24. Ключ в замочной скважине
*I could stay awake just to hear you breathing
Watch you smile while you are sleeping
While you're far away dreaming
I could spend my life in this sweet surrender
I could stay lost in this moment forever
Where every moment spent with you is a moment I treasure
"I Don't Want to Miss a Thing" Aerosmith
Я не знаю, зачем делаю это, но как возможно удержаться, когда она так близко — смотрит на меня своими глазищами, нервно сглатывает, краснеет. Хоть сто раз зарекался к ней не притрагиваться — не смог устоять. Птичка делает меня слабым, но, черт возьми, мне нравится эта слабость. С Агнией не нужно кого-то изображать, что-то выдумывать — можно быть самим собой. И пусть мы почти ничего друг о друге не знаем, но это пока и неважно. Главное, что мы хотим узнать. Придет ли когда-нибудь момент, когда мы сможем полностью доверять друг другу? Не знаю. Ничего не буду загадывать. Сейчас мне хорошо рядом с ней, а о большем думать не собираюсь.
Могут ли губы быть сладкими? Я не романтик, никогда ни о ком так не думал, но этот поцелуй — слаще любого десерта. Знаю, что должен быть осторожным — нельзя пугать девушку своим напором. Нужно попытаться стать ласковым, нежным, но она сводит с ума — ее глаза, губы, бархатистая, словно персик, кожа — не оставляют во мне места для размышлений. Я хочу ее — так безумно и отчаянно, что пугаю самого себя. В глазах темная пелена, и только лишь ее губы, словно центр мироздания, притягивают к себе. Не чувствую ног, рук — только бешеная пульсация внизу живота и шум крови, несущейся по венам. Если сейчас кто-то скажет, что мое сердце разорвалось на части, ни капли не удивлюсь.
Я целую ее, будто намерен выпить досуха, до остатка. Желаю вобрать весь ее свет, запереть внутри себя, чтобы его мог видеть и чувствовать только я. Мысль о том, что кто-то может называть ее своей девушкой, лишает рассудка. Знаю, что попадись мне тот глист в кепке еще раз — зашибу и жалеть не стану. Это ревность? Скорее всего, хотя и не знаю, что делать с этими новыми чувствами — такими неожиданными и несвоевременными.
Я вторгаюсь в ее личное пространство, врываюсь, готовый разрушить, разбить на сотни осколков, чтобы потом бережно, крупица за крупицей, собрать воедино, создать заново. Мне нужно знать, что она только моя — вся, без остатка. С этой миниатюрной девушкой начинаю чувствовать себя эгоистом.
А еще мне так важно знать, что нужен ей, что во мне нуждаются. В глубине души я все тот же маленький мальчик, на которого наплевать собственной матери. Мальчик, выросший без любви, в нее не верит.
Мой язык ворвался, разомкнул приоткрытые, будто ждущие только меня, губы и, черт, никогда раньше не испытывал такого всепоглощающего кайфа от возможности просто целовать кого-то. Не хочу останавливаться — не могу позволить себе оторваться от нее, словно не выживу. Она — мой целебный источник, шанс на спасение, надежда.
Сначала робко, но с каждой секундой все смелее, она отвечает на мой поцелуй. Если так продолжится еще какое-то время, не выдержу и возьму ее. И не буду задумываться, к чему это приведет, к каким последствиям.
Чувствую, как стучит ее сердце — совсем рядом с моим. Они бьются в унисон так сильно и неистово, что почти больно, а я хочу убрать то единственное препятствие, что разделяет их — одежду. Жар накатывает волнами, плавит тело, а Птичка так прерывисто и лихорадочно дышит, что буквально схожу с ума от желания. Никогда раньше никого не хотел сильнее, не испытывал такой пульсации и напряжения от простого поцелуя.
На секунду отрываюсь от ее губ, хотя это и почти невозможно, и одним резким движением срываю с себя футболку. Эта секундная пауза дает мне возможность посмотреть на нее, увидеть, как покраснели ее щеки, а испарина выступила на лбу. Неожиданно Агния распахивает глаза, в шоколадной бездне которых клубится туман. Она слегка щурится, фокусируя взгляд на моих тату. На моем теле много рисунков, но она смотрит, не отрываясь, на грудь, покрытую замысловатыми узорами — выжженное поле с обугленными стволами сгоревших деревьев, и бегущий маленький мальчик с воздушным змеем в руке. Птичка облизывает нижнюю губу, и от этого простого и естественного движения кровь в моих венах бурлит во сто крат сильнее. Хотя, куда уже больше? Потом, прикрывает на секунду глаза, загадочно улыбнувшись, и проводит пальцами, аккуратно и невыносимо нежно, по рисунку.
