– Тю, ещё и царапается, – изумился тот и потребовал: – Уймись, ведьма!
Увы, униматься вдова паши не пожелала, после чего воздух со свистом рассек клинок атаманской сабли и женщина, обливаясь кровью, опустилась на пол рядом с мужем.
Остальные обитательницы гарема проявили полную покорность судьбе и не оказали ни малейшего сопротивления, позволив снять с себя украшения. Две из них были молодыми привлекательными женщинами вполне славянской наружности, а третья черноволосой девочкой лет по виду тринадцати. Ещё с ними была старуха служанка.
– Это же откуда такие девицы-красавицы? – с улыбкой поинтересовался вездесущий Мишка Татаринов.
– С Полтавы, – робко ответила одна из них, бросив на молодого пригожего казака острый взгляд.
– Ишь ты, а зовут тебя как?
– Оксаной.
– А подружек?
– Это Ядвига, она полька, а младшая Фатима – черкешенка.
– А вон та? – спросил Родилов, показав на зарубленную им женщину.
– Это Махфируз-хатун, – скривилась Оксана. – Старшая жена паши нашего. Ох и вредная была, стерва. Чуть что не по её, сразу драться. В черном теле держала, жизни совсем не давала, чтобы ей трясца! [67]
– А за что она вас так? – спросил почувствовавший жалость Панин.
– За то, что веру их поганую принимать не хотели! – с готовностью ответила женщина.
– Врет! – обернувшись к полковнику, шепнул Татаринов. – Рубль за сто, обасурманились давно в неволе.
– Что с ними будет? – обратился к атаману Федор.
– Известно что, – пожал плечами Епифан. – Христианкам волю дадим, а прочих в ясырь. [68]
– А Фатиму?
– И её.
– Послушай, атаман, – повинуясь какому-то внезапному чувству, попросил Панин. – Отдай мне девчонку?
– Что, приглянулась? – усмехнулся Родилов. – Я бы с радостью, но нельзя. Она – добыча! Хочешь, выкупи, но только если станичники супротив не будут. Если откажут, не обессудь, тут уж и я ничего не поделаю!
– Бачка атаман, – прервал Епифана неизвестно откуда взявшийся черкес в лохматой папахе, в котором Федор тут же признал лазутчика. – Ты говорил, что я смогу забрать одну пленную.
– Было такое, – согласился тот.
– Я хочу её! – твердо заявил Махмуд и указал на юную соотечественницу.
– Слово дадено, что пуля стреляна. Раз договорились – забирай девку!
Тот довольно кивнул и, обернувшись к девочке, что-то сказал ей на своем гортанном языке, но та неожиданно воспротивилась. Вскочив со своего места, она мертвенно побледнела и принялась выкрикивать ему в лицо короткие отрывистые фразы, от которых лазутчик помрачнел, будто туча перед бурей. Тем не менее, он схватил свою добычу и, не обращая внимания на протесты, завернул в бурку, после чего перекинул через плечо и направился к выходу.
Панин хотел было преградить ему дорогу, но Татаринов буквально повис на нем, не давая совершить оплошность.
– Не надо, полковник, – прошипел он Федору на ухо. – Ни атаман, ни казаки не позволят. Договорено, что отдадим ему девчонку, стало быть, так тому и быть!
Утром на следующий день после штурма Панин проснулся с больной головой. Вчера его как начального человека пригласили к атаману на пир, где он гулял со всей старшиной Донского войска. Как оказалось, слухи о повальной трезвости мусульман и впрямь оказались сильно преувеличенными. В подвалах покойного паши хранился изрядный запас недурного вина, кое– что нашлось и у прочих обитателей. Был даже самый настоящий кабак, находившийся, однако, за городскими стенами в предместье. Пойло в нем, правда, подавалось преотвратное, но оно досталось на долю рядовых казаков, а для Родилова и его гостей подали самое лучшее из трофеев. Впрочем, даже самое хорошее вино в больших дозах вызывает похмелье, так что неудивительно, что стольника слегка мутило.
– Здорово ночевал, полковник! – поприветствовал его заявившийся спозаранку Татаринов, бодрый будто и не пил вчера вовсе.
– Слава Богу, – хмуро ответил ему Федор.
– Болеешь? – ухмыльнулся казак. – А я тебе чудесного снадобья принес!
