– Где она? – перепросил я, игнорируя упрёк.
– Нет её здесь!
– Врёшь!
– И повернулся же язык, невесте Христовой такое сказать, – укоризненно покачала головой Годунова.
– Где она, Ксения?
– Ушла.
– Как? Куда?
– Не знаю, Ваня. Я ей лишь сказала, что не приму на послушание. Всё одно ты ей покоя не дашь, и заберешь отсюда, а коли станем упорствовать, так с тебя станется обитель по камушку разнести!
– Господи, за что же мне это? – тяжело опустился я на скамью и, сняв с головы шапку, бросил её на стол.
– Сам, поди, знаешь, – бесстрастно отвечала монахиня. – Ведь ни одной юбки не пропустил на пути своем. Вот и наказал тебя Господь.
– Делать ему больше нечего, как за каждым прелюбодеем следить, – проворчал я в ответ на обвинения. – К тому же, тебе ли не знать, что не такой уж я и греховодник. Ты ведь у меня не один день в лагере скрывалась, покуда я Машку искал!
– Скажи ещё, что у тебя мыслей греховных в ту пору не было?
– Мало ли, – усмехнулся я. – Это же только мысли.
– Ещё хуже!
– Ладно тебе, – примирительным голосом отвечал я, и поспешил перевести разговор на другую тему. – Представляешь, а ведь Мария знает, что ты её мать!
– Сама догадалась, или подсказал кто?
– Хуже. Подслушала вас с Алёной.
– Вот егоза!
– Ага, большая уже совсем. Скоро заневестится, вот тогда хлебнем с ней лиха.
– Господь не без милости.
– Ну-ну. Слушай, Ксения Борисовна, ты вправду не знаешь, куда Алёна направилась?
– И знала бы – не сказала. На что она тебе? Смущаешь только девку. Ты ведь женат, и дети есть!
– Вот-вот.
– Погоди-ка, а ты не для того ли царицу Катарину в православие перейти заставил, чтобы к нам в монастырь спровадить?
– Да ты что! – искренне возмутился я. – Как тебе такая мысль в голову пришла? Я всё-таки – рыцарь!
– Довелось мне вашего брата-рыцаря повидать. Та ещё – сарынь! [20] Дочку-то, зачем перекрещивал?
– Странный вопрос от православной игуменьи. Или ты не рада, что она к истинной вере пришла?
– Было бы чему радоваться, Ваня! Бог един, он бы и без того невинную душу своим заступничеством не оставил. А вырастет царевна – намается. Православных принцев не водится, а за лютеранина тебе теперь ей не выдать.
– Хоть ты душу не трави! Переиграл меня Филарет, что тут скажешь.
– Струсил?
– Полегче, царевна! – огрызнулся я, но потом вздохнул и добавил. – Не того я испугался, что ты думаешь. Смерти, видит Бог, не боюсь, сечи тоже. А вот что придется кровь пролить у своих… своих, понимаешь?! И ладно бы, бояре взбунтовались, всех бы тут же посёк! Ни на возраст, ни на заслуги прежние не поглядел, а вот мужиков да баб простых с иконами не смог. Хреновый из меня царь, правда?
– Как ты вообще допустил, чтобы его выбрали?
– Получилось так. Можно сказать – Его воля!
– Любите вы свою слабость, жадность и глупость Божьей волей прикрывать! Я, поначалу, думала, что как только патриарха выберут, так я в ноги упаду и вымолю, чтобы меня в глушь отправили от мира подалее.
– А теперь что же?
– А теперь решила, что буду ему и прочим, как бельмо на глазу! Пусть смотрят на меня и вспоминают подлость свою.
– Пристыдить хочешь?
– Стыда там отродясь не бывало, как и совести. Но хочу!
– Быть по сему. Пока жив, не дам тебя выслать из Москвы.
– Спасибо, государь. Только куда Вельяминова бежала, все одно не ведаю.
– Зачем она тебе?
– Люблю я её, Ксения. Понимаю, что вместе нам не быть, но не могу иначе. Как наваждение какое-то!
– Странный ты, Ваня. Однако если вправду любишь – найдешь. Сердце тебе подскажет. А теперь ступай. И так уже покой обители нарушил.
Оставив игуменью, я спустился вниз и остановился в нерешительности. Возвращаться домой в Кремль не хотелось, а больше идти было и некуда. Разве что в Стрелецкую слободу, но вскоре все узнают, что я там, прискачут ближники, за ними придворные. И все вернется на круги своя. Льстивые улыбки бояр, состарившаяся жена, дети, выросшие без меня, и дела-дела-дела.
