Унка подмигнула Серафину.
— Он тоже всего лишь мужчина, — удовлетворенно заметила она, — а у меня пока еще русалочий взгляд.
Затем она поспешила вперед, чтобы понаблюдать за уборочными работами на лодке.
На следующий день они достигли Египта.
То, что они увидели, когда подводная лодка поднялась на поверхность, потрясло их.
В открытом море на расстоянии сотен метров от берега дрейфовали льдины. Чем ближе подходила лодка к белой береговой линии, тем яснее становилось, что в пустыне побывала зима. Никто не понимал, что случилось, и Кальвино приказал матросам три раза прочесть «Отче наш», чтобы защититься от морских чертей и чудовищ.
Серафин, Унка и остальные выглядели такими же растерянными, как капитан и его команда, и даже Лалапея, тихая, загадочная Лалапея поспешила объяснить, что не имеет ни малейшего понятия о том, что случилось в Египте. Без сомнения, такой зимы прежде никогда не было. Сугробы на пустынном побережье, поясняла сфинкс, зрелище не менее необычное, чем танцующие белые медведи на вершинах пирамид.
Капитан Кальвино отдал приказ измерить толщину льда у берега. Немногим больше метра, тотчас доложили ему. Кальвино что-то недовольно проворчал себе под нос и потом битый час на мостике совещался о чем-то с Ункой. Как всегда, капитан сначала кричал и сквернословил, но в результате снова уступил.
Сразу после этого Кальвино приказал опуститься на глубину, и лодка под слоем льда вошла в дельту Нила. Главное русло Нила и его рукава не были глубокими, от моряков требовалась особая сноровка, чтобы провести лодку между льдом и речным дном. Время от времени они слышали, как под корпусом скрипит песок, а сверху ластообразные крылья со скрежетом задевают лед. Будет чудо, ругался Кальвино, просто чертовски чудесное чудо, если при таком грохоте их никто не заметит.
Большую часть времени они двигались очень медленно, и Серафин начал спрашивать себя, куда они, собственно, плывут. Ведьма приказала высадить их на побережье, а теперь Кальвино по доброй воле плыл с ними в глубь страны, к тому же в условиях куда более скверных, чем они могли себе представить. Все-таки Унка удивительно на него влияла.
Внутреннее убранство лодки тем временем заметно преобразилось. Повсюду сновали матросы с тряпками, губками и кусками наждачной бумаги — красили и покрывали лаком деревянные панели, срывали старые ковры и заменяли их новыми, из грузовых отсеков. Много предметов пролежало там десятилетиями, их приобрел прежний владелец задолго до начала войны. Даже Кальвино был потрясен тем, что обнаружилось в трюмах, он уже давно не встречал столь прекрасных произведений искусства и изделий ручной работы.
— Капитан слишком долго жил в бронзовом мире подводной лодки и разучился ценить красоты земли, — сказала Унка Серафину.
Впрочем, это не мешало ему бушевать, орать на матросов и назначать драконовы наказания за пропущенное пятно ржавчины или полоску грязи.
Серафин смутно чувствовал, что капитан пиратов нравится Унке. Она не поклонялась ему, как Арчимбольдо, и все же… между ними что-то было, какое-то чувство, абсурдная любовь-ненависть, удивлявшая Серафина и одновременно вселявшая в него неуверенность. Возможно ли, чтобы два человека сблизились при таких обстоятельствах? А как было у него с Мерле? Они провели вместе меньше времени, чем Унка и Кальвино во время короткого плавания. Думает ли о нем Мерле так же часто, как он о ней? Скучает ли она? И вообще, значит ли он что-нибудь для нее? Серафина одолевали сомнения.
Ужасный хруст и треск оборвали его бесплодные раздумья. Вслед за этим из рупоров раздался рев Кальвино, с проклятиями оповещавший о том, что случилось.
Они застряли. Застряли во льдах Нила, не могли сдвинуться с места. Железные ласты лодки, как пилы, вгрызлись в толщу льда, прорезали в нем щель в несколько метров, а затем беспомощно перекосились.
Серафин испугался худшего и побежал к мостику. Там уже стояли Кальвино и Унка, хладнокровно глядя в иллюминатор на ледяной потолок в водах Нила. Огненные шары ведьмы остались в ее логове, но рассеянного света, проникавшего сквозь лед, хватало, чтобы рассмотреть все необходимое. Лодка как бы приклеилась к белому потолку какого-то зала. Сверху в поле зрения попадали осколки льда, толстые, как стволы деревьев.
