцы: круглые лица, большие глаза, широкие ноздри, пухлые губы. Джинсы, футболки, кроссовки, автоматы... Городские партизаны. Но где этот город? Куда меня занесла нелегкая? В предместья какого-нибудь Детройта на другой день после американского бунта за права человека, бессмысленные и беспощадные?!
Черта с два, неудачник, ты в Абудже.
А черные парни — йоруба. Народ такой.
Выглянув чуть дальше, Леха с облегчением заметил живого и здорового Смита, и почти без промедления — Килроя.
Смит, как ни в чем не бывало, стоял на углу, до которого они не дошли, и смотрел в бинокль куда-то между домами.
Килрой был нарисован на стене дырявой и закопченной двухэтажки, скорее даже процарапан кирпичом по грязной штукатурке. Смит частично закрывал его локтем. Леха прищурился, напрягая зрение: ну да, настоящий Килрой, и снизу что-то написано. Тактическая наскальная живопись для тех, кто понимает.
А если не понимает? Когда тридцать четыре градуса в тени, вокруг сплошная Нигерия, а над головой — пролетело, упало и взорвалось, — только килроев загадочных не хватает для полного обалдения.
«Слишком много всего сразу. Мы пришли сюда за информацией, и сначала данных не было совсем, а теперь внезапно столько, и они такие увесистые, впору спрятаться от них.
Что же это бахнуло, черт побери?! Кто тут забыл такую... вещь?! В городе дрались только наемники. Им не полагается тяжелых орудий и ракетных систем. Армия оставила подарочек? Нет, военных увели отсюда до начала конфликта, чтобы не лезли ради денег в чужие разборки и, кстати, не продали лишнего частникам. А если бы продали — мы бы знали. Нас бы предупредили.
И вот понимайте как хотите, но лично мне кажется, что разгадывать этот ребус лучше в надежном укрытии...»
— Ты чего там застрял? Где эти мошенники, не удрали?
— Тут сидят.
— Ну так вылезай...
— Погоди. Расчищу путь, а то обрежемся.
Пасечник что-то недовольно пробурчал.
Леха толкнул оконную раму, из нее выпала еще пара осколков. «Как мы проскочили мимо этих зазубрин, когда ныряли в подвал? Дуракам везет, вот как...»
Майк сверху вниз посматривал на Леху скорее насмешливо, чем заботливо.
— Акуна матата, босс!
Леха чуть не послал его подальше, но осекся. Может, Майк вовсе не стебется над белым идиотом, прикидываясь героем мультфильма, а наоборот, это у него рефлекс проводника: разрядить обстановку, бросив универсальную «африканскую» фразу, которую поймет даже самый глупый турист.
И что ответить?
Чувство юмора отказало. Торча в разбитом окне, Леха пытался сообразить, отчего вдруг так тревожно и совсем не хочется на улицу.
«Давно не был под обстрелом? А ведь в меня даже из танка палили. Но это не моя профессия, чтобы из танковой пушки в морду-то. А еще тогда были некоторые личные переживания... Короче, я постарался забыть свой скромный и, чего греха таить, нелепый военный опыт. Может, в этом дело — забыл наконец?»
— Шина макута 1 , — буркнул Леха, припомнив универсальный ответ на любой африканский вопрос.
Майк расхохотался и протянул руку.
Проводник совсем не испугался ни свиста в небе, ни взрыва, — отметил про себя Леха. Никак его не озадачило явление природы, от которого у белых парней душа уходит в пятки, а тело ныряет в подвал. Ладно, запомним.
Леха выбрался на улицу и принялся отряхиваться, поднимая клубы пыли, из-за чего снова начал чихать. Следом вылез Пасечник, по уши в цементной крошке, и вдобавок еще в саже.
На шум оглянулся Смит, шевельнул плечом — мол, подходите, — и снова припал к биноклю.
И так подвинулся, что Килрой на стене окончательно скрылся из вида.
— За мной, — скомандовал Пасечник.
Леха хотел его спросить: «Что это было, шеф?», но прикусил язык. Кажется, Пасечник на полном серьезе принял «это» за бомбежку. Он сейчас тщательно скрывает панику и ненавидит свидетелей своего позора. Лучше не подставляться.