— Если еще раз до меня дотронешься, — говорю каким-то не своим, слишком хриплым, голосом, — я тебя укушу. Сильно и больно.
— Кусай, — хихикает Агния и, будто издеваясь, медленно проводит рукой по моим ключицам, на секунду задержавшись во впадине под горлом — месте где, кажется, бьется мое сердце. Черт, она меня сейчас с ума сведет. — Только гипс зубами не трогай — поломаешь.
— Гипс?
— Зубы, — смеется, беря мое лицо в руки и заглядывая в глаза. — Ты как-то сказал, что перестал писать картины, однажды испугавшись того, что может скрываться на дне твоей души.
Мне приятно, что она помнит то, о чем ей рассказывал прошлой ночью.
— Да.
— Прошу тебя: пиши, твори, — шепчет Птичка, обжигая своим дыханием. — Я уверена, что ты талантлив, не бросай, как бы тошно, плохо или больно ни было.
Ее слова впиваются сотнями иголок — она поняла меня. Это же надо — удалось встретить девушку, которая способна разобраться в том, что чувствую. Я так тронут, что почти невыносимо — соприкасаюсь с ней лбом и лежу, просто слушая ее прерывистое дыхание. Мне нравится этот звук — словно сам ее организм подсказывает, насколько наши желания сейчас совпадают. От этого и приятно и страшно — один шаг остался до того, чтобы полностью изменить свою жизнь.
Она проводит пальцами по моим плечам, касается шеи, гладит тату птицы, ставшее символом того, что нам суждено было встретиться. Ее грудь, скрытая от моих глаз за слоями ткани, вздымается и опадает в такт ее дыханию. Хочу сорвать с нее эти чертовые тряпки и коснуться горячей кожи. И тогда я исследую губами каждый сантиметр ее тела, попробую ее на вкус, оставлю следы, чтобы даже через неделю она помнила, как сильно я желал ее.
Терпение лопается — снова набрасываюсь на нее, мучимый жаждой, как никогда ранее. Руки жадно ищут обнаженную кожу, губы ловят ее тихий стон, от которого все внутри сжимается в тугой комок. Не знаю, могу ли насытиться ею? Она обнимает меня за шею, проводит руками вниз по позвоночнику, от чего завожусь еще сильнее. Мне нужно почувствовать ее — кожей, всем телом, до глубины души.
Осторожно просовываю руку под майку — ее кожа такая нежная, словно дорогой шелк. Медленно прокладываю поцелуями дорожку вниз по подбородку, целую шею, немного покусывая. Чувствую, что потерял контроль, когда она негромко вскрикивает — то ли от удовольствия, то ли от боли. Знаю, что иногда могу быть слишком груб, порывист, но на Птичку мне не наплевать — не собираюсь делать ей больно.
— Все хорошо? — спрашиваю, между словами целуя ее за ухом.
— Даже слишком, — отвечает она и вздрагивает, когда нежно прикусываю мочку.
— Я иногда кусаюсь, — говорю, пробираясь рукой вверх и касаясь кружевного края белья.
— Догадалась по тому, как ты мне чуть кусок шеи не отгрыз, — заливисто смеется и зарывается пальцами мне в волосы. — Знаешь, Филин, а ты мне нравишься поэтому, так и быть, кусайся.
Смеюсь и целую кончик ее миленького носика, просовывая руку под бюстгальтер.
— Сними уже эту майку с меня, не мучайся, — шепчет, хитро сощурившись. — И меня не мучай.
Без лишних слов выполняю просьбу, и теперь могу видеть ее грудь. Она красивая. Птичка красивая. Несколько мгновений любуюсь совершенством формы, идеальностью размера, будто созданного для моих рук, не в силах оторвать взгляд, а потом аккуратно провожу пальцами по левой груди, чувствуя, как лихорадочно бьется сердце под ладонями. Тело ее реагирует на мои прикосновения, и Агния издает легкий, чуть слышный стон.