Кляузы, доносы, челобитные. Причем, большинство из них можно было решить на месте, не доводя до высших инстанций, но куда там! Всё в Москву, всё пред светлые очи…
Обычно, когда я посещал монастырь, за мной табуном ходили сопровождающие лица или свита. Однако на сей раз я остался совсем один. Сопровождающие меня охранники дожидались за пределами обители, а игуменья никого озадачивать не стала. Может обиделась, а может ещё чего. Пока я общался с ней, день подошел к концу и начало смеркаться, да к тому же еще поднялся ветер. Почему-то у ворот никого не оказалось, и даже в надвратной церкви не было видно ни огонька. Наверное, мне следовало найти своих охранников и вернуться назад в Кремль, но в моей голове продолжали звучать слова Ксении Годуновой и я отчего-то воспринял их как руководство к действию. И я пошел.
Ветер всё усиливался, но я упрямо брел вперед, пока не уткнулся в чей-то ветхий забор. В ноздри отчетливо пахнуло дымом, значит, где-то рядом топится печь, а это означает, что здесь живут люди и есть возможность укрыться от непогоды. С трудом добравшись до крыльца небольшой избушки, я постучал в неё.
– Кого это нелегкая принесла в такую непогоду? – раздается совсем рядом скрипучий голос.
– Пустите путника, – хрипло попросил я хозяев, и моё сознание померкло.
Не знаю, сколько времени я находился в беспамятстве, но, очнувшись, понял, что сижу у русской печи, в которой весело потрескивают дрова и мне тепло! Оружия нигде не видно, но мне отчего-то нет до этого никакого дела. Главное, что я жив, а там посмотрим. Сзади раздается скрип двери, тянет холодом из сеней. Видимо, хозяева вернулись. Надо бы поздороваться, но как только оборачиваюсь, слова застревают в горле. В избушку вошла женщина… скорее старуха… очень древняя старуха. И внешность у неё – ну вылитая Баба Яга! Причём, та, что играл Георгий Миляр в сказках Роу, по сравнению с этой – просто душка!
– Что молчишь, добрый молодец! – снова звучит уже знакомый скрипучий голос.
– Гхм. Здравствуй, красавица!
– Ишь ты, – ухмыляется беззубым ртом хозяйка. – За красавицу спасибо. Давно меня так не называли. Куда путь держишь?
– По делам ехал.
– По каким таким делам? В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.
– Так то – хороший. В царских рейтарах я служу. А там не спрашивают, кто чего хочет. Велено и всё тут!
– И как же ты забрел в нашу глухомань?
– Видать, с пути сбился. И вообще, бабушка. Ты, прежде чем расспрашивать, сначала накорми, напои, а только потом любопытствуй.
– Вот тебе раз, – всплеснула руками старуха. – Только что была красавица, а теперь стала бабушка!
– Что поделаешь, жизнь-то скоротечна! – философски ответил я, и взгляд сам собой наткнулся на большую лопату, которой в печь ставят хлеб.
Волей-неволей вспомнился эпизод сказок, когда добра молодца на чём-то таком пытаются засунуть в духовку. Хозяйка, кажется, сообразила, о чём я подумал и плотоядно ухмыльнулась.
– Испугался? – расплылась в мерзкой улыбке старая ведьма.
– Небось, подавишься, – хмыкнул я в ответ, но рука сама собой схватилась за то место, где обычно находится рукоять кинжала.
– В сенях твое оружье, – правильно поняла намек Баба Яга или как там её зовут.
– А конь?
– А коня уже съела!
– Значит, неголодная!
– Ой, я не могу! – засмеялась хозяйка избушки. – Всяких за свою жизнь повидала, но такого не приходилось. Только вот коня у тебя не было.
– Разве?
– Точно тебе говорю, касатик.
– Ну не было, так не было!
– Чудной ты. То была у тебя лошадь, то не была. Скажи лучше, что ищешь в нашей глухомани?
– Да так, девушку одну.
– Почто?
– Хочу отговорить постриг принимать.
– Ишь, Христову невесту, значит, решил с пути сбить?
– Не так всё! – с досадой отозвался я. – только, боюсь, не смогу объяснить тебе, поскольку сам ничего не понимаю.
– Ох и странный ты, Ваня, ведь знаешь всё, а делаешь вид, что невдомёк тебе.
