В произошедшее верилось с трудом: нападение, побег Пешкова, спасительное появление Ревкова, уход отца из семьи. Я всегда считала, что у меня самая обычная жизнь и страстно желала приключений. Но, видимо, жизнь неверно поняла мои запросы, ведь приключений я хотела не таких. Совсем не таких.
Я чувствовала, что разбита, и собрать себя по кусочкам казалось непосильной задачей. Но я подумала, что маме, должно быть, еще хуже. После семнадцати лет брака любимый мужчина оставил ее ради другой. Что может быть ужаснее?
Телефон в кармане халата завибрировал, и, посмотрев на экран, я увидела незнакомый номер. Неожиданно для себя я решила ответить.
— Алло.
— Саш… Это Дима, — услышала я сдавленный голос Пешкова в трубке.
Я молчала.
— Саш, с тобой все в порядке? Почему ты не отвечала? Я чуть с ума не сошел. Я вернулся туда буквально минут через двадцать, с подмогой. Там никого не было: ни тебя, ни их.
— За это время они могли меня десять раз изнасиловать, — с тихой злобой ответила я.
— Саш, прости, прости, пожалуйста. Я струсил. Но я подумал, что это шанс позвать кого-то на помощь… Как ты? Что в итоге произошло?
— Да какая тебе разница?! — взорвалась я. — Ты бросил меня! Бросил одну, чтобы спасти свою задницу! А теперь тебе интересно, как я?! Я ненавижу тебя, ты ничтожество!
— Да, ты права, я ничтожество, мне нет оправдания. Если бы я мог вернуть время назад, я бы так ни за что не поступил. Умоляю, скажи, что с тобой все в порядке, скажи, что тебе удалось убежать.
— Иди к черту! Не звони мне больше никогда! Забудь, как меня зовут! Меня тошнит от одного твоего голоса! — я в ярости отбросила телефон в сторону и вытерла слезы.
Обида вышла наружу, я не могла с ней справиться. Я чувствовала себя преданной и униженной вдвойне. Сначала Пешков, потом отец. Всего за один день два главных мужчины в моей жизни стали мне противны. Оба предали меня. Оба бросили.
Вся былая привлекательность Пешкова испарилась, и я осознала, каким жалким, малодушным и трусливым он был. Не только вчера, все это время. Он был не достоин всех тех чувств, которые я испытывала к нему. Как же сильно я заблуждалась. Наконец, я почувствовала себя свободной. Пелена спала с моих глаз.
Видимо, своими криками на Пешкова я разбудила маму. Она вошла на кухню, бледная и уставшая.
— Что такое, Сашенька? С кем ты говорила? — участливо поинтересовалась она.
— С Димой.
— Вы так и не помирились?
Я раньше рассказывала маме про Диму, про то, что между нами нет определенности, про Яну, про фотографии с вписки у Шарова.
— Нет. И не помиримся.
Мама ласково потрепала меня по щеке, а потом прижала к себе. В ее объятьях мне стало чуть легче. Приятно было знать, что на земле есть человек, который любит, поддерживает меня и никогда-никогда не бросит. В этом я была уверена.
В квартире было полно папиных вещей. Мама сказала, что он заберет их на неделе, когда нас не будет дома. Она сначала хотела собрать их для него, но я ее одернула, сказав, что он ей больше не муж, и пусть собирает свои вещи сам. Она согласилась.
Все воскресенье мы провели с мамой дома. Мы обе старались больше не плакать, но я видела, что маме это дается с трудом. Она была опустошенной и потерянной.
Вечером позвонила бабушка Люда, папина мама, и они долго разговаривали. Как ни странно, но бабушка Люда была на маминой стороне, она жалела ее, говорила слова поддержки и обещала, что никогда в жизни не примет папину новую женщину. Правда, женщину бабушка называла исключительно неприличным словом на букву "Б". Она так громко возмущалась, что я слышала практически каждое ее слово.
Затем мама позвонила своей маме, бабушке Нине, и все рассказала. Я видела, с каким трудом ей дается каждое слово, но она мужественно довела разговор до конца. После всех этих неприятных диалогов мама совсем обессилела, и я предложила ей взять больничный, чтобы не ходить на работу. Мама отказалась, объяснив, что работа отвлечет ее от неприятных мыслей.