— Я хочу тебя, — говорю, глядя в ее полузакрытые глаза. — Никого так раньше не хотел.
— Так протяни руку и возьми, — говорит и закрывает глаза, прикрыв грудь руками.
Чувствую, что она зажалась — покраснела, стесняется.
— Птичка, знаешь, — произношу, упираясь руками по обе стороны от ее плеч, и целую закрытые веки. — Если ты собралась прятаться от меня, то так дело не пойдет. Мне нужно видеть тебя, любоваться.
— Думаешь, тут есть чем любоваться? — спрашивает, не открывая глаз и еще крепче сомкнув руки.
— Ты — самая красивая девушка из всех, кого я встречал. Не закрывайся от меня.
Агния распахивает глаза и смотрит на меня так, словно видит впервые. Мне нравятся ее глаза — красивые, задумчивые, немного печальные. Не знаю, о чем или о ком ее печаль, но, черт возьми, как она сейчас прекрасна.
Не в силах больше терпеть, разжимаю ее руки и фиксирую их над головой. Она продолжает смотреть немного испуганно, смущенно.
— Птичка, милая моя, — смотрю на нее, пытаясь удержать ее взгляд. — Помни: я никогда не сделаю того, что ты сама не захочешь. Поэтому, если ты не готова сейчас — так и скажи, и я уйду.
— Нет, — вскрикивает она и выгибается мне навстречу, прикоснувшись пылающей кожей к моей груди. — Не смей оставлять меня сейчас.
— Умница, — говорю, крепче сжимая ее запястья, и ложусь сверху, удобно устроившись между ее бедер. — Скажи мне, чего ты хочешь сейчас?
— Целуй меня, — шепчет, закусив нижнюю губу.
Мне не нужно дважды повторять — не отпуская ее рук, обрушиваю свою страсть, сминая ее хрупкое тело под собой, рискуя переломать ей все кости, но какая сейчас разница. Чувствую тугой узел внизу живота, который все скручивается и скручивается, отключая мозг. В штанах тесно и я, схватившись за ее тонкие запястья одной рукой, второй расстегиваю ширинку — нужно скорее снять штаны, пока они по швам не треснули.
Кое-как разделываюсь с молнией и пуговицами, а Птичка, не отрывая взгляд, поднимает здоровую ногу и пальцами цепляет брюки за пояс и помогает стянуть их вниз.
— А ты акробатка, — улыбаюсь, когда ненужный предмет гардероба летит в угол.
— Ты еще многого обо мне не знаешь.
Мне нравится, как она смотрит сейчас на меня: немного дерзко, с вызовом.
— Кажется, ты успокоилась, — говорю, медленно исследуя языком ее ключицы. Она вздрагивает, прерывисто дышит и снова запускает руки в мои волосы.
Она молчит, только с шипением выпускает воздух, тихо постанывая. Опускаюсь медленно, не спеша, все ниже и ниже, оставляя дорожку влажных следов. Ее кожа, ее вкус, реакция на мои поцелуи — это все заводит так, что сложно дышать. Единственная преграда, разделяющая нас, — ее шорты и мое белье. Пока не спешу обнажаться — всему свое время. В эту минуту меньше всего думаю о себе, о своем удовольствии — просто хочу, чтобы эта хрупкая девушка, так неожиданно доверившаяся мне, была счастлива.
Поддеваю пальцем пояс ее штанов и медленно стягиваю их вниз — мне необходимо увидеть Птичку полностью обнаженной, хотя, и не уверен, что смогу спокойно вынести это зрелище и не ворваться в нее, словно реактивный самолет. Ощущаю ее дрожь, и мне это чертовски нравится. То как она заводится, как реагирует на мои прикосновения, как тяжело дышит — мне нравится абсолютно все. Я теряю голову от ее робости, неуверенности в себе — это так мило, так трогательно. Обычно девушки, что попадали в мою постель, не гнушались брать инициативу в свои руки, были раскованными, смелыми, но Птичка не такая — ее трепетное доверие, какая-то покорность словно приглашают меня в новый мир. Мир, в котором я никогда не был и не планировал его для себя открывать. Зачем, если всегда было всё очень просто — познакомился, переспал, расстался. Иногда отношения в моей жизни длились несколько месяцев, но к любви это не имело никакого отношения. С этой же девушкой чувствую, что стою в одном шаге от того, чтобы понять, каково же это вечное чувство на самом деле.
