Остальное оружие было по принципу, кто во что горазд. Копья, топоры и дубины, соседствовали с кремневыми пистолетами и фитильными пищалями. Также часто встречались луки, из которых казаки метали стрелы не хуже чем привычные к этому сызмальства татары и ногайцы. Еще больше разнообразия было в одежде. Тут было всё: жупаны и свитки, кафтаны и халаты, а то и просто драные рубахи на голое тело. Головы покрывали шапки, папахи, малахаи, случались даже Бог знает откуда взявшиеся иноческие скуфьи, а некоторые же и вовсе оставались простоволосыми. Про обувь и говорить нечего, одни щеголяли в сафьяновых сапожках с загнутыми носами, иные были в сыромятных поршнях, а третьи в лаптях, но изредка встречались и совсем босоногие.
Панинские драгуны, державшиеся отдельно от прочих, выглядели несколько менее живописно. Форменные камзолы им по приказу царя пришлось снять и переодеться в обычные кафтаны и зипуны, у кого на какой хватило средств. Вооружение, впрочем, осталось единообразным и сразу выдававшим в них регулярных солдат.
Хуже было с иноземцами. У Безе и Минлиха, разумеется, никакой русской одежды отродясь не водилось. Так что пришлось подбирать на месте, после чего низенький и толстый француз в халате, шароварах и войлочной шапочке стал больше похож на турецкого торговца сладостями, а вот немцу и вовсе не повезло. Довольно высокий и статный в короткой для него драной свитке и облезлом рысьем малахае, он выглядел совершенным чучелом. Оставшиеся на нем короткие до колен штаны и шерстяные чулки, торчащие из видавших виды чеботов, только укрепляли это впечатление. И только перевязь со шпагой и решительный вид мекленбуржца удерживали окружающих от шуток на его счет.
– Господин полковник, – немного коверкая русские слова, обратился к Панину Безе, – долго мы ещё будем болтаться в этих болотах?
– Даст Бог, нынешней ночью все решится, – отозвался Федор.
– Бьен [62], – отозвался толстяк.
– Вас что-то беспокоит?
– Река, сырость. Не лучшее место, для хранения пороха. К тому же я не уверен, что эти ваши казаки смогут правильно установить мину.
– Хотите участвовать лично?
– Э бьен, нон! [63] Но я хочу, чтобы все прошло как надо и мне заплатили обещанную награду!
– О чем вы говорите? – по-немецки поинтересовался Минлих, плохо понимавший по-русски.
– Я сомневаюсь на счет мины, – охотно пояснил ему Безе, за время странствий изучивший множество языков. – Установить ей будет не совсем простым делом, а малейшая ошибка может дорого обойтись.
– Давайте я её поставлю, – пожал плечами немец.
– А вы умеете?
– Нет, но вы же мне объясните.
– О, мон Дье [64]! – простонал француз, закатив глаза. – Скажите, месье, какая нелегкая вас вообще сюда принесла?
– Как вам сказать, герр Безе, – отозвался Курт. – Я попал в беду, и теперь моя жизнь не стоит даже ломаного крейцера.
– Как такое возможно, ведь вы, насколько я знаю, совсем недавно приехали в эту страну из Ростока?
– Мне погубила женщина.
– Но, каким же образом?
– Её Величество государыня Катарина пожелала, чтобы я женился на одной из её фрейлин, – прекрасной госпоже Анхелике.
– Не такая уж дурная перспектива, – хмыкнул француз.
– Я тоже так думал, тем более что Их Величества обещали дать за девушкой достойное приданное.
– Неужели эта бедная девушка, столь дурна собой?
– Что вы, мой друг, она прекрасна как ангел!
– Тогда какого ещё вам нечистого надо?
– К сожалению я слишком поздно узнал, что фройляйн Анхелика дарила свою благосклонность не только мне, а ещё нескольким офицерам нашего полка.
– О ла ла! – высоко поднял брови Безе. – Кажется, я вас понял. Заполучить вместе с приданным ещё и развесистые рога не так уж приятно. И что же вы сделали?
– Я бросился в ноги к Его Величеству и попросил его услать меня куда-нибудь подальше от столицы. Тот был так добр, что позволил мне отправиться сюда.