Лично мне идти завтра в школу совсем не хотелось. Я мечтала залезть под одеяло и больше никогда оттуда не вылезать. Но потом я вспомнила, что нужно будет продержаться лишь одну неделю, ведь впереди каникулы, и решила сделать последний рывок.
В понедельник я встала пораньше. Мое состояние было далеко от нормального, но я сделала над собой усилие и постаралась привести себя человеческий вид. Никогда бы не подумала, что мытье головы и нанесение макияжа могут быть столь мучительными. На душе было так погано, что выглядеть нормально казалось ужасным лицемерием.
Я тщательно расчесала пшеничные волосы и убрала их в высокий хвост, надела белый свитер и зауженные брюки. По моему виду совсем нельзя было сказать, что последние два дня я пребывала в аду.
Антон и Ада, едва завидев меня вдалеке, сорвались ко мне:
— Ты в порядке?
Я была уверена, что после разговора со мной Ада позвонила Антону и рассказала про нападение. Я не была против, у меня не было от него секретов. Но они знали только про первую половину моих несчастий. Как рассказать им про вторую, я не знала и пока не торопилась.
Ада внимательно рассматривала меня, а Булаткин стиснул в крепких объятьях:
— Алферова, я буду провожать тебя до дома каждый вечер!
— Этого не требуется, Антон, — произнесла я с улыбкой.
— Не обсуждается!
Я пыталась отговорить Булаткина от этой меры, но он стоял на своем.
После четвертого урока мы пошли в столовую, и едва я успела поставить поднос с едой на стол, как за спиной раздался голос Пешкова.
— Саш! — он направился ко мне, намереваясь сесть за мой стол.
— Отвали! — огрызнулась я. — Я уже все сказала тебе по телефону!
— Саш, нам надо поговорить, пожалуйста! Я чувствую себя полным придурком! — в его голосе слышалась мольба.
— Потому что ты и есть придурок, Пешков! — ядовито осадила внезапно появившаяся рядом Ада.
— Саш, пожалуйста, выслушай меня, — проговорил он, чуть не плача и не обращая на мою подругу внимания.
Боковым зрением я заметила, что на нас начинают пялиться. Я выдохнула и постаралась как можно спокойнее донести свою мысль:
— Нам не о чем разговаривать. Мне не нужны твои извинения. Просто оставь меня в покое. Это лучшее, что ты можешь сделать.
Дима выглядел болезненно: весь бледный и какой-то жалкий. Но омерзение, которое я чувствовала, при виде его возрастало в сто крат. Перед глазами всплывало выражение его лица перед тем, как он трусливо сбежал.
— Саш, я готов сделать все, что угодно, лишь бы ты… — начал Пешков и попытался положить свою руку поверх моей.
Едва я успела это понять, как Пешков рывком запрокинулся назад. Я удивленно повернула голову и увидела Булаткина, который за шиворот оттащил Диму от нашего стола.
— Отвали от нее! — прорычал Антон, с гневом глядя на Диму и тяжело дыша.
— Это не твое дело, Булаткин! — с раздражением отозвался Пешков, пытаясь вновь приблизиться ко мне.
Неожиданно Антон размахнулся и ударил Диму кулаком в челюсть. Удар был точный, и Пешков отлетел назад.
Я ахнула и прикрыла рот рукой. Такого от Булаткина я никак не ожидала, за десять лет нашей дружбы я не могла припомнить, чтобы он вообще с кем-нибудь дрался. А тут такое.
К Диме тут же подлетел Петька Шаров, пытаясь помочь другу подняться. Дима, оказавшись на ногах, с небывалой злобой посмотрел на Антона. И где только была его злоба, когда Серый бил меня головой об асфальт?
— Что здесь происходит?! — раздался визг Ларисы Сергеевны. Она с ужасом переводила взгляд с Антона на Диму. — Булаткин, зачем ты его ударил?!
Антон потупил взгляд. Пешков внезапно тоже заинтересовался своими ботинками. Никто из них не хотел объясняться.
— Марш за мной! Оба! — грозно скомандовала учительница и круто развернулась на каблуках по направлению к выходу.
Виновники происшествия нехотя поплелись за ней и покинули столовую. Всеобщие взгляды обратились ко мне. Судя по всему, окружающим не составило труда понять, что именно я была причиной ссоры парней.
