Квартира встретила ее тишиной и необычным запахом. Закрыв дверь, Катя растерянно замерла в коридоре, не выпуская из рук пакета с едой и пытаясь понять, чем же это так пахнет на весь дом — а потом ее осенило. Это была елка. Самая настоящая новогодняя елка.
Быстро сняв уличную одежду, Катя пошла по квартире, включая свет. В ее комнате в самом деле стояла живая елка в небольшом темном горшке. Катя ахнула и медленно приблизилась к ней, боясь спугнуть неожиданное чудо неловким движением или неосторожным словом. Елка пахла разогретой хвоей, зимней свежестью и лесным ветром. Маленькие красные и синие шары на ее ветках казались яркими звездами. Протянув руку, Катя дотронулась до пузатого бока одного из них. Настоящий.
Ее мир был полон чудес, но каких-то неправильных. Это были дурные, извращенные чудеса. Мертвый парень поднимается и идет на ее зов, невзирая на то, что лишен головы. Из-за спины Эльдара вырастает двуглавый дракон, скалится ощеренными пастями. Магия сбрасывает человека с крыши и оставляет в живых. Магия позволяет видеть хвостоплясов и разумных котов, магия заставляет людей смотреть на фантики и верить, что они видят официальные бумаги, магия делает мир скверным. И среди всего этого нашлось место для хорошего, доброго чуда — для елки и шариков, для подарков, для нового года…
Катя поняла, что готова расплакаться. Она села на диван и долго смотрела на елку. В последние несколько лет они елку не наряжали: мама встречала новый год с очередным другом, Танюшка — с парнем, а Катя отправлялась к бабушке или подругам по институту. Теперь ей казалось, что она в самом деле вернулась в детство, когда из кладовой вынималась пыльная старая коробка, перетянутая лентой, а из коробки с какой-то трогательной торжественностью извлекались шары, фигурки животных и людей, колокольчики и сосульки — а елка была искусственной, темно-зеленой, пушистой, и Катя с Таней распрямляли ее ветки и увешивали дождиком, гирляндами и игрушками, старательно следя, чтобы ни одна из сторон не осталась голой.
Елка Эльдара пахла хвоей и радостью. Впервые за весь день Катя смогла окончательно поверить в то, что все будет хорошо.
Эльдар появился только на следующий день, около пяти — к этому времени Катя успела известись окончательно и, чтобы хоть как-то успокоиться, несколько раз сходила в магазин и наготовила столько еды, что хватило бы накормить целый полк. Когда в замке заворочался ключ, она почувствовала, как гора свалилась с плеч — чувство накатившей легкости было почти ощущаемо физически. Эльдар — усталый, чумазый, с расцарапанным лицом — прошел в квартиру и заглянул на кухню: Катя швырнула полотенце на стол и уперла руки в бока.
— И где ты был? — осведомилась она. Эльдар улыбнулся, словно вся эта ситуация его крайне забавляла. А вот Кате было не смешно: она спала вполглаза, переживала и уже успела навоображать всяческих ужасов.
— Дела делал, — ответил Эльдар. — Пиво пил. А что такое?
— Ты бы хоть записку оставил! — воскликнула Катя и хлестнула его полотенцем по груди. — Я, между прочим, волновалась…
Она опустила руку, поняв, что выглядит смешно и нелепо. Эльдар ведь не обязан перед ней отчитываться… Однако, судя по тому, как Эльдар посмотрел на нее, он не испытал никакой досады от подобного напора.
— Ладно, не ругайся, — примирительно сказал он. — Виноват, исправлюсь. Чем это так вкусно пахнет, кстати?
— Утка с яблоками, — промолвила Катя. Эльдар вопросительно поднял бровь — он действительно был удивлен, словно приготовленная к празднику еда была для него чем-то вроде магии.
Семь лет в дурке, напомнил внутренний голос с интонациями Лизы. Не забывай об этом.
— Здорово, Кать, — сказал Эльдар, и Катя поняла, что сейчас он очень счастлив — и очень старается это от нее скрыть. — Пойду умоюсь, ты пока шампанское доставай.
