Убивать Тюха не собирался, но поживиться за счет растяпы сам Бог велел. А потому продолжал следить.
Мужик оттащил свою ношу к свежим могилам, и недолго думая, вывернул из земли крест.
Вот тут Тюха ошалел.
Кресты не на ладонь вкапывают, а этот… этот его выдернул так, словно спичку из коробки. Не особо и напрягаясь.
Луна светила, все хорошо видно было. Почему Тюху не заметили?
Да кто ж его знает… вообще, для него здесь дом родной, а эти-то чужие, вот и не увидели. Да и сам он не дурак, с подветренной стороны зашел…
Ирина покивала и продолжала слушать.
Потом первый что-то делал на земле со вторым, а потом воткнул крест обратно.
Уже с человеком на нем.
Кровь Тюха не разглядел, и что человек прибит, тоже не понял. Но страшно стало… выражение "оцепенел от страха" не на пустом месте родилось.
Оставалось только смотреть.
Как мужик чего-то рисует вокруг креста.
Как что-то читает непонятное, пару слов Тюха услышал, ветер-то дул от них в его сторону, вот и донесло, но это явно был не русский язык.
А потом первый ударил второго чем-то в грудь и продолжил читать.
— Они рядом стояли? — уточнила Ирина.
— Ну да. Рукой подать.
— А прибитый не орал, не дергался?
— Нет.
— А вообще — шевелился?
— Н-нет, пожалуй.
— Опоили или обкололи, — кивнул Федя.
Ну да. Без сознания — это логично.
— А первый выглядел довольным, когда уходил? — дернул черт Ирину за язык.
Тюха серьезно задумался.
— Вроде нет. Даже ругался чего-то…
Ирина и Федя переглянулись.
— Это что — нам серию на кладбищах ждать? — озвучил ее опасения кинолог.
Ирина пожала плечами.
Вряд ли. Почему-то ей так казалось, но почему? Черт его знает…
— А можешь их описать? Первого?
— Здоровый такой…
Нормального описания получить так и не удалось.
Здоровый, мускулистый, в чем-то темном, вроде джинсов и свитера… волосы, вроде светлые, стянуты в хвост, лицо… обычное лицо.
Да, негусто.
Ирина понимала, что большего не добьется, не тот контингент. Но…
— Слушай, а мужик с собой просто принес второго?
— Да.
— А крест стоял?
— Да.
Ирина и Федя переглянулись.
Крест, вот в чем проблема. Если кто видел обычный крест, к нему человека прибить — дохлый номер. Нужно что-то покруче. Помассивнее, посерьезнее…
Вопрос.
Кто установил этот крест?
Ребята переглянулись, поблагодарили и отправились восвояси.
По закону полагалось бы доставить того же Тюху к начальству, снять показания, да много еще чего сделать.
По закону.
А по жизни…
Ирина даже не сомневалась, что больше от него никто и ничего не добьется. Увы… Не доверяют у нас полиции, сколько не переименовывай.
С тем они и отправились в обратный путь.
— А на диктофон я их все-таки записал, — Федя коснулся кармана.
Ирина тоже.
Только вот пользы от той записи ноль целых фиг десятых.
— Давай сначала издалека посмотрим? Вдруг попы не уехали?
— Не хочешь встречаться?
Ирина покачала головой.
Нет, не хочет. Совсем не хочет, никак не хочет… неясно почему, но — вот.
* * *
Церковники уже уехали.
Ирина потихоньку подошла к Коле.
— Слушай, мы тут погуляли немного…
— И как — результативно?
— Вполне, — кивнула Ирина. — Послушаешь?
Коля кивнул, прослушал запись разговора с бомжами и перекинул к себе на телефон.
— Задержать их никак нельзя было?
— Могу объяснить, где нашла, — Ирина пожала плечами. — Коль, а правда, кто этот крест делал? Ведь человека, считай, выдержал?
— Хм… верно. Можешь, когда хочешь!
Забегая вперед, оказалось, что крест делали в кладбищенской мастерской. Ребята тоже удивились, но им позвонили и попросили сделать крест именно такого размера. А потом и оплату привезли, наличкой…
Кто принес?
Да, мужик какой-то, кто его там разглядывать будет, кому он нужен?
Никто и не разглядывал.