С этими словами он налил в стоящий на столе кубок вина из принесенной баклаги и с усмешкой протянул Панину. Тот, не чинясь, принял угощение и одним махом опрокинул в себя содержимое. Сразу стало немного легче.
– Спаси Христос! – поблагодарил он Мишку и пытливо взглянул на него. – Зачем пожаловал?
– Так атаманы круг собирают, решать что дальше делать будем.
– Что тут решать? – не понял полковник. – Надобно крепость укреплять, не то, неровен час, налетят крымчаки, да отобьют назад.
– Да где там, – расплылся в улыбке Татаринов. – Лазутчики донесли, что Калга ещё неделю назад переправился через Днепр и повел свои чамбулы к Дунаю. Видать на подмогу к султану пошел.
– Нешто в Крыму ратных людей не осталось?
– Сколько-нито есть, да речь не об том. Нехристи ведь ещё не знают, что мы Азов взяли. Стало быть, надо их берега обшарпать, пока они в неведенье!
– В набег отправитесь что ли?
– Ну так на царское жалованье разве проживешь? Его ведь, если на всех казаков разделить то выйдет пороху по жменьке, свинца по пульке, сукна по латке, да сухарей по шапке. Хочешь, не хочешь, надо за зипунами идти.
– Того что в Азове захватили не хватит ли?
– А вот кому хватит, те пусть остаются, да стены с воротами чинят!
– Ладно, пошли на круг, послушаем, что говорят, – махнул рукой Панин и стал одеваться.
Накинув кафтан и шапку, он перепоясался наборным поясом, приладил к нему саблю и пистолет. Колчан и налучье, а также оставшуюся от отца полубайдану [69] одевать не стал. Не на бой же собрался.
– Господин, – с поклоном вошел в комнату денщик. – Не изволишь ли горячего похлебать?
– Позже, – отмахнулся Федор. – Лучше добычу уложите в мешки, да смотрите, чтобы все цело было!
Слуга в ответ ещё раз поклонился и пошел исполнять приказ. И то сказать, добра на долю полковника досталось не мало. Было и оружие доброе, и посуда драгоценная и тончайших шелков почти целый постав. Сам Панин его, конечно, не собирал. За него старались денщик с двумя холопами, да и драгуны про командира не забыли. Вон пол комнаты завалены. Будет что домой привезти, жену порадовать, дочек побаловать. Родню, опять же, забывать не след. Сестры женины тканям заморским куда как рады будут!
Пока вспоминал про родственниц, ненароком вспомнилась вчерашняя девчонка – Фатима. Уж больно глаза у неё красивые, так и запали в душу, проклятущие. Зачем он просил у атамана невольницу, Федор и сам не смог бы себе объяснить. В свой терем такую добычу не привезешь, Ефросинья за сие враз космы проредит или глаза выцарапает. За ней не заржавеет! А потешиться и бросить эдакую красоту рука не поднимется. Может и к лучшему, что её тому черкесу отдали?
– Что зажурился? – весело спросил нахмурившегося стольника неунывающий Мишка.
– Да так, – неопределенно махнул рукой Панин. – Слушай, а ты по-черкесски понимаешь?
– Немного, а что?
– Да все думаю, что та девчонка Махмуду кричала?
– Какая?
– Ну, та, в дому паши.
– Вон ты про что, – понимающе ухмыльнулся казак. – Да много чего. Я не все понял, но вроде как, что живой ему не дастся, потому как он – убийца. И если её приневолят, так она лучше утопится. Вот!
– И вы её отдали? – ахнул Федор.
– А чего? – не понял вопроса Татаринов. – Девки они завсегда кручинятся, когда замуж или ещё что.
– Ничего, – снова посмурнел стольник. – Христианок-то, хоть взаправду отпустите?
– Да как тебе сказать, – беспечно отозвался Мишка. – Коли похотят домой вернуться, то никто их приневоливать не будет. Однако же добраться до родных мест отсюда не просто будет. Так что, скорее всего, женки за наших казаков замуж выйдут.
– Вам же вроде нельзя?
– Ага, нельзя, – охотно согласился парень. – Казаку жена – помеха!
Договорив, Татаринов хитро усмехнулся и добавил:
– Но если сильно хочется, то можно. Приводишь девку или женку на круг и говоришь, будь мне женой! Там и оженят.
