Не простивший обиды бесенок тут же оскалился.
— Я же не о людях толкую, тугодум, — прошипел он и, жалобно посмотрев на задумавшуюся ворожею, проканючил, выразительно скосив глаза на богатыря. — Может, ну его, дуболома этого?
— Значит, так и не нашел никого? — сделав вид, что не заметила намеков кота, спросила Ялика.
— И нет, и да, — уклончиво ответил меша. — Домовика углядел, только тот разговаривать не захотел даже. Меня увидел, сразу же за угол дома тикать бросился. И след простыл. Я еще подумал, чего-то это домовик по двору шляется, они ж обычно из дома ни ногой…
— А сколько лет Никодиму? — вдруг совсем невпопад спросила ворожея, буравя взглядом растерявшегося от такого внимания Добрыню.
— Да в прошлом году шестой десяток пошел, — буркнул тот.
— А выглядит, как глубокий старик.
— Всяко бывает, — пожал плечами богатырь.
— Мнится мне, — задумчиво протянула ворожея, отрешенно уставившись в небо, — я догадалась, зачем Никодим Индрика изловить собрался.
И меша и Добрыня недоверчиво округлили глаза. Заметив это, Ялика мягко улыбнулась.
— Тот, кого ты, Митрофан, видел — вовсе не домовик, а, похоже, хованец, — пояснила она.
— Это что за нечисть такая? — непонятливо переспросил богатырь, принявшись теребить многострадальную бороду.
— А что, сходится, — обрадованно заключил меша после недолгих размышлений. — Ни амбарник, ни дворовой с этим поганцем рядом жить не станут, потому-то так и пусто в никодимовом доме. Да и сам Никодим уж больно стар для своих лет.
— Видать, хованец из него силы и тянет, смерть приближая, — подтвердила Ялика.
— Так, а Индрик-то почто сдался? — недоумевая, поинтересовался Добрыня.
Ворожея горько усмехнулась, а меша скорчил презрительную гримасу, всем своим видом давая понять, что он думает об умственных способностях богатыря.
— Эх, друже, — вздохнула Ялика. — Хованец — существо, конечно, зловредное, душу того, кому служит, после смерти хозяина себе прибирает. Да вот только, пока тот жив, будет его всячески облагодетельствовать, ни в чем потребности хозяин знать не будет до самой смерти. Никодим твой как-то заставил хованца себе служить, а как время расплачиваться пришло, то задумал договор нарушить — жить-то охота. Духа этого только гром погубить и может, да не простой гром, а тот, что в себе силу кузницы Сварога-прародителя несет.
— Ну, а Индрик-то при чем? — Так и не догадался наморщивший лоб Добрыня.
— Вот дурень, — огрызнулся меша, от греха подальше прячась у ног ворожеи.
— Когда Сварог в своей кузне небесной мир творил, — принялась терпеливо объяснять Ялика, заметив, как посмурнел после слов бесенка богатырь, — то первым его детищем был Индрик, потому-то все остальные звери ему кланяются, а в роге Индрика грохот молота и наковальни заключен, им он проходы для воды под землей прокладывает, громом твердь земную раздвигая.
На мгновение Ялика осеклась, задумавшись, и, раздосадовано вздохнув, спросила, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Знать бы только, кто Никодима на это надоумил?
— Не помощник я тебе тут, — отозвался Добрыня, понуро опустив голову.
Посмотрев на него, Ялика вдруг ласково улыбнулась.
— Верно, — кивнула она, соглашаясь, и вдруг, с чувством прильнув к здоровяку, ласково обняла его. Смутившийся Добрыня, мигом потеряв дар речи, покраснел, неловко пряча взгляд. Заметив его растерянность, Ялика весело рассмеялась и, встав, на цыпочки, нежно поцеловала того в ощетинившуюся непокорной бородой щеку.
— Ты лучше домой ступай, — как бы невзначай бросила она. — Вернусь, все расскажу. И не спорь, я одна пойду.
Растерявшийся Добрыня только и смог, что согласно кивнуть. Ловко подхватив огорошенного поведением девушки кота, Ялика, не прекращая улыбаться, скрылась в корчме, мягко прикрыв за собой дверь и оставив окаменевшего Добрыню в одиночестве. Тот постоял еще пару минут, глупо пялясь в пустоту перед собой и рассеянно потирая щеку, а потом, вмиг посерьезнев и бросив задумчивый взгляд на закрытую дверь, решительно развернулся на месте и пошел прочь от корчмы.