– Ты о чем?
– Ты ведь из тех, кто свою прошлую жизнь помнит?
– Откуда знаешь?
– По лицу вижу.
– Ну, допустим, и что?
– А то! Была эта девка в той твоей жизни?
– Была.
– И что у тебя с ней было?
– Ничего. За другого она замуж вышла.
– Вот-вот. Тогда ты по ней сох, теперь она по тебе. Всё справедливо.
– И что делать теперь?
– У тебя что, дел никаких нет? – вопросом на вопрос ответила старуха.
– Куда там! – скривился я. – Этого добра у меня – за три жизни не переделать.
– Вот и займись делом, а не по лесам за девками шастай. Своей судьбы еще никто не избегнул и вам с ней не дано.
– И какая же у нас судьба?
– У тебя своя, у неё своя.
– Стало быть, не бывать нам вместе?
– Как знать, милай! – усмехнулась она в ответ. – Ты бы лучше собирался. А то друзья твои обыскались уже.
– А ты откуда знаешь?
– Да уж знаю!
Последние слова Бабы Яги донеслись до меня как из другой комнаты, а потом и вовсе все затихло, и мир вокруг меня погрузился в полную темноту. Иногда в ней возникали какие-то непонятные образы, в которых иногда угадывались жена, дети, Алёна с Машкой, затем странная хозяйка, неожиданно превратившаяся в черную кошку.
– Мяу! – нагло сказала она мне.
– Хренамяу! – сердито отозвался я, и хотел было запустить в наглое животное чем-нибудь тяжелым, но ничего не попалось под руку.
– Живы, слава Богу! – раздался совсем рядом обрадованный голос Корнилия и я, с трудом продрав глаза, увидел столпившихся надо мной людей, в одном из которых узнал своего телохранителя.
– А что со мной сделается? – удивился я и попытался встать.
Попытка оказалось не особо успешной, поскольку тут же ужасно заболела голова, и я в изнеможении опустил её обратно.
– Да кто же знает, что с вами может сделаться! – рассердился Михальский. – Скажите, ради всего святого, какая нелегкая вас сюда понесла?
– Не знаю, а где это я?
Литвин недоверчиво взглянул в мои честные глаза и, поняв, что не вру, укоризненно покачал головой:
– В небольшой деревушке в Лужниках. Не представляю, каким образом вы сюда добрались и уж тем более не могу понять, как ухитрились миновать охрану…
– Слушай, дай лучше попить, а то во рту совсем пересохло…
– Вот, пожалуйста, – появилась из-за спины телохранителя, какая-то женщина, чем-то неуловимо похожая на Бабу Ягу, но моложе и опрятно одетая, и подала мне ковш с удивительно вкусным квасом.
– Спаси Христос, – поблагодарил я хозяйку, с сожалением возвращая пустую посуду. – Не дали пропасть от жажды.
– Не за что, – с мягкой улыбкой ответила та.
– Верно, государь, – усмехнулся Михальский. – Эта добрая женщина, действительно, спасла вас. Сначала затащила к себе в дом, а затем позвала на помощь нас. Но я всё же не понимаю, как вам удалось пройти мимо охраны?
– Не бери в голову, я в молодые годы от святой инквизиции ухитрился ускользнуть. Так что ничего удивительного.
– Вот холера, пся крев! [21] – не то, порицая, не то, хваля, отозвался Корнилий, от волнения перейдя на польский.
– Где он? – с ревом ввалился в избу ещё один мой ближник.
– Никита, что ты так орешь? – поморщился я от шума.
– Спасибо тебе Господи! – размашисто перекрестился Вельяминов. – Ведь пол Москвы на ушах стоит, а ему хоть бы хны.
– Да по тише ты, бугай на выгуле! Башка болит.
– Нешто выпил без меры? – обеспокоился окольничий. – Коли так, похмелиться надо, а это мы мигом…
– Нельзя ему пить! – тут же вмешалась хозяйка дома.
– Откуда знаешь? – насторожился Михальский.
– Вижу так.
– Знахарка, что ли?
– Вроде того.
– И что с государем приключилось?
– Отравился он.
– Что?! Кто посмел, говори быстрее…
– Да никто. Хлеб он худой ел, вот и отравился. Хорошо хоть немного, а то и до Антонова огня недалеко.
– Правда? – недоверчиво посмотрел я на женщину.