– Не венчаны, стало быть?
– Так попов у нас нет!
– А ты женат?
– Не, молодой ещё. Хотя, если бы не в поход, я может с этой Оксанкой и закрутил. Уж больно она пышная!
На казачьем круге, происходившем на берегу Дона, было шумно. Поскольку все добытое было поделено ещё вчера, главным вопросом, стоящим перед собранием, был предстоящий морской поход. Собственно говоря, никаких разногласий по этому поводу не было. Азов для того и захватывали, чтобы беспрепятственно ходит в набеги на крымские и турецкие берега. Но казаки не были бы казаками, если бы вдоволь не покричали и не поспорили, доходя иной раз до драки. Впрочем, таких бузотеров быстро осаживали, а если с первого раза не понимали, могли и наказать. Причем, главным и единственным наказанием у донцов было посадить виновного в мешок и бросить в воду. Так что до драк доходило редко.
Собственно, единственной причиной разногласий было то, что абсолютно все присутствующие на круге желали идти в поход, справедливо полагая, что если уж подвернулась удача – грех её упускать! Однако же, как ни крути, в только что захваченной крепости требовалось оставить какой-никакой гарнизон и с этим тоже несогласных не было. Вот только оставаться никто не хотел. Даже получившие при вчерашнем штурме ранения, видимо под воздействием принятого на грудь, в большинстве своем сочли, что раны их не опасны и потому не могут быть препятствием на пути к славе и добыче!
– Тихо, браты! – в очередной раз, надрывая глотку, заорал Родилов. – Хочешь – не хочешь, а кому-то придется остаться!
– Вот сам и оставайся! – тут же заорали ему в ответ.
– Сами ведаете, что Азов без присмотру оставлять нельзя!
– Вот ты и присмотришь!
– Ишь ты, – удивился подобной вольности Панин. – А давеча все атамана слушались больше чем родного батюшку.
– Так то в бою, – резонно возразил Татаринов. – Там за своевольство разговор короткий. А на круге, шалишь, все равны!
Их приход не остался незамеченным, и многие станичники обрадованно завопили:
– Вот пусть царские люди и остаются Азов стеречь!
По лицу войскового атамана пробежала тень. Ему пришлись по сердцу дисциплинированность и боеспособность драгун. Так же он успел оценить их вооружение из легких кремневых фузей, вместо тяжелых и неповоротливых фитильных пищалей. В общем, он бы совсем не отказался от таких бойцов во время похода, хотя и не был уверен, что удастся их уговорить. Все же московские ратники – люди служивые. Куда велено, туда и идут.
– Атаманы-молодцы, – поднял руку Панин, – дозвольте сказать!
– Ишь чего захотел, – пьяно засмеялись одни.
– Ну, скажи, раз пришел, – отозвались более трезвые.
– И то верно, браты, – согласился Родилов. – Пусть царев стольник скажет. Все же он и люди его не хуже иных и прочих бились. Давай-ка, иди сюда, господин хороший, чтобы тебя все видели.
– Послушайте меня казаки! – начал Федор, поднявшись на пристань. – С Божьей помощью мы басурман одолели и крепость Азов у них отняли. И если этим городом государю поклониться, то он его под руку свою державную примет. Вот только что он с ним делать будет?
– Как что? – не понял атаман. – Рази худой город?
– Да нет, город, спору нет, справный. И торговый и военный. Только царь-батюшка у нас человек занятой, вся Русь на нём, так что он сюда не поедет. Стало быть, назначит воеводу.
– Так может тебя и назначит?
– Э, нет, господа казаки, я человек молодой и, чего греха таить, не особо родовитый. Для такого дела найдутся и повыше меня люди. С бородой до пупа, дородные, да благообразные. А я что, ну какой с меня воевода?
– Гы-гы-гы, – засмеялись донцы. – И впрямь рылом не вышел в воеводы!
– Ну, то не беда, – не смущаясь смешков, продолжал Панин. – Уж чего-чего, а бояр в государстве Российском хватает. Найдется и для Азова. И вот сядет такой в крепости, и будет решать, кому можно по Дону плыть, а кому нельзя. А вы будете ему кланяться и с поминками [70] заходить. Да не ему одному, а еще и всем дьякам и подьячим!
