— Тебе не нравится, когда я тебя ношу? — спрашивает, тоже поднимаясь и отряхивая штаны от невидимой в ночи пыли. Обиделся, что ли?
— Мне нравится, может быть, даже слишком, но я не хочу тебя эксплуатировать, понимаешь? Я же не ребенок и не твоя невеста, чтобы ты получал от этого удовольствие. Поэтому просто придержи меня за талию, а я уж как-нибудь доскочу.
— Ну, если нам обоим это нравится, то не вижу причин, чтобы прыгать, ты не находишь?
Он стоит совсем рядом, взяв меня за талию, и его дыхание обжигает. Мурашки, от которых нет спасения, скачут по моей коже галопом. Хочу успокоиться, привести мысли в порядок, но когда он настолько близко, что могу слышать сердцебиение, оставаться спокойной не получается. Он странно действует на меня — чувствую себя идиоткой. Я влюбилась в него, совсем голову потеряла, но зачем мне это? У нас все равно ничего не получится — слишком мы разные.
— Ты волнуешься? — тихо спрашивает, и от его хриплого голоса чувствую каждый нерв, будто это оголенные провода. Наверное, продолжи мы так стоять, я заискрюсь, как неисправная проводка. Надо отойти от него и бежать, куда глаза глядят. Возникшие внутри чувства никому не нужны, нужно работать, а не ерундой страдать. Любовь только помешает. — Не нужно, я не сделаю тебе ничего плохого, поверь. И вообще не сделаю ничего из того, что ты бы сама не хотела. Я могу быть в разной степени дерьмом, но девушек обижать не научен.
— Я совсем не боюсь, что ты меня обидишь, правда.
— Тогда почему твое сердце так сильно стучит?
— Не знаю.
Я не хочу ничего объяснять, не сейчас.
— Ладно, поехали, — со вздохом говорит, но руку с талии не убирает. От его прикосновения, даже через пальто, чувствую тепло. Теперь и не знаю, хочу ли уезжать отсюда, когда он так близко, прикасается так осторожно, будто боится повредить одним неосторожным движением. Мне хочется верить, что его забота обо мне — не только дань хорошим манерам, но и проявление заинтересованности во мне, как в девушке.
Чувствую, как он тихо вдыхает воздух, словно украдкой. Он, что — нюхает меня?
— Почему не едем? — нужно хоть что-то сказать, потому что, постой мы так еще хоть одну минуту, не знаю, чем это закончится. Как бы Фил мне не нравился, не готова к чему-то большему.
— Пошли, значит, раз не терпится, — отвечает с усмешкой и все-таки берет меня на руки.
— Фил, я же просила! Отпусти меня!
— Да? Не помню, извини, — смеется Филин, широкими шагами направляясь к парковке.
— Ты делаешь в этой жизни только то, что хочешь?
— Именно, — говорит и снова смеется, как будто его веселит одна мысль, что он может сделать что-то по принуждению. — Никогда не понимал, зачем себя заставлять что-то делать.
Проходит совсем немного времени, и мы мчимся на полном ходу, и ветер свистит, носится вокруг, завывает. Так и не надела шлем, как Фил не уговаривал, потому что хочу почувствовать свободу, жизнь.
Открываю глаза, оглядываюсь вокруг и понимаю, что мы едем совсем не в сторону моего дома, а в противоположном направлении. Страх, неприятный и липкий, ползет мурашками по спине. Я ведь совсем не знаю этого парня. Он странный, опасный, скрытный, у него необычные друзья, которые много пьют и заводят интрижки с легкодоступными девушками. Что от него ожидать не знаю, но он просил себе доверять, и я доверилась, хотя не имела для этого ни единой причины.
— Куда мы едем? — резко поворачиваюсь к нему и вижу абсолютно черные глаза, в которых плещется тьма. Мне не по себе от этого взгляда, в котором нет тепла, а только опасность. Какая же я дура! Сейчас он завезет меня в какую-нибудь посадку, убьет, поглумится и дело с концом. И даже брат-опер не поможет. Хочу закричать, спрыгнуть с этого чертового мотоцикла и бежать без оглядки. Но далеко ли смогу убежать? Отползти, разве что.
— Сюрприз, — ухмыляется Фил. — Ты же обещала не бояться, доверять, а сейчас паникуешь, как будто я тебе на шею удавку накинул.
— Я не люблю сюрпризы!
— Птица на снегу тебе, как я помню, понравилась. А чем не сюрприз? Так что не выдумывай и сиди спокойно.