Серафин напрасно опасался несдержанности капитана Кальвино. В столь бедственном положении он проявил полнейшее самообладание. Ему доложили обстановку, он посовещался с Ункой и отдал приказ открыть верхний люк лодки и высадить пассажиров.
«Высадить? — ужаснулся Серафин. Неужели это совет Унки? Просто взять и высадить нас посреди ледяной пустыни?»
Часом позже Унка и Лалапея, Серафин и Дарио, Тициан и Аристид, облаченные в самую толстую меховую одежду, которая только нашлась в трюме пиратского корабля, уже стояли у люка. Кальвино вспомнил, что эту одежду он добыл в начале войны, захватив севшую на мель шхуну и перебив ее экипаж. Шхуна направлялась в Гренландию, чтобы обменять там эту теплую одежду на бог знает что. Куртки, сапоги и штаны пришлись в пору не всем, худенькая Лалапея просто утопала в них. Напоследок каждый нахлобучил себе на голову бесформенную меховую шапку и сунул руки в толстые ватные варежки. Пираты снабдили их револьверами, патронами и ножами. Только Лалапея отказалась от оружия.
Кальвино со своими матросами остался охранять лодку. Они попытаются освободить ее из ледяного плена. Капитан полагал, что на это потребуется много часов или даже несколько дней работы. Он был сильно озабочен тем, что их могут обнаружить египетские солнечные лодки. Хотя Унка его не просила, он обещал, что будет три дня ждать от них сигнала и только потом поплывет обратно в море.
— Куда мы, собственно, направляемся? — Тициан угрюмо высказал то, о чем все спрашивали себя уже много раз.
Унка стояла внутри люка, ведущего на поверхность. Белый круг обрамлял ее голову, как замерзший нимб. Она внимательно смотрела на Лалапею, которая отнюдь не выглядела счастливой в слишком больших для нее меховых одеяниях. И Серафин, глядя на женщину-сфинкса, снова и снова спрашивал себя, что заставляло ее все еще сопровождать вконец отчаявшийся отряд. Неужели только ненависть к Империи? Или потеря мертвого бога сфинксов, который тысячелетия покоился под кладбищенским островом Сан-Мигеле и которого она напрасно пыталась защитить от Империи?
Нет, подумал Серафин, тут есть что-то еще, что-то невысказанное, о чем никто из них не подозревает. Он словно прочел это в глазах сфинкса.
— Лалапея, — сказала Унка. Ее слова звучали чуть ли не торжественно. — Я думаю, ты догадываешься, где мы находимся. Может быть, ты даже все время знала, что первая часть нашего путешествия окончится здесь.
Лалапея промолчала, и Серафин, как ни пытался, не нашел ответа в ее молчании. Оно ничего не подтверждало, но и ничего не отрицало.
— Недалеко отсюда, продолжала Унка, — в середине дельты Нила находится крепость сфинксов. Морские русалки не знают ее названия, но я думаю, что оно все же существует. Капитану это место известно, и если зима только намела здесь сугробы и сковала все льдом, но не натворила ничего худшего, то крепость должна быть расположена в двух-трех милях отсюда.
— Железное Око видит твою жизнь, твои устремления, твое увядание, — продекламировала Лалапея, и ее слова показались Серафину пословицей из далекого прошлого. Целое столетие женщина-сфинкс одиноко прожила в Венеции, но не забыла культуру своего народа. — Железное Око, вот имя, которое ты ищешь, Унка. Да, я чувствую близость других сфинксов, их много. Идти туда — самоубийство.
Однако ее слова звучали не как предостережение, а как подтверждение чего-то неизбежного.
— Зачем нам туда идти? — спросил Аристид.
— Это сердце Империи, — сказала Лалапея. — Если у Империи есть уязвимое место, то только там.
Она ничего не сказала о плане, вероятно, его не существовало. Крепость сфинксов была неприступна, в этом никто не сомневался.
Унка пожала плечами, и Серафин снова вспомнил, как она сказала морской ведьме: «Если вести борьбу с Империей, то нужно с чего-то начинать. И победу может принести даже мелочь».
Эти слова Унки не выходили у Серафина из головы.