— Что уставились? Представление окончилось! — рявкнула Ада, и ученики зашевелились.
Я уставилась в тарелку. Аппетит совсем пропал. За последние дни я увидела слишком много насилия.
Лениво поковырявшись в еде, я встала, чтобы отнести поднос. И тут увидела его.
Влад сидел через три стола и пристально смотрел на меня. Под глазом виднелся синяк. Но это совершенно не мешало ему выглядеть жутко привлекательно. Белая рубашка оттеняла его смуглую кожу. Рукава были закатаны до локтя, обнажая сильные руки и татуировки на них. Тепло пробежало по моему телу. Какой же он классный!
Я медленно двинулась по проходу, стараясь держать спину ровно. Если бы еще не этот дурацкий поднос!
— Привет! — улыбнулась я, приблизившись к его столу.
Он ответил на улыбку и кивнул на свободный стул рядом, приглашая присесть. Я медленно поставила поднос и опустилась на стул рядом с ним. Какое-то время он молча разглядывал меня. Его невыносимо прекрасные карие глаза скользили по моим волосам, лицу, свитеру и рукам. От его взгляда во мне стало нарастать волнение.
— Знаешь, Златовласка, кажется, после этой сцены я понял, с кем ты была в тот вечер, — медленно произнес он.
Я опустила глаза. Черт! Как неприятно, что он все знает!
— Ты рассказала кому-нибудь? Родителям? Полиции? — продолжал Влад.
— Нет, пока нет.
— Собираешься?
— Не знаю.
Он помолчал, по-прежнему не отрывая от меня глаз.
— Я уверен, ты знаешь, как нужно поступить правильно. Но это твое дело, так что решай сама.
— Да. Спасибо.
Я злилась на себя за свои односложные ответы, но почему-то ничего иного выдавить из себя не могла.
— Если ты вдруг захочешь поговорить об этом или о чем-нибудь другом, позвони мне, ладно? Ты держишься молодцом, но меня мучает незнание того, что на самом деле произошло до того, как появился я. Мне не все равно, правда.
Он достал их рюкзака ручку, написал на салфетке свой номер, и сунул ее в мою руку. При этом его пальцы ненадолго коснулись моей кожи. По телу пробежал электрический заряд. Влад поднялся и пошел к выходу. Его походка была расслабленной и неспешной.
— Что он сказал? — спросила Ада, занимая место Ревкова.
— Спрашивал, собираюсь ли рассказать о случившемся родителям и полиции.
— А ты что?
— Я никому ничего не расскажу.
Ада ахнула и с непониманием уставилась на меня.
— Как так, Саша? Почему? Разве ты не хочешь наказать этих уродов?
— У меня на то свои причины, — коротко ответила я.
Я понимала, что нужно рассказать подруге про развод родителей, но язык не поворачивался. Казалось, что если я произнесу это вслух, все станет реальным. А пока об этом знала только я, был хоть малейший шанс, что все нормализуется.
Я так и не дала Аде вразумительного ответа, и в другой ситуации она бы обиделась на меня, но сейчас проглотила недовольство и вела себя как образцовая лучшая подруга.
Булаткин пришел в класс только посередине пятого урока. После занятия он рассказал, что учителя допытывались, почему он ударил Пешкова. Однако Дима неожиданно заявил, что претензий не имеет и получил за дело. Так ничего не поняв, учителя отпустили их.
После школы Антон проводил нас с Адой по домам. Оказавшись одна, я вновь ощутила щемящую тоску в груди. Я понимала, что мне нужно садиться за уроки, но не могла себя заставить открыть учебники. Мои мысли вращались вокруг предательства отца, драки Булаткина с Пешковым и чертовски красивых глаз Ревкова.
В раздумьях я провела почти два часа и, сообразив, что скоро мама придет с работы, решила отварить сосиски с гречкой. Поставив кастрюлю на плиту, я услышала телефонный звонок. Это был отец. Он звонил мне первый раз с тех пор, как ушел из дома. Я поморщилась и, выключив звук, положила мобильник экраном вниз. Нам не о чем было с ним разговаривать.
Когда мама пришла домой, то выглядела как обычно: аккуратно уложенные волосы, безупречный макияж, брючный костюм по фигуре. Единственным, что выдавало ее горе, были глаза. Они были потухшими, безжизненными и очень грустными.