И камеры его не засняли. А и засняли бы, что толку? Вряд ли убийца пошел бы сам, скорее, послал бы кого-нибудь постороннего, да хоть и человека с улицы, а сам проследил за ним.
— Сейчас я, минуту.
Ирина никого не знала, но Коля явно нашел знакомых. Подошел, пообщался, дал послушать запись…
Может, и заслуги себе припишет. Ну и пусть.
* * *
Вернулся Коля через пять минут и, выдав деньги, отправил Ирину в ближайший ларек. За чем-нибудь съедобным, желательно не ядовитым. А то купишь так беляшик на улице, потом всю его родословную помянешь…
Ирина спорить не стала, сходит, не переломится, а еще сытые мужчины разговорчивее голодных.
И верно.
За перекусом речь зашла и о церковниках, которые ее интересовали.
— У нас в области архиепископ, — пояснил Ирине один из мужчин, активно пережевывая гамбургер. — А хочется ему митрополитом быть. Для этого ему надо там какие-то преференции…
— Вроде как в игрушке? Накопил бонусы — пожалуй на другой уровень?
— Да, примерно так. А тут такое происшествие. Не скроешь, и до патриарха дойдет. Какие там повышения, голову б не открутили.
— Ну, голову-то вряд ли открутят.
— А перевести куда и разжаловать могут. Был ты у нас епископом, а будешь в тьмутаракани коровам проповедовать, — фыркнул кто-то. — У них в этом отношении не хуже, чем у нас. Дан приказ — иди и молись.
— А приезжали-то они зачем?
— А хрен их знает, — откровенно ответил тот же товарищ с гамбургером. — Вот как хочешь… прошлись вокруг, преподобный или как там его, нам на мозг покапал, мол, найдите обязательно, паренек телефоны оставил, мало ли, что потребуется.
— А третий?
— Чего-то ходил, смотрел… на расстоянии. Потом ушел вместе со всеми.
Ирина задумалась.
Интересно складывается?
Получается, в церкви тоже что-то вроде полиции есть? Хотя чего тут удивительного? Любая структура рано или поздно обрастает подобными полезными вещами. Сначала для внутреннего пригляда, потом для внешнего.
В любом случае, не хотела бы она им на глаза попасться.
— А дело заберут?
— Ага, скорее всего в СК. Жалко?
Ирина покачала головой.
Чего ей жалеть? У нее свои вопросы и свои задачи. А без преступлений века обойдемся. И целее будем, и спокойнее…
Героем-то на них точно не станешь, на этих вековых преступлениях. А вот трупом или крайним — запросто.
* * *
Вечером она отправилась по своим делам.
А именно, в тот дом, где жила Прасковья Никитична.
Двор был спокойным, ничего не напоминало о случившейся недавно трагедии… нет, за дверью, за которой нашли Николая Петровича, слышался какой-то шум.
На ловца и зверь бежит?
Ирина постучала костяшками пальцев.
Ждать пришлось недолго, дверь открылась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти, круглолицая и симпатичная. Чем-то она Ирина напоминала украинку.
Брови такие… вот хоть Солоху играть запускай! Постаревшую, но не утратившую способность сажать мужиков и чертей в мешки.
— Добрый вечер, — поздоровалась Ирина. — Лейтенант полиции, Алексеева Ирина Петровна.
— Добрый вечер. Наталья Николаевна.
— Не Гончарова? — не удержалась Ирина.
— Нет, Слуцкая.
Но женщина тоже улыбнулась. Хотя и сдержано.
— Простите… вы — супруга Николая Петровича?
— Да.
— Могу я с вами поговорить?
— Да, конечно. Проходите.
В домике было уже чисто.
Прибрано, обои со стен ободрали, рулоны в углу лежат, потолок побелен заново…
Ремонт?
— Давно пора было эту халупу продать, — перехватила Иринин взгляд женщина, — да Колька против был. А сейчас я ее уж точно продам.
— Да… я бы тоже ее продала на вашем месте, — покивала Ирина.
Наталья Николаевна пожала плечами.
— Только о горе не надо, хорошо? Так получилось, что ж теперь? Жизнь продолжается, для детей надо жить, для внуков.
— Да какие внуки? Вам в таком возрасте еще и самой не поздно, — польстила Ирина.