Две ледяные темно-синие бутылки лежали на нижней полке холодильника, заставленные банками и лотками с едой. Когда Катя разгребла продуктовый завал и вынула шампанское, то вспомнила, что именно такие бутылки мама всегда приносила откуда-то к празднику. И как она не обратила на них внимания раньше? Бокалов в доме не было — на полке обнаружились стаканы, и Катя подумала, что у них будет настоящий студенческий новый год, когда все тарелки и ложки на столе разные, собранные с бору по сосенке, но игристая пена, весело стекая со стенок разнокалиберной посуды, делает антураж неважным — главное сам праздник, а не одежды, в которые он рядится. Любая, даже самая яркая обертка, в итоге улетит в ведро, оставив только обнаженную правду.
Интересно, куда в этом году отправятся девчонки из ее группы? Где и с кем будут Машухер и Лиля? Катя присела на край стула, провела ладонью по столу, стирая крошечное пятнышко — воспоминание о подругах неожиданно и больно обожгло ее. Наверно, ей завидует весь курс. Выиграть грант на обучение за границей, тем более, в таком престижном заведении — это вам не хухры-мухры. А она, Катя, не собирается ни в какой Лондон — она прячется от тех, кто хочет ее убить. Никаких шуток, действительно убить. И неизвестно, что будет завтра, и будет ли для нее завтра вообще…
Глаза предательски защипало. Боль в груди, нараставшая постепенно, исподволь, вдруг усилилась — Катя опустила голову на руки и заплакала. Это были те самые редкие, тяжелые слезы, которые никому и никогда не приносили облегчение: душа выдавливала их, словно яд из раны, которая и не думала рубцеваться.
— Новый год иногда бывает грустным, — сказал Эльдар. Он неслышно вошел на кухню, погладил Катю по голове, и этот простой, ни к чему не обязывающий и вряд ли что-то значащий жест заставил Катю зарыдать еще горше. Она была вдали от дома, от родных и друзей, ее жизнь не стоила и ломаного гроша, она утратила себя и превратилась в чудовище, которое удерживают от зла лишь путы — Катя плакала, испытывала горячее чувство стыда от того, что Эльдар видит ее слезы, но не могла взять себя в руки и успокоиться.
придвинул стул и сел рядом.
— Знаешь, — негромко сказал он, — у меня почти вся юность прошла в особом заведении закрытого типа. Лечился от припадков, в итоге так и не вылечился… ну, неважно. И под новый год некоторых из больных, кому режим позволял, забирали домой на побывку. К кому-то приезжали родные, привозили подарки. Сама атмосфера праздника обязывает. Хочется быть добрым и сердечным.
Катя шмыгнула носом. Выпрямилась. Эльдар мягко провел ладонью по ее щеке, стирая слезы.
— Ко мне никто не приезжал. Никуда не забирали. За семь лет я видел родителей от силы раза четыре. Не хотели они себе портить настроение… в таких заведениях действительно очень тягостная атмосфера, — Эльдар сделал паузу, заглянул в свою чашку и, обнаружив, что она, разумеется, пуста, продолжал: — У меня был брат-близнец, Эрик. Они решили, что лучше вкладывать силы в нормального, чем в психа, и, ты знаешь, я почему-то не могу их за это осуждать. Это больно, да. Но это крайне разумно, и здравомыслящие люди так и поступают. Катюш, поверь: одиночество — это когда тебя некому в больнице навестить на новый год. Или из морга забрать. А все остальное… Больно, да. Грустно. Но решаемо, я тебе точно говорю.
Катя не ожидала, что такая тяжелая часть жизни будет пересказана Эльдаром вот так, внезапно, с каким-то отстраненным выражением лица. Ей почему-то стало непередаваемо стыдно. В отличие от нее, он точно знает, о чем ведет речь — и когда говорит о больнице, и когда упоминает морг.
— Где сейчас твой брат? — спросила она. Эльдар отставил чашку на стол и произнес ровно, без всякого выражения:
— Умер в Праге в прошлом году. Онкология.
Мысленно Катя устроила себе взбучку. Полезла к человеку с дурацкими вопросами, портит Новый год. Дура, дура, как есть. Но решение пришло само собой.
— У меня ведь для тебя подарок есть, — промолвила Катя.
— А что значит «Эльдар»?
— В смысле?
— Ну, значение имени?
Они напились, не дожидаясь наступления нового года. Приготовленная утка так и осталась стоять в выключенной духовке, колбасная нарезка оказалась замечательной закуской, бутерброды с рыбой тоже пошли на ура, и в какой-то момент Катя, которую от шампанского всегда нещадно развозило, обнаружила, что лежит у Эльдара на коленях и со знанием дела пьет коньяк из какой-то щербатой кружки.