Мама поблагодарила за ужин и, сказав, что сама помоет посуду, отправила меня делать уроки. Я пошла в свою комнату. Однако через полчаса заметила подозрительную тишину. На носочках я прошла по коридору и заглянула на кухню. Мама сидела на стуле, и ее плечи подрагивали. Уронив голову в руки, она горько плакала. К горлу подступил ком. Как бы я хотела взять всю ту боль, которая прожигала ее сердце.
Я медленно приблизилась к маме, крепко обняла ее и прошептала на ухо:
— Мамочка, я тебя очень люблю. Потерпи, все наладится, вот увидишь. Со временем станет легче.
Мама попыталась улыбнуться и с силой стерла слезы с лица.
— Я знаю, Сашенька, прости, что я расклеилась. Весь день на работе пыталась держать мину, делать вид, что все хорошо. А как пришла домой, так навалилось.
Я понимающе похлопала маму по плечу. Через несколько минут она успокоилась, а затем ушла в свою комнату. За вечер я пару раз подкрадывалась и проверяла, не плачет ли она. Мама держалась и, как всегда, сосредоточенно смотрела в компьютер. Однако ночью, сквозь сон, мне казалось, что я слышу ее тихие всхлипы.
За всю неделю я так и не набралась смелости признаться друзьям в том, что происходило в моей семье. Они воспринимали мою подавленность как следствие нападения и старались быть чуткими и внимательными.
Все это время я постоянно думала о Владе. Мысли о нем стали настоящим наваждением. У меня был его номер телефона. Почему я не могла написать или позвонить ему, если мне так этого хотелось? Умом я понимала, что он, скорее всего, будет рад моему звонку, но израненное сердце и подорванное доверие к мужчинам останавливали. Я замусолила салфетку с заветными цифрами настолько, что они стали еле заметными. Опасаясь, что они пропадут совсем, я сохранила его номер на мобильник.
В последний день учебы перед каникулами, поднимаясь по ступенькам школы, я увидела на стенде яркую кислотно-зеленую листовку. Она гласила о том, что в субботу в клубе "Буйвол" состоится выступление группы "Абракадабра".
— Пойдешь? — раздался веселый голос Булаткина за моей спиной.
— Не знаю, — вздохнула я.
— Да брось! Будет весело, все наши идут.
— Я смотрю, у тебя сегодня хорошее настроение, Антон?
Булаткин замялся, но я-то видела, что он очень хочет мне что-то рассказать и еле сдерживается.
— Давай колись! — я подтолкнула его в бок.
— Иду я, значит, вчера после тренировки домой, и тут вижу: сидит на бордюре Кира. Кира Милославская. Сидит и чем-то огорчена. Я ей, мол, куколка, какие-то проблемы?
— А на самом деле что сказал? — перебила я.
— На самом деле я что-то невнятно проблеял, узнавая, могу ли я быть ей полезен. Она меня даже с первого раза не поняла. Пришлось повторять, — признался Булаткин.
— Ха-ха, вот это больше похоже на правду!
— Так вот, выяснилось, что она сломала каблук или сапог порвался. В общем, идти она не может и ждет, пока сестра вернется из музыкальной школы и принесет ей другую обувь.
— И ты на руках донес ее до дома, чтобы ей не пришлось ждать сестру?
— Черт, почему эта идея не пришла мне в голову!
— Так что ты сделал?
— Я сгонял домой и принес ей мамины ботинки.
— Серьезно?
— Да, они ей были впору. И проводил до дома, как настоящий джентельмен.
— Номерок взял?
— Я не смог, Саш, не смог. Ты бы знала, как у меня потели ладони, когда я с ней разговаривал. Она очень красивая, а какие у нее глаза.
— Ага, конечно, глаза, — усмехнулась я.
— Да, именно так, — насупился Антон. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Фигура у нее бомбическая, но глаза действительно прекрасны.
Мой друг совсем раскис. Я не припоминала, когда в последний раз он так восторженно отзывался о девушке. Хотя, думаю, Милославская с ее "глазами" вызывала похожие чувства у большинства мальчишек-старшеклассников.
В субботу я отпросилась у мамы в клуб, чтобы посмотреть на выступление Ревкова. Она с удивительной легкостью отпустила меня, видимо, считая, что мне нужно отвлечься от мрачных мыслей об отце.