Но если они все при этом погибнут? Зачем добровольно штурмовать глухую стену, заранее зная, что не оставишь на ней даже царапины?
Но он не успел высказать сомнения. Лалапея ласково коснулась его руки и прошептала на ухо:
— Мерле там.
Он смотрел на нее, не веря своим ушам.
Лалапея улыбалась.
Мерле? Он не решился произнести ее имя вслух. Не хотел, чтобы услышали Дарио и все остальные. Получится, что он согласился идти только потому, что хотел снова увидеть ее, а не потому, что верил в их высокую цель. Ну и пусть, подумал он, пусть они следуют своим возвышенным, священным идеалам, а я-то уж точно знаю, зачем во все это ввязался. Свои мотивы казались ему не менее важными, чем мотивы остальных. Ведь они рождались в него в душе.
Лалапея едва заметно кивнула.
Голос Унки заставил их поглядеть вверх. У Серафина было такое чувство, словно он видит все это во сне: корабль, речь Унки, присутствие остальных. Внезапно ему страстно захотелось выбраться наружу.
Мерле там, слышал он снова и снова голос Лалапеи, и слова кружились у него в голове, как рой мотыльков вокруг пламени свечи.
Унка не переставала говорить, давала указания, как идти по глубокому снегу, но Серафин почти не слушал ее.
Мерле там.
Наконец они отправились в путь.
НАЗАД К СВЕТУ
— Я это чувствую. На каждом шагу. При каждом вдохе и выдохе. — Юнипа понизила голос, чтобы никто, кроме Мерле, ее не услышал. — Словно во мне что-то есть… здесь… в груди… Оно меня гложет. И тянет, как на веревке, а я упираюсь. — Ее зеркальные глаза были похожи на сигнал маяка: серебряный свет за стеклом. — Не знаю, сколько я еще выдержу.
— А ты можешь вспомнить все, что произошло в пирамиде?
Мерле держала Юнипу за руку и тихонько поглаживала ее пальцы. Они сидели в самом дальнем углу тайного убежища царских шпионов.
Юнипа всхлипнула.
— Помню, что пыталась задержать тебя. И что мы… что мы дрались. Она пристыжено опустила голову. — Прости.
— Ты не виновата. Это все Барбридж.
— Нет, — возразила Юнипа. — Это Каменный Свет. Профессор Барбридж, как и я, в его власти, во всяком случае пока он там, внизу. Там он больше не ученый, а только Лорд Свет.
— Здесь, наверху, тебе лучше?
Юнипа немного подумала, подбирая подходящие слова.
— Здесь слабее ощущаешь его влияние. Может быть, потому, что он — камень, а камень не может пробить земную кору. По крайней мере не полностью. Но он не исчез. Он все время здесь, со мной. И иногда причиняет мне боль.
После возвращения из Ада Мерле увидела на груди Юнипы шрам от разреза, куда Барбридж приказал вложить ей новое сердце — осколок Каменного Света. Теперь он покоился в грудной клетке Юнипы. Подобный сверкающему алмазу, холодный и неподвижный, он давал ей жизнь, как давало раньше ее настоящее сердце. Он мгновенно исцелял ее раны и восстанавливал силы. Но он всегда пытался подавить ее волю.
Говоря, что Свет причиняет ей боль, Юнипа имела в виду не операцию и не шрам, а страх предать Мерле еще раз, борьбу, которую она вела сама с собой, раздвоение собственной личности: с одной стороны, ее мягкий характер, а с другой — холодное как лед могущество Каменного Света.
И хотя Мерле претила сама эта мысль, она понимала, что с подругой надо быть всегда начеку. Возможно, Юнипа во второй раз попытается нанести им удар в спину.
Нет, не она, горько подумала Мерле. Каменный Свет, Утренняя звезда, упавшая с небес в сердце преисподней. Люцифер.
Некоторое время она колебалась, потом высказала то, над чем уже давно раздумывала;
— Помнишь, там, в пирамиде, ты сказала…
— Что Барбридж утверждает, будто он твой дед?
Мерле кивнула.
— Это правда?
— Во всяком случае, он так сказал.
Мерле опустила глаза. Она расстегнула карман на своем платье, вытащила водяное зеркало и провела кончиками пальцев по оправе. Другой рукой она нащупала куриную лапку, болтавшуюся у нее на шее, и задумчиво начала перебирать маленькие острые коготки.
