Волна затхлого зловонного воздуха докатилась до остолбеневшей Ялики, которая, застыв на месте, не смогла ни отвести взгляд в сторону, ни броситься бежать. Ноги ворожеи словно приросли к земле, отказываясь подчиняться.
Неторопливо приблизившись и распрямив руку, чудовище вдруг нежно, словно дотрагиваясь до щеки возлюбленной, провело устрашающим когтем по голове куклы, которую девушка продолжала держать в руках. И без того перепуганная, Ялика чуть было не задохнулась от ужаса, когда монстр склонил голову набок так, чтобы хотя бы одним налившимся кровью глазом видеть оцепеневшую от страха ворожею. Медленно, как во сне, то, что некогда было кукольником, занесло над головой девушки свое отвратительное, истекающее дымящимся ядом жало.
«Глаза! — пронеслось в голове у Ялики. — Она же заперта в этой кукле».
Лишь каким-то чудом ворожея, рухнув на землю, уклонилась от нацеленного ей в грудь удара. Откатившись в сторону, она вскочила на ноги, и, пока чудовище медлительно разворачивалось, со всех ног кинулась к пылающим останкам дровяника. Подобрав обжигающий пальцы уголек, она, стараясь не обращать внимания на боль, суетливыми размашистыми движениями нанесла на лицо куклы две черные размазанные точки.
Вырвавшаяся из нарисованных глаз вспышка нестерпимо яркого света отбросила Ялику назад, заставив выпустить из рук игрушку.
А в следующее мгновение перед упавшей на землю Яликой уже стоял призрак девушки. Той самой, чей фантом она видела в доме кукольника. Душа убитой Тихомиром невесты мастера, заточенная в одну из его незавершенных работ. Плененная, чтобы сломить волю кукольника, лишив его желания жить и бороться, а затем превратить в кошмарного монстра, распространяющего вокруг себя смерть и порождающее других чудовищ, наконец-то обретших в реальности столь желанную плоть.
Медленно и абсолютно беззвучно девушка подошла к испуганно отпрянувшему созданию, любовно обняла, а затем одним стремительным движением вырвала из его груди дымящееся горячей кровью сердце.
Не издав ни единого звука, монстр тут же рухнул, как подкошенный, грудой мертвой плоти, сразу покрывшейся пульсирующими буграми пузырей, которые с тихими хлопками лопались, высвобождая мутный гной.
Спустя пару секунд от тела чудовища не осталось ничего, кроме мутной зловонной лужи. Все также не говоря ни слова, фантом девушки рассеялся в воздухе под налетевшим порывом ветерка, в клочья разорвавшего призрачную плоть. А следом, как по волшебству, унялось и пламя, неторопливо пожиравшее сломанный дровяник.
Вскочив на ноги, Ялика тут же бросилась к Добрыне, который неподвижно распластался у стены сарая. Убедившись, что богатырь жив и даже в сознании, она облегченно выдохнула.
Тот ласково обнял ее, прижав к могучей груди.
Веки девушки вдруг налились свинцом, и ей нестерпимо захотелось спать. Кажется, она так и провалилась в сон, прильнув к Добрыне и внимательно прислушиваясь к его дыханию и биению сердца.
Проснулась она уже в кровати. Должно быть, здоровяк перенес ее в комнату. Было темно. Молчаливо вглядываясь в ночной сумрак, исполняющий перед глазами замысловатый танец, Ялика безуспешно гадала, сколько она проспала, и та ли это ночь, когда ей пришлось столкнуться с чудовищем, или же уже следующая.
— Митрофан, — тихонько позвала она, устав терзать себя догадками.
— Чего тебе? — сонно отозвался меша с подоконника.
— Сколько я проспала?
— С тех пор, как тебя Добрыня принес, часа три-четыре миновало.
— А ты так на подоконнике и продрых? — с укоризной в голосе спросила девушка.
— А чего бы и нет? — беззаботно пробормотал бесенок, протяжно и с удовольствием зевнув.
— Тоже мне, помощничек нашелся, — фыркнула ворожея.
— Да видел я все, — недовольно заметил меша, спрыгивая на пол. — Помнишь, на подоконнике спал? Хотел было на подмогу кинуться, да ты и сама быстро управилась.
Ялика задумалась, а потом, спохватившись, спросила:
— А как там с хворью этой?
Запрыгнув на кровать, меша потоптался у ног ворожеи.
— Тот, кто хворым, но живым был, излечился в одночасье, как и не было ничего, — пробурчал он, бесцеремонно вытянувшись во весь рост. — А тем, кого Мара призвала, уже не поможешь.
— Почем знаешь?