— Тогда я была на своей территории, а сейчас ты везешь меня, черт знает куда, — стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойнее, но не выходит.
— Посмотри вокруг, мы же уже приехали, — улыбается Филин и тормозит.
Следую его совету, хоть от сковавшего страха почти ничего не соображаю. Но проходит секунда, и начинаю узнавать это место, знакомое каждому жителю нашего города.
— Узнала? — смеется Фил. — Не боишься больше? Это же не тёмный лес, не кукурузное поле и не пещера людоеда.
— Это парк, — выдыхаю, глядя на огромные кованые ворота, сейчас закрытые на большой замок. За ними виднеется фонтан, в это время года, конечно, неработающий. — Но зачем мы сюда приехали?
— Кататься на каруселях и заниматься прочей увлекательной ерундой, которой нормальные люди так любят заниматься в парках культуры и отдыха, — отвечает таким тоном, будто кататься в конце февраля на аттракционах в закрытом парке — самое обычное дело. — Ты любишь, Птичка, карусели?
— Люблю, но как мы внутрь попадем? Перелезем? Я не смогу, у меня травма, — сижу, решительно сложив руки на груди, чтобы Фил понял всю серьёзность моих слов, но в глубине души радуюсь, как маленькая.
— Знаешь, как бы мне не хотелось посмотреть, как ты с гипсом и в зимнем пальто будешь лезть через забор, но я все-таки не садист. Поэтому подожди немного, и выход найдется, а вход откроется.
Фил достает из кармана мобильный и быстро находит в телефонной книге нужный номер.
— Вечер добрый, уважаемый, — говорит невидимому абоненту и улыбается. — Не потревожил ли я ваш сон? Готовы ли вы к приходу гостей в столь поздний час?
В трубке что-то хрипит и булькает, но, судя по выражению лица Фила, нам здесь рады. Никогда бы не подумала, что в этот парк можно попасть ночью, не в сезон. Обычно, центральный парк города зимой закрыт для посетителей, но, как оказывается, полезные связи и здесь помогают.
— С кем ты разговаривал? — задаю вопрос, когда Фил убирает телефон в карман.
— Скоро сама увидишь, только не пугайся, — Фил подходит ко мне и снова останавливается в опасной близости. Если он и дальше продолжит так себя вести, не знаю, насколько хватит моей выдержки. Краснею, довольная тем, что на улице ночь и Фил не увидит моего смущения. В голове проносятся шальные мысли о его татуировках, что скрыты под одеждой. Мне все еще интересно рассмотреть их внимательно, сделать фото, узнать их значение. Особенно хочется узнать, что значит для него тату птицы на шее и имеет ли к ней отношение мое прозвище.
Боковым зрением замечаю какую-то тень с другой стороны ворот, и противный скрип открывающегося замка действует на нервы. Вздрагиваю от неожиданности, но Фил, стоящий рядом, кладет ладонь мне на талию.
— Я же говорил, чтобы ты не волновалась, — шепчет мне на ухо и прижимает к себе. Этот жест сбивает с толку и инстинктивно, поддавшись какому-то внутреннему порыву, кладу руки ему на грудь и утыкаюсь носом ему в ключицу. Знакомый запах, который уже успела полюбить, пьянит и выбивает почву из-под ног. Кажется, от нахлынувших эмоций меня может на части разорвать. Фил одной рукой обнимает меня за талию, второй поддерживает под задницу и снимает с мотоцикла, а я продолжаю висеть в воздухе, обхватив его бедрами. От двусмысленности этой ситуации краснею, но не решаюсь попросить поставить меня на землю. Сейчас мне настолько хорошо, так тепло и уютно, что думать о чем-то совсем не хочется. Да гори оно все синим пламенем, если он обнимает меня.
— Долго там обжиматься собираетесь? — скрипучий голос, каркающий какой-то, возвращает в реальность. А ведь так было хорошо, но снова мешают.
— Клоун, дружище, не злись, — говорит Фил, но меня не отпускает. — Уже идем.
— Сам же звонил, — бурчит тень. — Давайте быстрее, если кто-то увидит, что я ворота открываю, голову снимут. Не знаю, как тебе, а мне свою голову жалко, хоть она и не слишком симпатичная.
Фил аккуратно ставит меня на землю, а потом снова поднимает в воздух, и сейчас я смотрю на того, кто открыл нам ворота, но как не пытаюсь сфокусировать взгляд на незримом Клоуне, вижу только большую тень.