Чихая и отплевываясь, они двинулись к перекрестку. Майк и Гейб лениво делали вид, будто прикрывают. Судя по их поведению, здесь все уже украдено, мародеры сюда не ходят, и шансов случайно наткнуться на банду нет. Фальшивая съемочная группа фальшивого интернет-телевидения может ползать по руинам смело.
И даже, если ей захочется, снять репортаж из бывшей столицы Нигерии, на которую всем плевать. И на разрушенную столицу, и на расколотую пополам страну...
Леха потянулся было утереть пот, но посмотрел на грязный рукав своей терморубашки и передумал.
Смит уже вернулся за угол, повесил бинокль на лямку рюкзака, а Килроя заслонил спиной, черт знает, случайно или нарочно.
— Красиво ныряешь, — сказал он Пасечнику.
— У меня разряд по прыжкам в воду, — ответил тот и чихнул.
— Поздравляю, — буркнул Смит.
— Спасибо, — сказал Пасечник.
Смит покосился на Леху. Тот пожал плечами. Надоели ему эти двое с их затянувшейся игрой в дурака.
Смит изъяснялся по-английски, глухо ворча себе под нос, почти без интонаций, да еще с каменным лицом, — не поймешь, когда серьезно, а когда над тобой издеваются. По идее, за три дня, пока они добирались сюда из Лагоса по суше, развивая максимальную скорость аж двести километров в сутки, Смит должен был Пасечника совершенно вызверить, но тот мило улыбался и делал вид, будто все нормально.
Озверел в итоге Леха, с которым Смит почти и не разговаривал. Только поглядывал искоса, со значением, когда умный человек должен был догадаться, что над Пасечником опять пошутили, а тот снова не понял.
Оцени, мол, какой я великий юморист, и до чего тупой этот янки.
С точки зрения Лехи, тупили напропалую оба, стараясь довести один другого до белого каления, и заигрались уже вконец. Чертовски интересно, о чем думали психологи Института Шрёдингера, сводя эту колоритную, но откровенно несовместимую пару в одну полевую группу.
Марвин Пасечник из Санта-Моники был здоровый и рыжий, лет сорока. Короткая стрижка ежиком только подчеркивала морковный цвет его волос. На вид — улыбчивый добряк. По физическим кондициям — штурмовик тяжелой пехоты, но кто их поймет, калифорнийцев. В этом всеамериканском бомжатнике любой, кто еще не забил болт на работу, ходит сытый и мордастый, будь он даже программист.
Джон Смит из лондонского бюро, «консультант по вооружению» — сухой, жилистый, седой шотландец, явно за пятьдесят и похож на отставного пилота боевой шагающей машины. Чем похож, Леха не смог бы объяснить. Не считать же пилотом любого, кто смутно напоминает тебе Олега Ломакина. Что у всех пилотов общего — среди них нет таких громил, как Пасечник. Кабины у шагоходов тесные, вроде самолетного кокпита. И с катапультой под сиденьем. Представить там Смита можно было легко, Пасечника никогда. Если попробовать отстрелить его из кабины, что-то треснет пополам, или сам Пасечник, или катапульта. Скорее уж второе...
— Что наблюдаем? — Пасечник выглянул из-за угла и посмотрел вдоль улицы из-под ладони.
— Дым. Он попал. Хорошо попал в кого-то. Думаю, это у той дорожной развязки, где поворот на аэропорт. Там еще большой рынок, мы его проезжали вчера.
При упоминании рынка Пасечник содрогнулся, Леха тоже. Когда о неком явлении говорят «страшнее атомной войны», это нигерийский уличный базар. Впервые они прочувствовали масштаб бедствия в Лагосе, где улицы рядом с городским рынком оказались завалены мусором по колено. И там ездили самые обычные микроавтобусы с товаром — разгонятся как следует и плывут, вздымая картонно-пластмассовую волну. Леха и не думал, что так можно жить.