— Так Добрыня заходил тебя проведать, вот все и рассказал.
Меша замолчал, а потом, встрепенувшись, вдруг спросил:
— Я вот что тут подумал: а как девица эта так ловко с мастером расправилась? И секунды не прошло.
Ворожея долго молчала перед тем, как ответить.
— Надеюсь, они снова встретятся в царстве Мары, — наконец пробормотала она едва слышно. — Во зле, что мастером сотворено, нет его вины. Они с невестой были всего лишь жертвой, не более. Любовь их и приговорила, и спасла — ведь может она как добром обернуться, так и горечью великой стать. Прав был покойный Тихомир, что-то грядет… Что-то страшное. И я как-то с этим связана.
История пятая. На ловца и зверь бежит...
Одиноко сидящая за столом полупустой корчмы Ялика отрешенно разглядывала дно опустевшей кружки. Из головы никак не выходили недавние события, когда ей снова пришлось столкнуться с кознями вознамерившегося поглотить мир древнего зла и сразиться с кошмарными порождениями его чужой воли. Неужели весь хитроумный план иномирового существа сводился лишь к тому, чтобы заразить ни в чем не повинных людей неизлечимой хворью, позволив тем самым своим отвратительным детищам обрести плоть в реальности? Но как это поможет разрушить невидимый барьер, отделяющий его от столь желанного им мира? От какого предложения, если верить найденным в погибшей деревне записям, отказался несчастный мастер-кукольник, обращенный в кровожадное чудовище, сеющее вокруг себя лишь хаос и смерть? Много ли еще бродит по свету безумных провидцев, подобных погибшему Тихомиру, в чьих сердцах поселилась неугасимая вера в лживые обещания о перерождении мира и искуплении грехов? И как суметь раз и навсегда отвадить притаившееся где-то за изнанкой мира вечно голодное чудовище, жадно протянувшее к реальности свои мерзкие щупальца? Ни на один из этих вопросов Ялика не могла дать хоть сколько-нибудь внятного ответа.
Сейчас как нельзя кстати пришелся бы мудрый совет старушки Яги. Но всеведущая наставница далеко. Да и вряд ли той доводилось сталкиваться с чем-то подобным.
Ялика безрадостно вздохнула. Похоже, разбираться со всем ей предстоит в одиночку. Ну, почти.
Донесшийся откуда-то грохот рухнувшей на пол посуды и последовавшие за этим гневные причитания недовольного Горбыля вырвали ворожею из плена тягостных раздумий. С громким стуком, заставившим вздрогнуть всех присутствующих в корчме, распахнулась дверь на кухню, откуда стремительно вылетел, грациозно перепрыгнув через невысокий порог, ехидно ухмыляющийся кот, тут же кинувшийся к ногам Ялике. Следом показался Горбыль. Пунцовый от гнева, он, угрожающе потрясая в воздухе кочергой, торопливо приблизился к замершей в ожидании скандала ворожее.
— У, погань, — зло процедил хозяин корчмы, безуспешно попытавшись ухватить кота, который, с самодовольным видом уклонившись от протянутой руки, спрятался под столом. — Опять, гад, повадился снедь тягать!
— И вправду, поганец, — не стала спорить Ялика, для верности сочувственно покачав головой.
— Ладно бы, по чуть-чуть, — не унимался разгневанный хозяин. — Так нет же, жрет, что тот волк, оголодавший опосля зимы.
Ворожее не оставалось ничего другого, кроме как обреченно вздохнуть.
— Я так мыслю, — уже спокойнее произнес Горбыль, указав кочергой на съежившуюся Ялику. — Еще раз животину твою за воровством поймаю — высеку так, что живого места не останется, а тебя, не посмотрю, что ведунья, взашей выгоню. Так и знай. А за попорченное дружком твоим заплатишь.
Ялика понятливо кивнула, соглашаясь с требованием.
— То-то же! — смилостивился хозяин, но все-таки погрозил кулаком коту, неосмотрительно высунувшему из-под стола любопытную мордочку. Бурчащий под нос всевозможные проклятия и ругательства Горбыль скрылся на кухне, напоследок с чувством хлопнув жалобно застонавшей дверью.
Редкие посетители, отвлеченные от еды громким скандалом, хмыкнув и перекинувшись парой ничего не значащих фраз, предпочли вернуться к трапезе, лишив своего внимания Ялику, раздосадованную проделками товарища.
— И за что мне все это? — горестно вопросила ворожея, когда меша отважился вылезти из своего ненадежного укрытия и гордо примостился рядом с ней на лавке. Словно не понимая, о чем идет речь, кот выразительно округлил глаза.