– Да уж насмотрелась я на таких. Кто, бывает, огнем горит, а у кого такие виденья случаются, что ни в сказке сказать, ни пером написать. С русалками в речке купаются, с лешими хороводы водят.
– Чёрт, – выругался я, сообразив, в чем дело. – Спорынья это!
– Что?!
– Ладно, не берите в голову. Лучше организуйте сани, да поедем домой. И спасительнице моей не забудьте серебра отсыпать.
– Это мы мигом, – обрадованно воскликнул Вельяминов и побежал распоряжаться.
– Корнилий, – тихонько позвал я телохранителя.
– Что изволите, Ваше Величество, – наклонился он надо мной.
– У Никиты дома всё ладно?
– Да, насколько я знаю, – сделал непроницаемое лицо мой телохранитель.
– А подробнее?
– Ну, хорошо, – сдался литвин. – Боярышня Алёна хотела уйти в монастырь и ей это почти удалось. Но, слава деве Марии, игуменья Ольга не приняла её, а едва та вышла за ворота, как вельяминовские холопы тут как тут.
– И что?
– Ничего. Брат её в тереме запер.
– Это правильно.
Не успели мы договорить, как в избу вернулся Никита и доложил, что всё готово. Кое-как одевшись с помощью ближников, я выбрался наружу и устроился в санях.
– Где хозяйка? – спохватился я. – Поблагодарить хочу.
– Здесь я, государь, – с достоинством отвечала женщина.
– Спасибо тебе, красавица.
– Ну вот, опять красавицей стала.
– Погоди-ка, – даже привстал я со своего ложа. – Так это всё правда?
– Не знаю о чём ты, царь-батюшка, – легко улыбнулась она, – а только видения у всех разные бывают. Одни правду истинную видят, а иных бесы смущают.
– Вот оно как… ну, хорошо. Скажи тогда, чем отблагодарить тебя за спасение? Хочешь, серебра отсыплю, хочешь, терем тебе новый велю поставить. Ну, что ты молчишь, говори не стесняйся.
– Спасибо тебе, государь, на добром слове, а только мне довольно и того, что у меня уже есть.
– Так может, чего другого желаешь?
– Ты уж прости меня – бабу глупую, если что не так скажу, а только есть у меня просьба.
– Говори.
– Слышала я, что к тебе из земель заморских зверей диковинных прислали. Вот бы на них хоть одним глазком взглянуть.
– Хорошо. Будь, по-твоему, – пообещал я, покидая избу.
На улице от свежего морозного воздуха у меня закружилась голова и я обессилено опустился в поданные мне розвальни. Ближники тут же бросились ко мне, отпихнув прочих слуг, и заботливо укрыли медвежьей полстью, чтобы не замерз.
– Алёна то как себя чувствует после всех приключений? – сдуру поинтересовался я у Никиты и только по вспыхнувшему лицу окольничего понял что сглупил.
– Слава Богу, – буркнул тот в ответ и, вернувшись к своему коню, вскочил в седло.
Некоторое время мы ехали молча. Я был погружен в свои мысли, а смотревший на Михальского волком Вельяминов, судя по всему, не горел желанием общаться с тем. Впрочем, долго он не выдержал и злобно прошептал:
– Ты зачем ему все рассказал?!
Телохранитель в ответ лишь пожал плечами, служба, мол, такая. А вот я обернулся и спросил:
– О чём шепчетесь?
– Да мы так…
– Понятно. А что из Нижнего слышно?
– Да вроде бы всё благополучно.
– Точно?
Сразу же понявший о чем я спрашиваю Вельяминов, вздохнул, и начал рассказывать:
– Воевода князь Головин пишет, что звери, персидским шахом присланные, целы и здоровы, только жрут до невозможности много, особенно – слон.
Дело было так. Посольство, посланное мною в Исфахан [22], вернулось с большим успехом. Торговый договор был заключен, русским, шведским и мекленбургским купцам разрешалось торговать по всем территориям подвластным Аббасу, причём тот лично обещал негоциантам защиту. Собственно говоря, грузопоток уже пошел и даже в казне появились первые деньги от этого проекта. Мои подарки произвели на шаха и его гарем самое благоприятное впечатление, и персидский владыка поспешил отдариться. Там были и драгоценности, и восточные редкости, и совершенно роскошное оружие и доспехи, но самое главное – в числе подарков были охотничьи соколы, пардусы [23] и даже слон. И всё бы ничего, но в дороге животина захворала и едва не протянула ноги или хобот, не знаю, как у этих зверей правильно.