— Кто это? — тихо спрашиваю, не отрывая взгляда от загадочного мужчины по ту сторону ворот.
— Я, — каркает тень, — Михаил, смотритель этого места. Для друзей и милых дам просто Клоун.
— Очень приятно, — отвечаю, удивляясь, как он умудрился услышать мой вопрос. — Я — Агния.
— Да шевелитесь вы! — вскрикивает Клоун. — За забором будете тискаться.
— Все, милая Птичка, шутки кончились, идем, — смеётся Фил, и делает шаг по направлению к воротам. Снова поражаюсь, с какой легкостью он несет меня, будто во мне весу, как в цыпленке.
Через несколько секунд пересекаем черту, за которой начинается парк, и за нами закрываются ворота.
18. Гуинплен*
Огромная чёрная тень трансформируется в невысокого сутулого мужичка, с шаркающей походкой. Он ведёт нас по извилистым дорожкам, слегка припорошенных снегом, вглубь парка. Обнимаю одной рукой Фила за шею, другой придерживаю сумку с фотоаппаратом. Я бы с удовольствием сделала несколько снимков этого загадочного Клоуна, так напугавшего меня при первом появлении, но пока воздерживаюсь, потому что не знаю, как он отреагирует на мои действия. Вдруг рассердится?
— Еще немного осталось, — скрипит наш проводник, не поворачивая головы. — Чего ты ее тягаешь? Сама бы шла.
А он тактичный мужчина, ничего не скажешь, но Фил лишь ухмыляется его словам, будто давно привык к чудачествам смотрителя парка.
— Вот скажи, старый черт, если бы сам встретил такую девушку, то удержался бы, чтобы на руки ее взять? — спрашивает Филин и смеется, а у меня кровь от его слов забурлила.
— Не знаю, мне давно уже молодые девушки на руки не прыгают. Говорят, моя рожа им не по вкусу, — вздыхает Клоун. — Так что я, может, и рад бы какую красавицу вихрем закружить, но кто спрашивает о моих желаниях?
— Что-то у тебя речи какие-то нынче слишком депрессивные, — говорит Фил и немного замедляет шаг. — Спасибо, что короткой дорогой провел.
— Ну, а как иначе? — спрашивает проводник и, остановившись у маленького одноэтажного домика, будто сошедшего с какой-нибудь открытки, наконец, поворачивается к нам лицом.
Фонарь возле домика освещает его невысокую приземистую фигуру полностью, и я могу хорошо его рассмотреть, но увиденное заставляет в ужасе зажмуриться.
— Ты обещала не бояться, — шепчет Фил мне на ухо. — Открой глаза — он не кусается.
Следую его совету и стараюсь побороть порыв грохнуться в обморок, потому что я впервые вижу такое лицо, как у Клоуна.
— Думала, меня так прозвали, потому что я детям фокусы смешные показываю? — ухмыляется мужчина, а я лихорадочно пытаюсь придумать, что ответить. — Не переживай, деточка, твоя реакция еще не самая обидная. Бывало и хуже.
— Извините, я не хотела, — говорю и сама не узнаю свой голос, настолько он высокий и срывающийся.
— Ничего страшного, — говорит Клоун и, наверное, улыбается, но понять сложно.
Я не знаю, кто с ним это сделал, но тот варвар явно был фанатом Виктора Гюго: наверное, ножом или каким другим острым предметом кто-то разрезал его щеки до самых ушей, навечно запечатлев на лице зловещую улыбку.
— Фил, — обращается Клоун к моему спутнику, закрывая тему своей изуродованной внешности. — В домике можете делать, что хотите, но в рамках приличия. Сам понимаешь. Пусть начальство и в отпуске, но дерьмо ни за кем убирать не собираюсь. Будет желание прокатиться, знаешь, где меня найти.
— Хорошо, я позвоню, если что-то понадобится, и не волнуйся — мы тихие, — смеется Фил.
— Не знаю, насколько вы тихие, но последнее посещение моих скромных владений твоим дружком до сих пор забыть не могу, — говорит Клоун, ковыряя носком растоптанного видавшего виды ботинка небольшой сугроб. — Чуть весь парк не развалил к чертям.
— Всегда тебе говорил, что за Арчи следить нужно хорошенько, — смеется Филин.
— Что с меня взять? Старый дурак, — хрипит Клоун, и снова на лице возникает эта жуткая улыбка.
