– Ваше Величество, – обратился к королю князь Кристиан Ангальтский [77]. – обратите внимание на строй Ваших войск. В отличие от тяжелых и неповоротливых испанских терций, по образцу и подобию которых построены отряды армии Императора, они стоят небольшими отрядами вытянутыми фронтом в сторону противника. Такой боевой порядок гораздо менее подвержен потерям от артиллерийского огня, а сам же, напротив, может наиболее эффективно использовать свою мощь!
Ответом на витиеватую тираду князя была благосклонная улыбка короля и одобрительный шепоток окружающей их свиты, разве что граф Турн ворчливо заметил, что не худо было бы прежде обучить солдат хорошенько этому новому строю, а уж потом посылать в бой, но на него мало кто обратил внимание.
– Кстати, а как называется эта местность? – поинтересовался Фридрих у своих приближенных.
Те к его удивлению замялись с ответом, видимо сами не слишком хорошо представляя, где находятся.
– Боже, а это что за чучело? – удивленно воскликнул кто-то из придворных и все дружно перестали ломать головы над географией, и обернулись к подскакавшему к ним всаднику.
Сей бравый воин, и впрямь имел довольно экстравагантный вид. Кираса и шлем его, по всей видимости, знали лучшие времена и когда-то являли собой гордость владельца, но только не сегодня. Такой фасон был в моде, по меньшей мере, полвека назад, а теперь выглядел несколько странно. К тому же воронение на доспехах сошло пятнами, открыв скрывающуюся под ним ржавчину. Та же участь постигла «леопардовую шкуру», покрывавшую левое плечо рыцаря. Пятна на ней расплылись от утренней росы, от чего теперь она выглядела просто грязной.
Конь, как ни странно, был неплох, хотя и стар, но вот седло и уздечка, казалось, пережили минимум дюжину владельцев. Была, правда, одна деталь, указывающая, что с насмешками над неказистым всадником лучше повременить. Лицо выражало крайнюю решительность, а глаза лучились отвагой, граничащей с безрассудством. Владеть шпагой он, судя по всему умел, так что приближенные короля на время воздержались от ехидных комментариев.
– Кто вы? – удивленно поинтересовался Фридрих.
– Меня зовут Вацлав Попел из Ольбрамовиц, Ваше Величество! – хриплым голосом представился тот. – Меня прислал полковник Длугош.
– Вот и как. И что же мне хотел передать ваш полковник?
– Мы стоим напротив отряда Вальдштейна [78] и готовы атаковать, но у нас мало сил. Если бы Ваша Королевская Милость послала нам подкрепление, мы бы наверняка опрокинули и разгромили этого предателя!
Услышав эти слова, Фридрих задумался. По имевшимся у него сведениям, Вальдштейн был уполномочен чешскими сословиями сформировать кирасирский полк, который должен был присоединиться к армии графа Турна. Получив этот приказ, тот ревностно принялся за дело и вскорости набрал почти полторы тысячи тяжеловооруженных всадников и пять сотен конных аркебузиров. Как и большинству чешских командиров, ему крайне не хватало денег, но этот вопрос новоиспеченный полковник решил очень оригинально, захватив моравского коронного казначея, и с помощью оружия вынудил того отдать ключи от хранилищ. Получив, таким образом, и солдат и деньги, Вальдштейн тут же перешел на сторону Императора и в нескольких стычках нанес весьма чувствительный урон свои недавним союзникам.
Разгромить этого наглеца было весьма заманчиво, но король опасался допустить ошибку в своем первом сражении и потому нерешительно обернулся к своим военачальникам. Граф Турн хотел было что-то сказать, но Кристиан Ангальтский опередил его.
– Совершенно согласен с Вашим Величеством! – воскликнул он. – Негодяя надо наказать. Последние слова князя потонули в восклицаниях придворных, дескать, о чем речь? Конечно же, надо атаковать! И Фридрих решился:
– Соблаговолите послать на помощь Длугошу тысячу венгерских кавалеристов!
– Да здравствует король! – хрипло воскликнул Попел и его клич тут же подхватили остальные.
– Отправляйтесь, – благосклонно улыбнулся чеху король, – и возвращайтесь с победой! Мы весьма довольны вашей службой. Кстати, друг мой, вам известно, как называется это место?