Абуджа показала: сынок, можно круче. Здешний рынок отгородился от дороги мусорным бруствером человеку по плечо. И вонял, будто торговцы жгли мертвечину на автомобильных покрышках. Хотя, скорее всего, это жарили национальное лакомство — кожу того, кого сегодня поймали, густо обмазанную специями. Но когда знаешь местную специфику, тошнит еще сильнее... И что самое печальное, война, которая на самом деле тут прошла недавно, пусть не атомная, но вполне катастрофическая, — не имела к этой адской разрухе никакого отношения.
Здесь просто всегда так жили.
— К сожалению, видимость оставляет желать лучшего, — добавил Смит. — Воздух нестабилен. Слишком жарко.
— А ну-ка... Аэропорт, говоришь... Посмотрим.
Пасечник передвинул со спины на бок пижонскую тактическую сумку и достал из нее не что-нибудь, а облезлый и потертый оптический прицел. Такой совсем тактический, будто им убивали без помощи ружья.
Или просто забивали гвозди.
Смит опять покосился на Леху. Тот отвернулся.
Равнодушно оглядел противоположный дом — и занервничал. Сквозь размочаленный чердак смутно виднелось что-то вдалеке. Едва различимая в горячей дымке призрачная высотка.
«Ничего странного, мы в низине, а центр на холмах. И ничего хорошего. Там могли уцелеть огневые точки на верхних этажах...»
Перекресток был слишком просторный, а значит, небезопасный при артобстреле, но хотя бы Т-образный. Потрепанные трехэтажные дома прикрывали его с двух самых плохих направлений: восток и северо-восток. Там бывший деловой центр города. Пока тебя оттуда не видно, радуйся жизни. Высунешься под прямую наводку — могут заметить и выстрелить. А могут заметить и не выстрелить. Или вообще не заметить. Или им плевать на таких, как ты. Или им давно на всех плевать, и ты попусту волнуешься. Никто в Абудже не скажет, насколько рискованно в январе пятьдесят второго года шляться вплотную к центру. Ставить эксперименты дураков нет, они кончились путем физической убыли еще в пятидесятом.
Пару лет назад разгуливать по этим кварталам в полный рост было самоубийством. Незадачливые мародеры гибли сотнями, если не тысячами, кто их считал-то. Потом стало поспокойнее, и теперь принято думать, что запад города вполне безопасен, а на восток ходить уже незачем, и поэтому на востоке, наверное, тоже хорошо, пока нас там нет.
Тут надо пояснить, как выглядит Абуджа. Она сверху похожа на черт знает что, но если смотреть по главным магистралям, то основная застройка напоминает медузу, щупальцами налево, головой направо. Щупальца, раскинутые по широкой равнине, держат пригород с аэропортом; поближе к голове — некогда фешенебельные, а нынче раздолбанные, жилые районы для небедной публики. А голова медузы — тот самый центр города, состоящий из «Центрального Бизнес-Района», правительственного квартала и шикарного, пока не сгорел напрочь, дендропарка. Еще там была военная база, у правительства под боком на всякий случай. Центр — довольно компактная территория, не больше десяти километров в поперечнике, зажатая невысокими скальными хребтами; на востоке она упирается в гору Асо, и тут Абуджа внезапно кончается. Странный дизайн: и не скажешь, что столицу делали с нуля по единому плану. Но, во-первых, рисовали японцы, а во-вторых, город надо было уложить в равнину между гор, и что получилось, то получилось. Уложили. Затолкали, упихали, запинали ногами или красиво вписали, это как вам больше нравится.
Сейчас в пригороде довольно спокойно чувствует себя и непонятно чем занимается сто тысяч народу. И еще жарит гадость всякую... Но в покинутых людьми кварталах, недавно красивых и богатых, а теперь ветхих и закопченных, — их зовут «горелыми», и некоторые вправду сожжены дотла, — надо быть настороже. Если знаешь, что следующая улица простреливается из центра прямой наводкой, лучше пересечь ее бегом. Ты в безопасности только когда прикрыт с востока. Местный фиксер уверяет, что минометных и ракетных атак можно больше не бояться. То ли их нет в программе, то ли боеприпасы кончились.