— Хочешь, чтобы нас выгнали? — тихо, чтобы не услышали окружающие, поинтересовалась Ялика, хлопнув мешу по лапе, которой тот попытался утянуть из стоящей перед ней тарелки кусок давно остывшей свинины.
— А я-то тут при чем? Это ты Горбылю скажи, — безапелляционно заявил бесенок, будто бы гордо приосанившись, — я же не какой-то мышелов блохастый, чтобы меня требухой да объедками кормить! Да и по уму я все делаю, он же знать не знает о том, кто я есть на самом-то деле. Думает, кот я обычный, а посему и за вилы хвататься никто не станет.
— По уму он, — передразнила его Ялика, нахмурив лоб. — Сам слышал: еще раз попадешься — и тебя, и меня вон выставят.
Навострив уши, меша задумался, не сводя голодного взгляда с тарелки ворожеи, которую та, заметив взгляд бесенка, тут же предусмотрительно отодвинула подальше.
— А выставят, — недовольно буркнул тот, поигрывая кончиком пушистого хвоста, — не велика беда. Чую, засиделись мы тут. Вокруг тишь да благодать воцарилась. Третий день сиднем сидим. Чего ждем-то? В путь дорогу пора.
Ответить ворожея не успела. Раздавшийся почти над самым ухом знакомый бас заставил ее осечься на полуслове.
— Куда это вы собрались? — дружелюбно спросил Добрыня, присаживаясь напротив.
— А твое какое дело? — тут же подозрительно огрызнулся меша.
— Не доводи до греха, — угрожающе предупредил его богатырь и, приветливо улыбнувшись отчего-то смутившейся ворожее, бросил на стол многозначительно звякнувший кошель. — Вот, из казны вытряс. Тут немного, конечно, но голова городской скуп стал неимоверно. Он и раньше-то щедростью не отличался, а сейчас, на старости лет, и подавно — за грош ломаный удавится.
— Это зачем? — принялась было отнекиваться Ялика, но Добрыня, не прекращая улыбаться, пододвинул кошель ближе.
— За труды твои, да за смелость, — пробасил он добродушно. — Без тебя совсем бы худо пришлось.
— Да нечего тут мяться, — встрял меша. — Пригодится, да и город, чай, не обеднеет.
Бросив на жадно сверкающего глазами кота осуждающий взгляд, Ялика неловко взяла кошель, оказавшийся совсем не тяжелым, что красноречиво говорило о скудном содержимом, и, с виноватым видом, будто чего-то стесняясь, повесила его на пояс.
— Не благодари, — удовлетворенно хмыкнул здоровяк, попытавшись, по своему обыкновению, пригладить топорщащуюся во все стороны бороду.
Убедившись в тщетности своих усилий, он заговорщически подмигнул смущенно молчавшей ворожее и, посерьезнев, наклонился так, чтобы Ялика могла расслышать его доверительный шепот.
— Я ж ведь не только за этим, пресветлая, пришел.
— Ну вот, приехали, — разочарованно вздохнул меша. — Никак, свататься пожаловал. Не позволю, так и знай. Не бывать этому. Никогда.
Опешивший Добрыня откинулся назад и вдруг покраснел.
— Нет, ты что? — смущенно пробубнил здоровяк, отводя в сторону растерянный взгляд. — По делу.
— Ну и дурень ты, Нафаня, — пожурила хихикающего мешу Ялика, пряча улыбку.
— Митрофан! — взъярился кот, грозно распушив хвост и показав клыки.
Окинув корчму пытливым взглядом, Добрыня обреченно махнул рукой и вновь едва слышно заговорил:
— Послушай, пресветлая, тут дело такое, что голова наш, видать, из ума совсем выжил. Ему за каким-то лешим рог Индрика понадобился. — Заметив недоверчивый взгляд Ялики, богатырь покачал головой. — Почто он ему сдался — ведать не ведаю, а только команду ловцов голова тайно собирает. Каждому по тысяче золотом обещает, а тому, кто рог самолично принесет — так и вовсе десять тысяч полновесных.
Меша, начавший было деловито намывать и без того лоснящуюся шерсть, вдруг встрепенулся, во все глаза уставившись на Добрыню.
— Так, а ты-то чего беспокоишься? — заметил Митрофан. — Да и откуда прознал об этом, раз голова тайно все провернуть хочет?
Добрыня как-то недобро посмотрел на мешу и процедил сквозь зубы:
— Вот еще, ответ перед нечистью всякой держать…
— Погоди, Добрынюшка, — настороженно прервала его мигом посерьезневшая Ялика. — Митрофан ведь дело говорит.