Отказавшись от настойчивых предложений Горбыля отужинать, Ялика поднялась к себе в комнату. Умывшись под хитрым прищуром меши, не сводившего с нее пытливых глаз, ворожея, ни слова не говоря, отправилась спать. Недоумевающий бесенок хотел было что-то сказать, но, когда девушка затушила лучину, передумал и, тяжко вздохнув, грациозно запрыгнул на подоконник. Устраиваясь поудобнее, он долго и шумно ерзал на месте, а потом, свернувшись клубком, притворился спящим, продолжая внимательно наблюдать за беспокойно ворочающейся в кровати ворожеей из-под полуопущенных век.
Проснулась Ялика незадолго до рассвета, когда побледневшая луна уже приготовилась уступить свое место на небосводе яркому дневному светилу, а колючие звезды померкли, медленно убегая прочь от неспешно наливающегося багрянцем горизонта.
Наскоро собравшись, ворожея попыталась растолкать мирно посапывающего мешу, но тот, сонно зевнув, тут же перевернулся на другой бок и снова беззаботно захрапел. Недовольно нахмурившись, Ялика просто спихнула его с подоконника.
— Хватит дрыхнуть, лежебока, — беззлобно проворчала девушка, накидывая на плечи приобретенный вчера плащ. На мгновение Ялике почудилось, что вышитые на нем руны будто бы налились серебром и таинственно замерцали в неверном предрассветном сумраке.
— Ладная вещица, — чуть ли не с восхищением заметил лениво потягивающийся бесенок.
— Ты мне зубы-то не заговаривай! — отозвалась ворожея, с любопытством разглядывая медленно затухающее свечение, исходившее от рун. — Ты со мной идешь, или так и будешь бессовестно дрыхнуть, как давеча?
— Конечно, с тобой пойду, — гневно сверкнув глазами, буркнул меша и пробормотал едва слышно: — Оставишь ее, как же! Опять влезет туда, куда не следует.
Боясь опоздать, Ялика в сопровождении легко бегущего рядом Митрофана пронеслась по пустынным улицам все еще спящего города, словно ласковый весенний ветерок над цветущим полем. Друзья оказались у ворот как раз в тот момент, когда приветливое солнце наконец-то неспешно вынырнуло из-за горизонта, нежно обняв своими теплыми лучами коньки крыш окружающих домов.
К немалому удивлению ворожеи, Никодим, облачившийся в кольчугу наподобие той, что носил Добрыня, ждал ее в одиночестве. Ялике сразу же бросилось в глаза, что доспех для пожилого мужчины был тяжеловат. Выглядевший изможденным Никодим словно бы пригибался к земле, понуро опуская плечи и съеживаясь под не таким уж и большим весом. А когда мужчина, заметив спешащую девушку, неловко сделал шаг навстречу, то ножны меча самым коварным образом больно стукнули его по колену, заставив в сердцах чертыхнуться и поморщиться.
— Решилась-таки, — как-то печально улыбнулся Никодим. — Авось, подсобишь, как-никак, человек знающий.
— А ты один идти за Индриком собрался? — не скрывая ехидства, поинтересовалась Ялика.
Никодим неприязненно поморщился, бросив исподлобья тяжелый взгляд на ворожею.
— Нет, — коротко ответил он несколько брезгливо. — Идем.
Без каких-либо заминок путники миновали городские ворота, направившись по широкому тракту, пыльной змеей вьющемуся среди все еще дремлющих полей, в сторону настороженно темнеющего у горизонта леса.
Двое стражников, несших у ворот караул и оттого маявшихся от безделья, проводили медленно удаляющиеся фигуры ленивыми взглядами.
— Куда это голова собрался? — вяло спросил один из них, самозабвенно ковыряясь в ухе давно немытым пальцем.
— Тебе-то какое дело? — нехотя отозвался другой. — Знай, службу неси.
Внимательно изучив содержимое, извлеченное из уха, первый стражник вздохнул, брезгливо вытер палец о штанину и, от души сплюнув, мечтательно заявил:
— Скоро сменщики придут, а там уж можно будет в трактире пару кружек медовухи пропустить.