— Фил! — слышу ее голос, который доносится до меня будто из другого измерения. — Фил, постой, прекрати!
Не понимаю, зачем должен останавливаться, по какой причине? Но Птичка резко садится и замирает.
— Что-то случилось? — спрашиваю, садясь рядом. — Я тебе сделал больно? Чем-то обидел?
— Да замолчи ты! — шипит она и затихает, приложив палец к моим губам.
В наступившей тишине отчетливо слышно, как проворачивается ключ в замочной скважине.
*Я могу не спать ночь напролёт, чтобы слушать твоё дыхание,
Смотреть, как ты улыбаешься во сне,
Блуждая по царству грёз.
Я мог бы всю жизнь провести в этом сладком плену,
Я мог бы остановить это мгновение,
И навсегда остаться с тобой, ценя этот миг, как сокровище.
Источник:
25. Молочный маньяк
— Твою мать, — прошипел Фил, резко садясь и глядя на меня полубезумными глазами. — Что вообще происходит?
Сидит рядом, чуть прищурив глаза, а я вдруг понимаю, что он никуда не собирается уходить. В голове проносятся картинки, одна ужаснее другой, как Фил вскакивает с кровати, лихорадочно хватает свои вещи в охапку и, чмокнув меня в лоб, выпрыгивает в окно. Но нет, он остается рядом и никуда уходить, по всей видимости, не собирается. Наверное, я действительно слишком плохо его знаю.
— Можно тихо посидеть, пока он не уйдет, — шепчу, нервно кусая губы. — Не будет же он вечно в моей квартире торчать, когда-то же ему нужно будет уйти. Вот тогда и выйдем.
— Это кто вообще пришёл? — удивленно смотрит в глаза, поглаживая пальцем мою ладонь. От этого жеста почти мгновенно успокаиваюсь. Вообще, Фил дарит мне удивительный покой. И смелость — именно того, чего мне не хватало в моей жизни.
— Брат мой, вы с ним виделись уже, — сижу, натянув покрывало до шеи. Какого черта он вообще пришел? Нужно у него ключи отобрать, чтобы не шастал, когда не нужно.
— А, здоровый такой, помню, — смеется Фил. — Что же ему в другом месте не сиделось?
— А кто его знает? Делает, что хочет и никто ему не указ, а я так тем более, — хмурюсь, вспоминая, что Серж должен быть сегодня на службе. Или я снова что-то перепутала?
— Значит, нужно одеться и выяснить, зачем он здесь.
Фил протягивает мне сорванную ранее одежду и сам тянется за брюками, валяющимися в углу. Смотрю на его подтянутую фигуру: он не крупный, стройный с длинными ногами и сильными руками. Татуировки сводят меня с ума — готова убить Сержа за то, что так не вовремя пришел. Тянусь к прикроватной тумбочке и хватаю фотоаппарат — просто обязана сейчас сфотографировать Фила, когда он так прекрасен.
— Вот черт, — смеется Филин, — ты бы хоть предупреждала. Я точно за этот месяц ослепну или заикаться начну.
— Зачем предупреждать? Чтобы ты позировать начал? — рассматриваю сделанные снимки, на которых Фил, растрепанный и какой — то беззащитный, смотрит немного в сторону, наклонив темноволосую голову в бок.
— Думаешь, кому — то будут интересны мои снимки в одних трусах?
— Зачем мне кто — то? — удивленно смотрю на него. — Никому я эти фото показывать не буду — себе оставлю.
— Любоваться будешь бессонными ночами?
— Ага, распечатаю в масштабе один к одному, вырежу по контуру и буду спать в обнимку, — сижу, еле сдерживая улыбку.
— И зачем тебе мой муляж, если есть я — живой и теплый? — снова эта, сводящая с ума, ухмылка.
Быстро натягиваю бюстгальтер и майку, а Фил не сводит с меня глаз.
— Ты меня снова стесняешься? — улыбается, убирая прилипшие к лицу волосы. — Чего я там еще не видел? — многозначительно смотрит, хитро прищурившись, и легко целует в плечо. Место поцелуя, будто огнем горит, и я незаметно дотрагиваюсь до кожи.
— Не стесняюсь я, с чего ты взял? — говорю, стараясь не сталкиваться с ним взглядом. — Просто нужно торопиться, пока Серж ничего не заподозрил.