Расчет оказался верным, женщина расплылась в улыбке и стала, действительно, выглядеть лет на десять моложе.
— Да ладно уж!
— Неужели вам зеркало то же самое не говорит?
Вторая улыбка была искренней первой. И Ирина заподозрила, что кто-то у вдовушки уже был.
Ну так что ж. С алкашом, пусть он и пьяница, жить сложно. Нечестно так? Надо его было выгнать, а самой нового найти?
Всех обстоятельств Ирина не знала, вот и судить не собиралась. Да и не это ее интересовало.
— Скажите, Наталья Николаевна, а вы ведь тут с детства жили?
— Да. Я вашим уже рассказывала…
— Расскажите, пожалуйста, еще раз? Прасковью Никитичну вы знали?
— Бабу Пашу-то? Еще как знала.
— Что вы можете про нее сказать? Впечатления, мнение… что угодно!
Наталья Николаевна махнула рукой и полезла в шкаф. Достала оттуда электрический чайник, конфеты, пряники.
— Ладно. Работать сегодня не получится, давай посидим, поговорим. Знала ли я тетю Пашу? Не могу сказать, что ее вообще кто-то знал. А сейчас уж и живых не осталось, небось.
— А дочь ее?
— Вот уж кто свою мать хуже всех понимал, так это Клавка. Но тут теть Паша сама виновата была.
— Почему? Избаловала?
— Ну, можно и так сказать…
Ирина сложила руки, показывая, что скажите, пожалуйста! Интересно же!
— Вы, молодые, сейчас в такое и не поверите.
— А во что такое надо поверить? — поинтересовалась Ирина.
— Да ведьма была тетя Паша. Понимаешь, ведьма.
Ирина аж рот открыла.
Она собиралась разговор наводить исподволь, а тут все на тарелочке! Кушай, не обляпайся.
— Настоящая?
— Да уж не игрушечная. Кстати, и слово это она не терпела.
— Почему?
— Говорила, глупое. Импортная чушь нанеслась, а мы и повторяем попугаями. Она себя ведуньей называла. Потому что ведала. Знала что-то, что другим неведомо. Ну и могла многое.
— В смысле, порчу навести, проклясть…
— Нет, этим она не занималась, покачала головой Наталья Николаевна. — Могла, знаю. Мать рассказывала, был случай. Знаешь, в советские времена у нас много чего замаливалось…
— Да?
— Я тогда тоже маленькой была, а только так получилось. Начали дети в округе пропадать. Маньяк какой объявился, что ли? Сейчас бы все газеты кричали, люди береглись бы, а тогда ведь никто, и никак… молчали все.
Ирина молча кивнула.
Было такое.
Почему так долго развлекался Чикатило?
Да потому, что никто ничего толком не знал, никого не предупреждали! Хотя и это спорно. Тут не знаешь, как лучше. Или не информировать население и без помех вести расследование, или информировать и получить панику и факты самосуда. Последнее — запросто. А еще есть подражатели, тоже те еще твари. Проинформировали руководителей предприятий, директоров школ, а всех подряд… не факт, что лучше будет.
— Трое детей пропали, как сейчас помню. Вот, мать третьего и прибежала к Прасковье. Плакала, кричала, в ногах валялась…
Почему-то Ирина ее отлично понимала. А что бы она?
Да хоть бы с телевышки прыгнула на месте той матери. Лишь бы все было с малышом в порядке…
— И?
— Хочешь верь, хочешь не верь, а Прасковья ее повела к себе. А я ребенком была, нам с Клавкой все любопытно было. Ну мы и подглядели.
Ночь-полночь, сидит Прасковья над блюдом с водой, у женщины, которая к ней пришла, рука порезана, кровь в воду капает… нам аж жутко стало, а та все смотрит, смотрит… и две свечи горят по обе стороны, а больше ни искорки нигде.
Потом помрачнела.
Сказала, что жив пока ребенок, но надолго его не хватит, если до утра не найти, то и не спасти. Только куда бежать, где искать, она точно не знает, дом видит, нарисовать может, но ты побегай по городу? Но еще один путь есть…
— Какой?
— К ней бы не прислушались, понимаешь? Да и что она видела, это ж не дом с адресом, я потом поняла. Картинки, образы… мне она тоже гадала, чего уж там.
Ирина понимающе кивнула.