— Еще супа? — спросил чей-то голос у них за спиной.
Девочки обернулись. Андрей, предводитель царского шпионского отряда, смыл с лица серую краску и снял большую часть оружия мумии. Это был жесткий, угрюмый человек, но присутствие девочек пробудило в нем дружелюбие, удивлявшее даже четырех его спутников.
Шпионы у противоположной стены низкого помещения все еще окружали Фермитракса. Каждый держал в руке деревянную плошку с супом, а свободной рукой пытался прикоснуться к пылающему телу обсидианового льва.
Они не знали, что лев прошел сквозь Каменный Свет, который имел власть над Юнипой, но не смог подчинить себе льва. Мерле удивляло, что они до сих пор ничего не заметили. Фермитракс стал еще сильнее, чем прежде, но нисколько не изменился, если не считать жара, исходившего от его тела. Теперь старый добродушный Фермитракс, несмотря на беспокойство о судьбе своего народа и ненависть к Сету, наслаждался необычайным вниманием со стороны царских подданных. Ему льстили их бесконечные вопросы, робкие касания и почтение, написанное у них на лицах. Все они слышали о каменных венецианских львах, в том числе о тех немногих, которые умели летать. Но этот лев умел говорить да еще излучал сияние, как икона у них на родине, вот что было для них в диковинку.
Юнипа отказалась от предложенного Андреем супа, но Мерле позволила наполнить свою миску. Три дня их кормили только жестким вяленым мясом, и теперь жидкая похлебка показалась ей лакомством.
— Вы не бойтесь. — Андрей ложно истолковал тот факт, что они уселись в углу, подальше от всех остальных. — Сфинксы нас не найдут. Мы здесь уже почти шесть месяцев, но они даже не заметили нашего присутствия.
— И вас это не удивляет? — спросила Мерле.
Андрей тихо рассмеялся.
— Мы тысячу раз спрашивали себя об этом. Сфинксы — очень древний народ, испокон веков их считают прозорливыми и мудрыми. Может, они наблюдают за нами. А может, просто терпят. Или подкидывают нам ложную информацию. Или им все равно. Ведь у нас нет никакой возможности передать наши сведения домой.
— Я думала, у вас есть почтовые голуби.
— Были. Но сколько голубей можно незаметно содержать в таком месте? Мы использовали птиц уже в первые недели, а раздобыть новых невозможно. Поэтому мы храним все в голове, а не на бумаге, ничего не записываем. Скоро нас отправят обратно на родину. Спасибо Бабе-Яге.
Он ободряюще улыбнулся девочкам и вернулся к остальным, понимая, что они хотят остаться вдвоем.
— Он удивительный, правда? — сказала Юнипа.
— Вежливый, — сказала Мерле.
— Да, но не только. Он понимающий, чуткий. Этого совсем не ожидаешь от человека, который тайно ездит по всему свету и полгода скрывается в крепости врага.
Мерле пожала плечами.
Может быть, его миссия помогает ему сохранять здравый смысл. Наверное, он видел страшные вещи. — Она кивком указала на остальных шпионов. — Как и все они.
Юнипа поглядела на Сета, сидящего у зеркальной стены недалеко от входа. В связанных руках жрец держал пустую чашу для питья. Ноги его тоже были связаны. Если бы Андрей знал, кто такой его пленник, то, наверное, не долго думая отрубил бы ему голову. Фермитракса это вполне устроило бы. Но Мерле думала иначе. Может, жрец и заслуживал такой казни, но она надеялась, что Сет еще может им пригодиться. И Королева Флюирия была с ней полностью согласна.
— Ты хочешь попробовать еще раз? — спросила Юнипа, увидев, что кончиками пальцев Мерле касается уже не ободка зеркала, а его поверхности.
Мерле кивнула и закрыла глаза.
Ее пальцы легонько касались тепловатой воды, не погружаясь в нее, как будто бы лежали на стекле. Призрачная тень молочного цвета, двигаясь по поверхности, задевала подушечки ее пальцев. Мерле не открывала глаз, но ощущала ее быстрые, лихорадочные метания на воде.
Она услышала шепот, искаженный и слишком далекий, чтобы разобрать слова. Нужно как-то притянуть к себе этого призрака. Притягивает же магнит кусочек железа.