– А что же царица Катарина?
– Кажется, она была не слишком довольна, но не стала спорить с государем.
– Но ведь рано или поздно вам придется вернуться?
– О, я уверен, что фройляйн Анхелика сумеет найти себе другую жертву. К тому же, наш добрый кайзер утешил меня.
– И как же?
– Он сказал, что возможно я погибну в этих местах, так что не стоит печалиться раньше времени.
– Да уж, это очень на него похоже, – хмыкнул Безе, любивший как и все французы пикантные истории.
Затем воровато оглянувшись, он наклонился к немцу и доверительно прошептал:
– А не был ли наш добрый царь Иоганн в числе пользовавшихся расположением этой самой Анхелики?
– Вряд ли, – флегматично пожал плечами Минлих. – Тогда бы за ней дали куда большее приданное.
– Чего это вы раскудахтались? – с досадой спросил Панин, знавший по-немецки всего несколько фраз, большей частью команды. – Еще накличете кого!
Укрепления на месте современного Азова начали возводить ещё генуэзцы, от которых осталась восточная часть нынешней крепости – Френк-хисар. Захватившие её османы пристроили к ней ещё несколько башен обнесенных стеной – Орта-хисар, и насыпали земляной вал вокруг пригорода – Топрак-кале. Этот вал оказался не слишком надежной защитой, поэтому четыре года назад обозленный казачьими набегами турецкий губернатор Сенжван-паша приказал возвести каменные стены и вокруг Топрака, завершив, таким образом, строительство. В результате получилась квадратная в плане крепость, разделенная внутри на три неравные части с периметром наружных стен около версты.
На всех крупных башнях стоят пушки, не слишком, впрочем, большого калибра. Тем не менее, для защиты от донцов этой артиллерии хватает с избытком. С северной стороны стены цитадели омывает Дон, а с трех других заполненные речной водой рвы. За рвами есть ещё посад, в котором проживает в основном местная голытьба. Для защиты от казачьих набегов вокруг этой части города были насыпаны валы с идущим поверх их частоколом. Но, по словам Родилова и других казаков, жители пригорода не слишком полагаются на эти укрепления и при малейшей опасности ищут спасения за стенами города, увеличивая тем самым гарнизон.
Примерно через два часа после наступления темноты, казачьи струги один за другим стали покидать своё убежище и направились к Азову. Ориентироваться в ночи было трудно, но вскоре на берегу замигал огонек, указывая путь донцам. Глядя на него Панин внутренне поежился. Если лазутчика схватили или он оказался предателем, их сейчас ждет засада и практически неминуемая гибель.
– Не журись, полковник, – прошептал ему Татаринов, очевидно, заметивший его состояние. – Бог даст, всё ладно будет.
– На Бога надейся, а сам не плошай, – так же тихо отозвался Федор, сжимая рукоять палаша. – Только бы турки нас не заметили.
– Не, – осклабился казак, – такую хитрую лампаду разве заметишь?
Дворянин сам привезший из Москвы потайной фонарь немецкой работы, стоивший совершенно баснословных денег, был совсем в этом не уверен, однако, не подавая вида, продолжал всматриваться в темноту. Наконец, нос струга ткнулся в отмель у берега и казаки с драгунами начали высаживаться, стараясь не поднимать при этом шум.
– Сюда, – махнул рукой встречавший их человек в мохнатой папахе и такой же бурке.
– Всё ли ладно, Махмудка? – поинтересовался у него Татаринов.
– Как договаривались, – скупо отвечал черкес, и, не говоря более ни слова, развернулся и стал показывать прибывшим дорогу.
За ним следом двинулся Мишка и ещё несколько казаков, двое из которых тащили на себе петарду изготовленную мэтром Безе. Конструкция её была довольно проста. Железный колокол примерно в три пуда весом, жестко закрепленный на деревянной доске. Внутри него помещалось около двенадцати фунтов самого лучшего пороха. «Адскую машину» нужно было укрепить на воротах и поджечь фитиль, после чего взрыв разбивал ворота и открывал тем самым путь в осажденную крепость.