— Не знаю, — пожал плечами Эльдар. — Никогда не задумывался. А «Катерина» что означает?
— Чистая, — откликнулась Катя. — Непорочная…
Печаль снова накрыла ее серым саваном. О какой чистоте и непорочности можно вести речь, если ты умеешь повелевать мертвыми и живыми. Заметив, что Катя снова начинает впадать в меланхолию, Эльдар плеснул в ее кружку коньяка и сказал:
— Да все так, Кать. Тебе тяжело, да. Но ты хорошо справляешься. Вряд ли кто-то на твоем месте вел бы себя лучше.
— Правда? — усмехнулась Катя. Подаренный ею браслет Эльдар принял с такой искренней и трогательной радостью, словно она подогнала новую машину к подъезду — сейчас Кате хотелось протянуть руку и дотронуться до серебряных оскаленных пастей, карауливших его запястье.
— Правда. Я ожидал иной реакции, — Эльдар сделал паузу и добавил: — Честно говоря, я полагал, что ты совсем другая.
— Это какая же? — встрепенулась Катя. Эльдар усмехнулся.
— Да обычная девчонка. Немного наивная, немного охотница на богатеньких буратин. Витает в облаках и модных журналах. На уме парни и распродажи. Фальшивый «Louis Vuitton» с Алиэкспресса и ни единой мысли в голове. Знаешь, сколько таких в «Picasso» тусовалось? Я их всегда разрешал пропускать, они делали кассу бару.
Катя ощутила, как к щекам прилила кровь. Вот, значит, как. Эльдар считал ее гламурной дурочкой, наверняка еще и легко доступной дурочкой. Тогда понятно, что тот вечер в вип-кабинете, о котором Катя до сих пор не могла вспоминать без стыдливого румянца, для него ничего не значит. Там таких, как Катя, немало побывало. Чем больше трещин на стекле поддельного айфона, тем быстрее найдется кавалер…
Ей стало обидно. Ужасно обидно.
— Я не такая, — вымолвила Катя.
— Конечно, нет, — твердо произнес Эльдар. — И теперь я в этом окончательно убежден. Знаешь, о чем искренне жалею?
Катя пожала плечами. С чего бы ей знать?
— Что ты выбрала тогда «Черную связку», — сказал Эльдар. — Свидки до могильной плиты. Книга учла смертный приворот, решила, что в тебе есть нечто от эндоры и всячески стала развивать это нечто. А выбери ты что-то иное, была бы сейчас обычной ведьмочкой. Или знахаркой. Или травницей. И мы бы с тобой спокойно дружили, без всяких там пут и опасений, что ты будешь водить меня на веревочке, а я — надевать на тебя кандалы.
Катя шмыгнула носом. Коньяк как-то слишком быстро закончился, а хмель почему-то уже практически выветрился. Пьяной быть проще — можно говорить и делать все, что сочтешь нужным. Наутро об этом никто не вспомнит, а если и вспомнит, то с легкостью объяснит и извинит твое состояние количеством выпитого и слабостями организма, не приспособленного к спиртному. Собравшись с духом, Катя все-таки прикоснулась к драконам. Серебро было гладким и прохладным, а запястье Эльдара — сухим и горячим.
— Я не вожу тебя на веревочке, — призналась Катя. — Я никогда никем не хотела вертеть. Эльдар, я же понимаю, почему ты уходишь на весь день…
— И почему же? — мягко осведомился Эльдар. «Была не была, — подумала Катя, — я все равно во хмелю».
— Потому что ты боишься. И не хочешь быть со мной рядом.
Эльдар промолчал, но по его лицу скользнула хмурая тень, и Катя с сожалением поняла, что ее выпад достиг цели.
— Тебе кажется, что если я отношусь к тебе с теплом, то это эндора, — продолжала она. — Эндора тянет лапищи. Но ведь это я, Катя. Ты хороший человек, Эльдар. Ты меня от смерти спас, не раз и не два, и продолжаешь это делать… Слушай, ну не знаю я, как тебе объяснить, чтобы ты понял.
— Понял что? — глухо спросил Эльдар. Вздохнув, Катя села на диване, отставила пустую кружку на стол и ответила:
— Что ты мне небезразличен. Мне, Кате. Никакой не эндоре. Мне.
Эльдар откинулся на спинку дивана и рассмеялся — коротко и грустно. Катя сидела ни жива, ни мертва. Сейчас она не знала и не могла и предположить, что будет дальше. Может, Эльдар снова сменит тему. Предложит выпить еще. Посоветует не пороть чушь.