– Prázdné pole [79], Ваше Величество.
– Что это значит?
– Пустое место, государь, – мрачно перевел ему граф Турн.
– Как символично…
Сражение началось. Пять сотен чешских рыцарей и присоединившиеся к ним венгры устремились на вражеских кирасир. Их атака была столь стремительна, что изменники смешали ряды и попятились. Увидев это, протестанты обрушились на врага с новой силой, и казалось, что нет никого, кто бы сумел удержать их напор.
Бывший студент, размахивая шпагой, несся в первых рядах атакующих. К черту вокабулы, а так же тривиум с квадривиумом! Какой прок в учении, если сегодня он наконец-то оседлал удачу и заслужил похвалу короля. Осталось совсем чуть-чуть, и мечта его осуществится. Нужно только победить, но с этим-то он справится, и Фридрих Пфальцский, восхитившись его мужеством, непременно возьмет его в свою свиту.
Впрочем, кирасиры оказались крепким орешком и, хотя и отступили, но сделали это в полном порядке, постоянно огрызаясь короткими, но злыми контратаками. Вацлав не раз скрестил с ними своё оружие, нанес несколько ударов, получил в ответ столько же, но, к счастью, доспехи, проданные ему этим мошенником Петцелем, сумели выдержать подобное издевательство.
Наконец, он схлестнулся с каким-то безусым юнцом, испугано глядящим на него из под шлема. Тот, сообразив, что рьяно атакующий его Попел более искусен во владении шпагой, вытянул из ольстра пистолет и спустил курок, однако даже самые лучшие колесцовые замки, иной раз, осекаются. Успевший проститься с жизнью студент-недоучка тут же воспрял духом и со страшной силой вонзил в незадачливого противника свою шпагу. На его счастье, удар скользнул по кирасе прямо под латный горжет прикрывающий горло незадачливого кирасира и жало с противным хрустом вошло в плоть. Выдернуть обратно свой клинок Вацлав не успел, и когда его противник свалился наземь он остался безоружным.
Соскочив с коня, молодой человек склонился над убитым, чтобы вытащить шпагу и это спасло ему жизнь. Как оказалось, проклятый Вальдштейн нарочно заманивал их притворным отступлением под огонь имперских пушек и мушкетеров. Жерла орудий с грохотом выплюнули картечь в самую гущу атакующих с одной стороны, а с другой на них обрушили свинцовый дождь вражеские стрелки. Так что когда изумленный до глубины души Попел, поднялся, сжимая в руке окровавленный клинок, вокруг него творился сущий ад.
Его товарищи, только что с жаром преследовавшие неприятеля, были частью убиты или ранены, и валялись кругом, орошая запыленную землю своей кровью, а остальные в панике удирали, безжалостно нахлестывая лошадей. Его конь, также получил заряд картечи и теперь в агонии дрыгал ногами, чудом не задев хозяина копытом, оглашая окрестности ужасным хрипом. К счастью, его противник умирая, не выпустил из ослабевшей руки поводья, и его скакун все ещё был рядом. Картечь и пули, по какой-то случайности, миновали благородное животное, но все же он нервничал и пытался вырваться из рук мертвеца.
В этот момент Вацлав понял, что если он не поторопится, то его мечты о воинской славе и придворной службе никогда не осуществятся. В мгновение ока, он схватил за конский повод, одним движением рассек пальцы в кожаной краге и тут же взлетел в седло. Обезумивший жеребец, взвился на дыбы, но бывший студент сумел удержаться на его спине и немедля ни секунды вонзил в бока шпоры. Не ожидавший подобной подлости скакун, подпрыгнул, а затем галопом понесся вперед, не разбирая дороги. Благодаря его резвости, Попел не только сумел ускользнуть от перешедших в атаку кирасир Вальдштейна, но и, опередить прочих своих чешских и венгерских товарищей.
А тем временем в атаку перешли испанские и немецкие терции. Ощетинившись пиками, они, как гигантские ежи, мерной поступью надвигались на тонкую линию протестантов. Граф Турн оказался прав. Чешские солдаты и командиры оказались недостаточно обученными этой тактике и не смогли выдержать напора имперцев. Едва мушкетеры обеих сторон обменялись залпами, как пикинёры скрестили своё оружие в смертельном противостоянии. Первое время слушался только деревянный треск, да сочная ругань на всех языках Европы, но скоро более плотные терции стали прорывать тонкие построения своих противников.