Невыносимо хочется спросить, кто с ним такое сделал, а, главное, за что, но не решаюсь. Меня с детства учили не обращать внимания на внешние недостатки, поэтому отвожу в сторону взгляд, пытаясь лучше рассмотреть необычный домик. Будто сахарной ватой покрыта его крыша снежной шапкой, а маленькие круглые окошки закрыты снаружи деревянными ставнями с резными причудливыми узорами. Ночью не видно, какого цвета стены, но они светлые и чуть отблескивают в свете фонарей. Наверное, в такой домик попали Гензель и Гретель. Достаю фотоаппарат и делаю несколько снимков здания, пока оно так таинственно и загадочно. Больше всего люблю фотографировать что-то, что таит в себе загадку, которую пока сама для себя не разгадала — так и снимки получаются более атмосферными, полными незаданных вопросов и неразгаданных тайн.
— До свидания, милая барышня, — слышу голос Клоуна и вздрагиваю: все в этом странном, искалеченном косматом мужичке пугает меня.
— Клоун, можно Агния тебя сфотографирует? — неожиданный вопрос Фила заставляет меня улыбнуться: не думала, что он так хорошо меня понимает.
— Почему бы и нет? — пожимает мужчина плечами. — Только не уверен, что кому-то захочется по доброй воле смотреть на мою морду.
В этих словах столько горечи и невысказанной боли, что чувствую такую тоску, как будто это меня какой-то извращенец исполосовал. Пока во мне бушуют эти чувства, а Клоун еще не успел закрыться, уйти в себя, направляю на него объектив и щелкаю, щелкаю. Знаю, что эти снимки должны увидеть мир, их должен увидеть каждый, чтобы понять, как уродлива чья-то жестокость.
— Спасибо, — говорю, убирая фотоаппарат.
— Нашла, за что благодарить, — хмыкает Клоун, отводя взгляд. — Ну, в общем, я пошел.
И действительно уходит, постепенно снова превращаясь в тень.
— Что с ним произошло? — спрашивая, чувствуя, как дрожит голос. — Расскажешь?
— Ты действительно хочешь об этом знать? — удивляется Филин. — Вообще это довольно грустная история, да и тайна, к тому же. Может, не хочешь все-таки?
— Я не настаиваю, но очень интересно.
— Ладно, может, и расскажу, но не на улице же, — улыбается Фил. — Пошли внутрь.
— В этот домик? — удивляюсь. — Что это вообще за место такое? Я много раз гуляла в этом парке, но ни разу здесь не оказывалась.
— Это, так сказать, место для избранных, о нем мало кто знает. Пойдем.
Фил подходит к двери, аккуратно спускает меня с рук и ставит на землю. Хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть. Филин тем временем достает большую связку ключей и одним из них, длинным и красивым, открывает замок. Когда дверь с полосками кованого железа отворяется, мы попадаем в царство непроглядной тьмы. Мне сразу мерещатся чудовища, которые могут здесь таиться, но вдруг свет зажигается, и вижу небольшую комнату с низким потолком, грубо оштукатуренными стенами и пушистым светлым ковром на полу. Оглядываюсь по сторонам и вижу камин в самом углу, возле которого стоит невысокая табуретка с причудливыми коваными ножками в форме львиных лап. Табуретка настолько красивая, такой искусной работы, что дух захватывает. Опираюсь плечом на косяк, переношу вес на здоровую ногу, и фотографирую внутреннее убранство домика.
— Ты прямо-таки свадебный фотограф — ни секунды упустить не хочешь, — смеется Филин, положив руку на мою талию, будто этим жестом уговаривал зайти внутрь.
— Это очень интересное место, хочется его запечатлеть.
— Может, зайдем уже внутрь? Или ты не хочешь? Боишься? — спрашивает Фил, глядя мне в глаза.
— Да ничего я не боюсь, — улыбаюсь, чтобы продемонстрировать, какая я смелая, но на самом деле опасаюсь. Сама не знаю, чего. Себя, наверное.
— Умница, — шепчет на ухо парень, и впервые могу с точностью сказать, какой тембр голоса назову сексуальным.
Я — девушка, избегающая подобных эпитетов, смущающаяся и краснеющая от малейшего намека на сексуальный подтекст, мысленно произношу это слово: сексуальный. Да, впервые в жизни могу назвать кого-то сексуальным. И этот кто-то стоит сейчас рядом, я слышу его учащенное сердцебиение, и ночной воздух между нами буквально вибрирует.