Теперь самое главное было не поднять шум раньше времени, а потому казаки и драгуны крались «яко тать в нощи». К счастью, никаких неожиданностей не случилось, разве что какой– то забулдыга, заночевавший спьяну под стенами цитадели, увидев скользящие тени, спросил:
– «Ахмет, это ты?» и тут же умер, захлебываясь собственной кровью из перерезанного горла.
– Я думал, мусульмане не пьют, – с досадой чертыхнулся Панин.
– Только когда не наливают, – сверкнув в темноте белозубой улыбкой, отвечал ему Мишка.
Наконец, они добрались до ворот и принялись устанавливать мину на то место, где по словам лазутчика находился запиравший их засов. Закрепив петарду с помощью двух упертых в неё железных ломов, казаки подпалили фитиль и бросились врассыпную. В этот момент, стоящий на стене часовой видимо пробудился ото сна и заметил-таки, что внизу происходит что-то непонятное. На свою беду, он вместо того чтобы поднять тревогу, начал вглядываться в темноту и тут же за это поплатился. Увидев это безобразие, Панин взялся за лук, после чего щелкнула тетива, и любопытный страж со стрелой в боку полетел вниз.
– Любо! – восхищенно цокнул языком Мишка.
Все же шум поднятым упавшим янычаром не остался незамеченным, и в крепости поднялась тревога. Однако было уже поздно. Догоревший фитиль воспламенил порох, раскаленные газы с силой ударили по поддону и тот, пробив окованные железам створки ворот, перебил засов.
Не успел ещё развеяться дым, как подскочившие к воротам казаки открыли их, и с яростными криками бросились внутрь. Ошеломленные взрывом часовые не сумели оказать им сопротивления и были мгновенно перебиты, после чего атакующие рассыпались по узким кривым улочкам внутри цитадели.
Всполошенные турки в ужасе выскакивали из своих домов и тут же падали под ударами донцов. То тут, то там вспыхивали скоротечные схватки, слышались выстрелы и звон оружия, проклятия перемежаемые стонами умирающих и всё это сливалось в одну ужасную какофонию сражения.
Иначе действовали прибывшие с Паниным драгуны. В отличие от прочих штурмующих, сражавших каждый сам по себе, они, повинуясь команде своего командира, дружно ринулись к противоположной стене, с тем, чтобы захватить ворота. Караульные, охранявшие их, успели к тому времени оправиться от первого замешательства и встретили атакующих выстрелами в упор.
– Огонь! – рявкнул стольник своим подчиненным, посылая в обороняющихся стрелу за стрелой.
Последовавший за этим дружный залп из фузей, перебил половину янычар, а на уцелевших как вихрь налетели драгуны, впереди которых с ревом бежал Минлих. Раздавая направо и налево удары шпагой, он первым пробился к воротной башне, и, издав восторженный вопль, исчез внутри неё.
– Вперед! – скомандовал Федор и, отложив в сторону лук, обнажил шпагу.
Через минуту башня была захвачена, и поднявшиеся на самый верх русские ратники смогли увидеть что происходит снаружи.
Как и ожидалось, пока они штурмовали крепость со стороны Дона с другой стороны к ней подошли конные казаки под командованием атамана Родилова и принялись поджигать крытые камышом крыши и рубить выбегающих из них обитателей.
Лишь немногие из местных жителей попытались сопротивляться им. Большинство же в отчаянии бросились к воротам цитадели, не зная, что та уже захвачена и принялись вопить, чтобы им открыли ворота. Некоторые в панике прыгали в ров, после чего карабкались по его глинистым откосам, срывались вниз, увлекая за собой ползущих за ними, и снова ползли, поминутно поминая Аллаха и моля его о милосердии.
В какой-то момент показалось, что их молитвы были услышаны и перед беглецами опустился подъемный мост.
С радостными криками бросились они внутрь крепости, надеясь на спасение, но внезапно путь им преградила решетка. Попавшие в западню люди ещё недоуменно взывали к страже, когда с другой стороны по ним хлестнул залп русских драгун. Посланные в упор тяжелые свинцовые пули пронзали тела, вырывая на выходе целые куски мяса и тут же впивались в следующих за ними. Немногие уцелевшие бросились назад, но лишь для того, чтобы попасть под копыта мчавшихся на них казаков.