Ещё не всё было потеряно. За первой линией армии Фридриха Пфальцского, стояла вторая, а за ней третья. Ещё вела очень эффективный огонь его прекрасная артиллерия, и оставался изрядный резерв из венгерской конницы, но над армией Богемии, как будто сгустились тучи. Лица окружавших короля придворных и генералов становились все более мрачными, льстивые шутки и комплименты уступили место встревоженным восклицаниям и паническим возгласом.
Граф Турн несколько раз предлагал контратаковать имперцев кавалерией, чтобы дать пехоте время оправиться и перестроиться, но король и его главнокомандующий, казалось, не слышали его предложений. Наконец, тот не выдержал и, вихрем слетев с холма, подскакал к своему полку, после чего повел его в бой. Удар пришелся на одну из баталий, набранных в Швабии, уступавшим в стойкости уроженцам Кастилии и Арагона. Кружась вне досягаемости от пехотных пик, чехи обстреливали противника из пистолетов, пока не пробили брешь в их построении, в которую тут же и устремились, давя вражеских солдат копытами коней, рубя палашами. Казалось, ещё несколько минут, и им удастся прорвать фронт неприятеля и вырвать победу из их рук. Но к несчастью, никто не поддержал их прорыв, а вездесущий Тилли [80], заметив заминку, ввел в бой свой резерв – несколько гусарских и панцирных хоругвей присланных королем Речи Посполитой Сигизмундом.
Ходили слухи, что первоначально польский монарх не хотел вмешиваться в религиозный конфликт между Императором и его подданными. Однако лишившийся московской короны королевич Владислав сумел убедить отца, что ему нужно реабилитироваться после тяжелого поражения под Можайском. Мало того, мелькнула информация о неких договоренностях сделанных между наследником польского престола и, тогда ещё просто Богемским королем, – Фердинандом. Так что, волей-неволей, пришлось отправить войско, не слишком, впрочем, большое, и разрешить присоединиться к нему всем желающим шляхтичам. Хотя последнее было совершенно излишним. Польские паны, а в особенности магнаты, в подобных делах, весьма мало интересовались мнением своего суверена.
В сражении у деревушки Гуменне, королевичу Владиславу удалось разбить отряд Жигмонта Ракоци, и обеспечить выход из войны Трансильвании. А теперь ведомые им хоругви сходу врубились в ряды всадников графа Турна. Стремительный удар гусар и поддерживающих их атаку панцирных разрезал чешский полк пополам, как будто это были не закованные в тяжелые доспехи кирасиры, а толпа легкоконных татар, после чего обрушился на не успевших перестроиться пехотинцев. Те, уже и без того потерявшие былой задор и желание драться, даже не подумали сопротивляться страшным всадников с крыльями за спиной и в тигриных и леопардовых шкурах поверх доспехов, а просто побежали, бросая на ходу знамена и оружие. Уже после боя выяснится, что трофеями поляков стали более пятидесяти протестантских знамен, в том числе и личный штандарт короля Фридриха с девизом «Diverti nescio». [81]
Но пока сражение продолжалось. Вышедший из апатии Кристиан Ангальсткий, собрав вокруг себя все боеспособные части, начал отступление по дороге на Прагу. Их отход прикрывал князь Вильгельм Веймарский со своим отрядом. Графу Турну, потерявшему почти всех своих людей, так же удалось вместе с горстью солдат вырваться из окружения. К последним и пристал чудом выживший в сражении Вацлав Попел из Ольбрамовиц.
Погода, бывшая до той поры самой благоприятной, внезапно испортилась и над головами спасающихся от разгрома чехов, как будто разверзлись хляби небесные. Тугие струи дождя обрушились на потерявших всякую надежду людей, и моментально вымочили их до нитки. Тысячи солдатских сапог и башмаков вкупе с лошадиными копытами размесили дорогу так, что двигаться по ней стало можно только с большим трудом. Негде было развести огонь, чтобы обсушиться и приготовить себе пищу, впрочем, все припасы вместе с обозом достались торжествующим имперцам, так что готовить было тоже нечего.