— У колодца жить, да не напиться?
— Понимаешь…
— Понимаю.
— Вот. Прасковья и предложила той женщине. Мол, от крови, по крови… она своему сыну родня, а сын сейчас рядом с палачом. Можно так сделать, что умрет поддонок. Тогда и ребенку он вреда причинить не сможет, и найти его найдут, проще будет… но плата за такое будет недешевая.
— Вроде бы в этом городе сбербанк не грабили? — попробовала пошутить Ирина.
— А плата и не деньгами. Прасковья честно сказала, что сделать — сделает, но ее сил не хватит, придется у женщины занять. Может, лет десять жизни уйдет, может, больше или меньше, она точно не знает. Но та годами жизни заплатит.
Ирина поежилась.
— Согласилась?
— Кто б сомневался. Согласилась, конечно. Прасковья ее за руку взяла и руку в воду погрузила. Прямо в миску с водой… была у нее такая, глиняная, с петухами… Вот тут мы с Клавкой и правда чуть не описались. Как там красным полыхнуло! Свечи аж до потолка огонь выметнули. И стихло все. Мы дальше и смотреть не стали, удрали. А наутро нашли того подонка, ты что думаешь? Мертвого, как камень. Ребенка он калечить начал, да сердце, видать, от возбуждения не выдержало. Обширный инфаркт.
— А ребенок жив остался?
— А то ж. До утра долежал, болел потом долго, говорят… его мать к Прасковье потом прибегала. В ноги кланялась, любые деньги предлагала.
— Еще чего-то хотела?
— Да нет, благодарила.
Ирина поежилась.
Такой вот размен.
Десять лет жизни за спасение твоего ребенка. Что скажешь? А то и скажу, цена — семечки! Хоть и двадцать лет, а не жалко.
— Жуть какая. А больше она никогда? Не наводила порчу?
— Она с моей матерью дружила, было дело. И жаловалась иногда, дело наше такое, не посплетничать-то?
Ирина закивала, подтверждая, что без сплетен жить нельзя на свете, нет…
— Вот. Она матери и рассказывала иногда, что дар у нее такой… по любовным делам она ничего не может. Ни приворотов, ни отворотов. Не дано. А вот что пропавшее найти, скрытое увидеть… это она может. И проклясть может, да. Только за такое расплачиваться потом придется, и кровью, и жизнями близких, и много еще чем. Не просто так говорят язык придерживать. Будущее она иногда только видела, часто не получалось. И то, не всегда говорила.
— Почему?
Вот уж что Ирину искренне удивляло.
— А она говорила, будущее — не определено. Это как дороги, может, по одной пойдешь, может, по другой… только на то Бог человека свободным и творил, чтобы тот сам выбирал.
— Ага, я таких каждый день вижу, "свободных".
— Это тоже их выбор. Коля выбирал — пить или не пить, я выбирала оставаться с ним или уйти… все дороги не увидишь, конец в тумане, а по ближайшему будущему судить тоже глупо. Сейчас тебе скажут, пойди направо, там деньги лежат. Пойдешь ты, найдешь, а тебя за них через месяц зарежут да со всей семьей.
Ирина кивнула еще раз. Она поняла.
— Это… тоже она говорила?
— Да. Она мне потом много чего рассказала… кстати, и перед Клавкой тетя Паша себя виноватой чувствовала.
— Почему?
— А той дара не досталось. Вообще никакого.
— Но это ж от матери не зависит?
— А Клавка считала, что зависит. Хотелось ей жутко, да бодливой корове бог рог не дал. Орала она, бесилась, такое не скроешь… тетя Паша ей рот и замкнула.
— Вот уж не похоже.
— Ты что думаешь, о матери она слова не скажет. Про ведьмовство промолчит, а о матери будет говорить только хорошее.
— Она и такое могла?
— Прасковья много чего могла. И смерть свою заранее знала. Позвонила мне, поговорили мы в тот день.
— Правда?
— Да. Она меня кое о чем просила… это уж личное.
Ирина не стала допытываться. Мало ли о чем и кто мог попросить.
— Значит, с ее дочкой говорить смысла нет.
— Смотря о чем. Такого она не расскажет, а тебе вряд ли другое нужно, верно ведь?
— Ну…
— Мужики ворчать будут, глупости все это. Но ты так не считаешь.