Сердито нахмурившись, так, что брови сошлись на переносице, Добрыня вновь принялся негодующе поглаживать бороду.
— А голова и меня звал, — раздраженно пояснил он. — И все бы ничего, да на дело это из казны деньги тратятся без меры. Того и гляди, весь город по миру пойдет.
— Ну, а тебе-то что? — не унимался меша. — Ты человек простой, служивый, знай, службу неси да не суй нос куда не следует.
Потерявший остатки самообладания Добрыня, покраснев от захлестнувшей его волны гнева, с такой силой впечатал огромный кулак в ни в чем не повинный стол, что находившаяся на нем посуда жалостно звякнула, а сидевший в корчме люд мигом повернул головы в сторону тяжело дышащего богатыря. Меша же, подпрыгнув на месте, прижал уши к голове и угрожающе оскалился. Даже Горбыль на секунду выглянул из кухни — проверить, не буянить ли удумали гости. Впрочем, натолкнувшись на звериный взгляд Добрыни, он тут же предпочел ретироваться, скрывшись за дверью. Остальные посетители тоже решили сделать вид, что ничего не произошло. Мол, с кем не бывает, ну ссорятся голубки влюбленные — так-то обычное дело.
— Да он мне как отец, — сквозь зубы зло прорычал здоровяк, уставившись в пустоту перед собой. — Вместе в дружине княжей служили на пограничье, вместе кровь по заставам проливали, вместе в Пересечень, как службу закончили, и пришли. Он вскоре головой городским сделался, а я, следом, старшим над дружиной.
С трудом совладав с гневом, Добрыня с надеждой посмотрел на Ялику.
— Поговорила бы ты с ним, пресветлая, — чуть ли не жалостливо взмолился он. — Меня Никодим и слушать не желает, а тебя, может, и послушает. Отговори его, богами прошу. Не за себя ведь, а ради блага друга ближнего. Если нарочитые мужи прознают, куда он монету звонкую из казны тратит, так не сносить ему головы.
— Да уж, друже, — неторопливо протянула Ялика, задумчиво разглаживая складки на сарафане. — Никодим твой, и вправду, головой скорбен. Как он Индрика-то ловить удумал? Ведомо же даже дитю неразумному, что зверь этот не по тучным пастбищам ходит, а у самых костей земли, там, куда смертным путь и вовсе заказан. Да и сомневаюсь я, что есть сила на земле, Индрика удержать способная.
— Ну, так ему и скажи об этом, — эхом отозвался Добрыня, пожав плечами. — Ты же ворожея, как никак, да и город своим умением уберегла — авось, твое слово да повесомей моего окажется.
Кивнув своим мыслям, Ялика решительно встала, чуть не опрокинув пустую кружку, застывшую в хрупком равновесии у самого края стола.
— Пойдем, Добрынюшка, поговорим с головой, что ли, — решительно заявила она, бросив задумчивый взгляд на явно обрадовавшегося здоровяка.
— Ну, вот дуреха, — разочарованно пробормотал меша. — И что мне с ней делать? Вечно в неприятности встревает всякие.
Сердито мотнув ушами, он кинулся следом за ворожеей, вышедшей из корчмы в сопровождении приободрившегося Добрыни. Чуть не получив закрывающейся дверью по носу, раздраженно мяукающий кот юркнул за порог под насмешливыми взглядами оставшихся посетителей.
Город, казалось, даже не заметил страшных событий трехдневной давности. Все также деловито сновал люд, занятый повседневными делами, все также драли глотки всевозможные зазывалы, и все тот же вездесущий печной дым, подчиняясь воле налетевшего ветерка, то и дело накрывал своими удушливыми объятиями улицы, заполненные беспечными обывателями. Лишь кое-где внимательный взгляд мог наткнуться на печальную избу, одна из стен которой, согласно древнему обычаю, была разобрана, чтобы вынести умершего, а затем и проводить его дух в иной мир, доверив жаркому пламени погребального костра бездыханное тело. Впрочем, подобные дома встречались нечасто. Да и выглянувшее, наконец, солнце, разогнавшее своими ласковыми лучами хмарь, устлавшую серой пеленой небо, заставило отвлечься от тягостных дум и печалей. Стараясь не отставать от уверенно рассекающего толпу Добрыни, Ялика незаметно для себя начала как-то совсем по-детски радоваться теплу светила и забавам его вечных спутников, солнечных зайчиков, беспечно игравших то на стенах домов, то на хмурых озабоченных лицах прохожих. Даже устроившийся на плечах ворожеи Митрофан, ворчливо сетующий на ее глупость, в конце концов успокоился и добродушно заурчал.