Что?
— Кать, а что тебе от меня нужно? — спросил он, в конце концов, и Катя смутилась и опешила окончательно. Весь хмель куда-то испарился, словно она пила не шампанское и коньяк, а ключевую воду.
— Ничего, — растерянно промолвила она, и это было правдой. Эльдар вздохнул и прикрыл глаза.
— От меня всю жизнь чего-то хотели, — признался он. — Денег, связей, опыта и чтоб не шкворчал рядом. Поэтому сейчас, когда ты ничего не хочешь и просто даришь душевное тепло…, - Эльдар посмотрел на браслет и добавил с некоторой долей тревоги, — я, признаться, озадачен. И не знаю, как реагировать.
Катя пожала плечами.
— И я не знаю, — она обернулась к Эльдару: он смотрел на нее так, что Катя не сразу смогла осознать, что кроется за его взглядом. Лишь позже она поняла, что это страх и надежда — эти чувства настолько не вязались с тем Эльдаром, которого, как полагала Катя, она уже успела узнать, что ей снова стало не по себе.
— У меня тоже есть для тебя подарок, — сказал Эльдар. — Закрой глаза.
Катя подчинилась. Эльдар подсел ближе и осторожно положил ладонь ей на грудь чуть ниже ключиц. Кате совершенно некстати подумалось, что при желании он одним движением может открутить ей голову.
— Потерпи, — негромко промолвил Эльдар. — Сейчас будет немного больно. Чуть-чуть.
Разумеется, Катя не успела приготовиться — боль, накатившая на нее горячей соленой волной, была такой силы, что на минуту она разучилась дышать и, казалось, услышала тихий влажный треск, с которым рвались ее легкие. Однако довольно быстро все прекратилось, оставив после себя обморочную слабость и звонкий туман в голове.
— Что это? — спросила Катя. Старый продавленный диван в эту минуту был единственным стабильным предметом в дрожащем мире. Комната неторопливо и величаво плыла перед Катей, и все съеденное и выпитое заворочалось, просясь на выход.
— Я снял путы, — объяснил Эльдар. — На один день. Новый год надо встречать без боли.
Снял путы. Снял путы… Сказанное отдавалось эхом в ушах. Катя не думала, что отреагирует именно таким образом: похолодевшие руки тряслись, во рту пересохло, а сердце стучало так, словно собиралось вырваться на свободу и убежать.
— Спасибо, — прошептала Катя и хотела добавить что-то еще, но не успела. Поцелуй вышел каким-то нервным и отчаянным — в нем, словно в зеркале, отразилось все напряжение, вся горечь и боль десяти минувших дней. Не хватало воздуха, безжалостно жгло легкие, Катя не знала, куда себя деть — то ли отпрянуть, то ли наоборот, прижаться к Эльдару. Это было слишком безнадежным и жестоким: понимать, что любой, выбранный тобой вариант окажется ошибочным.
Выбирать ей не пришлось.
Потом, вспоминая этот вечер, Эльдар никак не мог собрать его полностью из пестрой рассыпавшейся мозаики. Память подсовывала ему то Катины волосы, разметавшиеся по подушке и отдававшие в рыжину в тусклом свете маленькой лампы, то ее пальцы, впившиеся ему в плечо, то сбивчивые неразборчивые слова, которые они шептали друг другу. Его бросило в жар, хотя в квартире было довольно прохладно, а сердце бешено колотилось, и дыхание срывалось, словно он до этого никогда не был с женщиной, а потом Катя обвила его руками за шею, притягивая к себе, словно хотела, чтобы они слились друг с другом навсегда — и, когда счастливая вечность все-таки подошла к концу, Эльдар подумал, что это был акт не любви, но отчаяния.
Воспоминания обрели неразрывную четкость только после того, как отодвинувшись на диване, он потянулся к бутылке коньяка и с неудовольствием обнаружил, что она пуста.
— Сколько времени? — осведомился он. Катя покосилась на старенький потертый будильник, стоявший на подоконнике.
— Половина восьмого. А что?
— Половина восьмого…, - задумчиво повторил Эльдар и поднялся. — Схожу-ка я за добавкой, заодно и голову проветрю.
Катя поняла, что с ним сейчас лучше не спорить. Подхватив скомканную одежду с пола, Эльдар вышел из комнаты, и через несколько минут Катя услышала, как хлопнула входная дверь.