Все местные жители попрятались ещё когда протестантская армия только двигалась навстречу врагу, а сейчас окрестности выглядели так, будто в этих местах бушевала чума и унесла с собой жизни всех обитателей. Правда, те из солдат, кто пытался поискать в покинутых домах что-то съестное, как правило, назад не возвращались, но искать их никто и не пытался.
Конь захваченный Попелом в сражении пал от усталости ещё в самом начале пути, и теперь он устало брел вместе с пехотинцами, по колено утопая в грязи. Дождь смыл с его доспехов остатки покрытия, так прельстившего в свое время неопытного студента своим вороным блеском. Наверное, следовало их бросить, но Вацлав упорно продолжал идти, громыхая железяками, как будто желая донести их до продавца-еврея и предъявить, таким образом, доказательство обмана.
Странное дело, но жестокая сеча, смерть, пролетевшая совсем рядом, а также голод и лишения, необычайно просветлили ум молодого человека. Беззаботная жизнь студента, которую он вел прежде, казалась ему верхом блаженства, а мечты о славе и придворной службе коим он предавался ранее, теперь представлялись глупыми и наивными. Многое отдал бы Вацлав Попел из Ольбрамовиц, чтобы повернуть время вспять, но просветленная от обрушившихся на неё несчастий голова, вполне ясно понимала, что это невозможно.
Пожалуй, самое умное, что он мог сделать сейчас, это скрыться на время и подождать пока всё не уляжется. Судя по всему, король Фридрих проиграл и не удержится на Богемском троне, а император Фердинанд, и раньше не отличавшийся христианским милосердием и всепрощением, станет преследовать его сторонников. Так что прятаться надо получше, а для этого нужны деньги. И взять их можно только в одном месте…
Пражский град встретил остатки армии протестантов хмуро. Потерявшие своих близких, предались горю, прочие же задумались, как им жить дальше. Добровольцы из немецких княжеств в большинстве своем, как-то быстро растеряли весь свой религиозный пыл и, не задерживаясь, покинули земли Богемии, оставив бывшего курфюрста Пфальца один на один с его проблемами. Тот, впрочем, так же не стал искушать судьбу, и принялся готовиться к отъезду. Многие видные представители чешских сословий, в особенности «отличившиеся» при дефенестрации [82] последовали его примеру.
Впрочем, Вацлаву Попелу не было до этого никакого дела. Вернувшись в Прагу он первым делом направился в гетто, рассчитывая получить с ростовщика ещё хоть немного денег, необходимых ему для бегства. Подойдя к знакомому дому, бывший студент постучал в дверь, но ему никто не открыл. Рассудив, что обитатели его не слышат, он стал стучать громче, затем, выйдя из себя, принялся колотить в дверь рукоятью шпаги, ногами и даже своим ржавым шлемом, пока, наконец, не выбился из сил.
– Ясновельможный пан кого-то ищет? – осторожно поинтересовался выглянувший из окна соседнего дома еврей.
– Да, – встрепенулся молодой человек и с надеждой посмотрел него. – Мне до крайности нужен пан Петцель.
– Таки не только вам, – сочувственно вздохнул сосед.
– Простите, я не понимаю…
– А что тут понимать? Этот старый гешефтмахер, распродал векселя сторонников короля, когда те ещё побеждали, погрузил свои пожитки на повозку, да и был таков! И вот теперь его нет, а долговые расписки, по которым никто ничего не заплатит – есть! И что теперь с этим всем делать? Нет, я вас спрашиваю, юноша!
– Он что, уехал? – широко распахнул глаза Вацлав.
– Господи, так, а я вам о чём толкую?! Конечно, уехал и теперь, наверняка, думает, что он самый умный. И знаете, что я вам скажу? Это так и есть!
– А его дочь?
– Вы про Сарочку? Да, конечно же, она с ним. Не оставлять же ему здесь такую красавицу без присмотра!
– А вы не знаете, куда он поехал?
– Да откуда же мне знать? Хотя он в последнее время часто говорил о Мекленбурге. Причем так, будто это находится не на севере, а в земле обетованной!