– Поднять решетку! – велел Панин, увидев гарцующих под стенами станичников.
Подчиненные тут же взялись за подъемный механизм и через пару минут к штурмующим присоединились их конные товарищи.
К утру сопротивление продолжали только сам паша с приближенными и несколько десятков уцелевших в ночной резне янычар, запершиеся в Орта-хисаре. Засев в башнях они отчаянно отбивались от наседавших казаков и драгун, держа под обстрелом ворота, не давая, таким образом, атакующим приблизиться к ним.
– Сдавайтесь, нехристи! – заорал осажденным Родилов во всю мощь легких.
– Сдадутся они как же, – скептически хмыкнул Татаринов, утирая пот с грязного от порохового дыма и пролитой крови лица.
– Почему? – удивился Панин.
– Известно, почему, – ухмыльнулся казак. – Паше, все одно – конец! Не мы убьём, так султан прикажет удавить. Так уж у османов заведено.
Судя по всему, Сенжван-паша придерживался того же мнения, что и Мишка и на предложение о сдаче отвечать не стал.
– Ну, так, значит, так, – помрачнел атаман и велел снять со стены пушку и подтащить к воротам.
Те немедленно бросились выполнять приказ и через несколько минут приволокли небольшой фальконет [65], стреляющий свинцовыми ядрами.
– Ну чего, басурмане, не передумали? – звонко прокричал осажденным Татаринов, взявший на себя обязанности бомбардира.
– Урус шайтан! – был ему ответ. – Подходи, секир башка, делать будем!
– Ну как хотите, – улыбнулся Мишка и вжал фитиль в затравку.
Пушка гулко ухнула, и посланный ею снаряд гулко шмякнул по одной из створок, выломав из неё изрядный кусок. Следующий выстрел увеличил пролом, ясно показав обороняющимся, что разыгравшаяся вокруг трагедия близится к финалу. В последнем отчаянном усилии османы бросились заваливать проем ворот всяким хламом, но, к счастью, не успели закончить эту работу. Уже третье ядро выбило одну из створок, после чего казаки и драгуны пошли на приступ.
Ожесточенная схватка была скоротечна. Никто из сражавшихся друг против друга не знал ни жалости, ни сострадания и скоро всё было кончено. И только когда пали последние защитники крепости, казаки взялись за грабеж. Поделившись на ватаги, они разошлись по захваченному городу и принялись деловито обчищать дома и их уцелевших обитателей. Все добытое, донцы стаскивали к дому турецкого паши, чтобы потом раздуванить [66] по своему обычаю. Надо сказать, что драгуны тоже от них не слишком отставали.
Торжествующий Епифан Родилов вместе со своими приближенными осматривал дом турецкого губернатора, когда туда вошел Панин.
– Выпьешь с нами полковник? – протянул ему баклагу атаман.
– Отчего же не выпить с добрыми людьми, особенно если в горле пересохло, – усмехнулся Федор и, приложившись к фляге, сделал несколько глотков довольно крепкого вина.
– Вот это по-нашему, – захохотал Епифан. – Ей Богу, хороший бы из тебя казак получился, боярин!
– Я не боярин, а простой стольник и полковник.
– Ну так станешь! Нешто царь за эдакое дело тебе шапку боярскую пожалеет?
– Господь с тобой, атаман, нас тут и вовсе не было. У государя Ивана Федоровича с османским султаном мир.
– Ишь ты. Может тогда твоим людям и доля в добыче не нужна?
– Что моим драгунам в руки попало – считай, пропало! – усмехнулся Панин.
– Это правильно. Что в бою взято, то свято. А сам-то возьмешь чего, али побрезгуешь?
Тут их разговор прервал истошный женский крик. Видимо, подручные атамана добрались до гарема погибшего паши и нарвались на сопротивление. Вскоре из женской половины выбежала растрепанная женщина, лицо которой еще хранило черты былой красоты, и остановилась как вкопанная со страхом и ненавистью глядя на казаков. Затем она увидела все ещё лежащее на полу тело убитого супруга и, завыв, бросилась к нему. Сообразив, что тот уже никогда не встанет, она зарыдала, а затем резво вскочила и едва не вцепилась в лицо Епифана ногтями.