– Не бывать тому! – взорвались казаки, и вскочили, потрясая в гневе, кто кулаками, а кто и саблями. – Не надобно нам воевод и подьячих!
– И вот и я говорю, оно вам зачем?
– В куль его да в воду! – продолжали кричать наиболее взбудораженные.
– Тихо! – призывая расходившихся казаков к порядку, заорал один из войсковых есаулов. – Атаман говорить будет!
– Послушайте, браты! – вновь начал Родилов. – Царев стольник дело говорит. Пусть Великий Государь здравствует в белокаменной Москве, а мы на Тихом Дону!
– Любо! – отозвались сначала сторонники атамана, а потом их крики подхватили и остальные.
– За то что, пособили нам турок одолеть – поклон от всего казачества, а только здесь мы хозяева!
– Верно!
– Атаман, турки! – заорал вдруг кто-то совсем рядом, вызвав всеобщее замешательство.
– Где?
– Да вон же, корабль идет! – показал на реку вездесущий Татаринов.
– Тьфу, собачий сын! – выругался в сердцах Родилов, – я уж чёрт знает что подумал!
– А ведь если на нем прознают, что Азов взят, то уже завтра про то в Крыму прознают. И тогда не видать нам добычи!
– Вот что браты! – приказным тоном начал атаман, в мгновение ока превратившийся из робкого исполнителя казачьей воли в ничем не ограниченного деспота и повелителя. – В Азове останутся все пораненные, а так же те, на кого жребий покажет. Наказным атаманом в нем будет – Лукьян Селиверстов. Велю чинить ворота, крепить стены и готовить крепость к осаде. Турки или татары все одно пожалуют рано или поздно.
– Сделаем, – кивнул головой помрачневший Лукьян.
– Теперь давайте думать, что с этим кораблем делать?
– А какие сигналы турки подают, когда к крепости подходят? – поинтересовался Панин.
– Какие еще сигналы?
– Ну, когда корабль идет в порт, он подает сигналы, а ему отвечают, – терпеливо принялся объяснять стольник. – Я такое видел, когда с государем в Стекольну ездил.
– А ведь верно, – кивнул Татаринов. – Они когда к Азову подходят, палят из пушки, а им с вон той башни два раза в ответ.
– Вот и вы так сделайте. Османы сразу не догадаются, а потом уж поздно будет, если не оплошаете, конечно.
– Ох и хитер ты – царев стольник, – покрутил головой Родилов. – И язык у тебя хорошо подвешен!
– Не поверишь, атаман, – улыбнулся Федор, – но я тебе и твоим казакам слово в слово то что мне государь говорил передал.
– А того тебе царь не сказывал, что за эдакие речи наши станичники могут и в Дону искупать? – грубовато поинтересовался у него Мишка.
– А как же. Только он сказал еще, что если атаман не дурак, то царскому посланнику вреда сделать не даст. А дураки атаманами не становятся!
– Хорош лясы точить, – хмыкнул Родилов. – Нежданных гостей встречать пора!
Едва турецкая шебека [71] поравнялась с крайней башней Топрак-кале, над её палубой поднялось облачко дыма, а чуть позже докатился звук выстрела из пушки. Через пару минут им ответили двумя выстрелами, после чего капитан приказал бросить якорь. Пока его подчиненные убирали паруса, прячущиеся на стенах и за стругами казаки, не подавали признаков жизни, и лишь когда с османского корабля спустили шлюпку, в которую тут же спустились гребцы и какой-то важный турок, стало понятно, что затея удалась, и добыча сама устремилась в западню. Теперь оставалось лишь не спугнуть её раньше времени.
Как только лодка причалила к пристани, на ней появился принаряженный для такого дела в татарский халат и рысий малахай Мишка. Один из матросов что-то крикнул ему по-турецки и кинул конец. Внимательно наблюдавшему за всем эти Панину было видно, как Татаринов схватил эту веревку и принялся её приматывать к столбику. Затем он подошел к османам и протянул руку, чтобы помочь важному путешественнику. Тот с недовольным видом поднялся с банки [72] и, кряхтя, сделал несколько шагов, поминутно поминая Аллаха. В этот момент, один из его сопровождающих все же заподозрил неладное и задал встречающему какой-то вопрос.