— А ведь ладная мысль, — немного подумав, отозвался второй, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. И никто из них не заметил сумрачную фигуру, неслышно прокравшуюся у них за спиной и тут же растворившуюся в высоких зарослях придорожных кустов. Лишь горделиво рассекающий небесные просторы сапсан, с первыми лучами солнца отправившийся на охоту, обратил внимание на едва заметное движение, потревожившее покрытые вездесущей придорожной пылью ветви кустарника. Хищно рухнув вниз, он разочарованно заклекотал, не обнаружив добычи, и перед самой землей, расправив крылья, снова взмыл высоко в небо.
Несмотря на то, что Никодим казался старым и изможденным, Ялика с трудом за ним поспевала. Быстро выбившийся из сил Митрофан, как и всегда, устроился у ворожеи на плечах, блаженно намурлыкивая той в ухо какую-то задорную мелодию. У самой опушки, там, где тракт скрывался в глухой чащобе, путников уже ждали. Трое бородатых мужчин неопределенного возраста, чей внешний вид и злорадные ухмылки более всего напоминали бандитов, обирающих на большаках незадачливых путников, безмолвно вынырнули из тихого лесного сумрака. Двое остались стоять, перегородив дорогу и выразительно поигрывая дубинками, а третий, самый рослый и крепкий, сделал пару шагов навстречу Никодиму, широко раскинув руки для дружеских объятий.
— Кого это ты привел? — будто отхаркиваясь, прохрипел он, окинув ворожею цепким колючим взглядом. На секунду Ялике показалось, что в холодных, будто бы мертвых глазах мужчины промелькнула затаенная угроза и какая-то ядовитая животная ненависть.
— Это та самая ворожея, что город от хвори спасла, — пояснил Никодим, неприязненно уклоняясь от объятий. — Ялика. Всяко подсобит в нашем деле.
— А… — безразлично пожал плечами мужчина и протянул руку ворожее. — Ялика, значит. А меня Охотником кличут.
Ворожея, сделав вид, что не заметила протянутой руки, молча отступила на шаг назад. Сидевший у нее на плечах меша угрожающе оскалился.
— Ну, как знаешь, — расплылся в хищной неприятной улыбке Охотник. — Не велика беда.
Отрывисто кивнув своим заскучавшим было товарищам, он, больше ни слова не говоря, нырнул в лесную чащу, скрывшись среди могучих зарослей подлеска. Ялика и Никодим непонимающе переглянулись и кинулись следом. Компаньоны Охотника выждали пару мгновений, воровато оглядываясь по сторонам, и, хищно ухмыльнувшись, последовали за ушедшими.
— Может, ты посвятишь меня в подробности всей этой затеи? — Недовольно спросила Ялика, когда ей наконец-то удалось догнать Охотника, проворно лавирующего среди древесных стволов и ловко уклоняющегося от вездесущих ветвей кустарника, так и норовивших оцарапать или хлестко ударить по лицу или рукам.
— А Никодим не рассказал? — как будто удивившись, переспросил мужчина, неожиданно галантно придержав перед ворожеей очередную ветвь. Ялика молча покачала головой.
— Здесь недалеко, — нехотя принялся объяснять Охотник, — болото есть, огромное, что твой океан, топкое да непроходимое — мигом увязнешь, и поминай, как звали. Места там гиблые, а потому туда никто и не захаживает. Только я тропку потаенную знаю. По ней можно до кургана древнего дойти, такого древнего, что он, наверное, еще сотворение земной тверди помнит. А на его вершине дольмен есть, от времени и непогоды рассыпался уже весь почти. В нем вход в туннели, что к подземной реке ведут. Река эта в озеро впадает, куда Индрик-зверь воды испить каждый день приходит.
— Идем туда, незнамо куда, — недоверчиво хмыкнула Ялика.
— Ну почему же, — неопределенно пожал плечами мужчина. — Бывал я там, да и зверя чудного видел своими глазами.
Явно что-то недоговаривающий Охотник задорно подмигнул ворожее.
— Ребята, вот, соврать не дадут. Правда? —
Идущие чуть позади ребята как-то по-идиотски заулыбались и дружно закивали головами, будто фарфоровые болванчики, что так любили привозить с далекого Востока купцы.
— Ну, хорошо, — не стала спорить Ялика. — Пусть так. А Индрика ты чем ловить удумал? Всякий знает, что никакие путы его не удержат. И людей он чурается, ближе, чем на полет стрелы не подойдет.
Охотник скабрезно осклабился и заржал.
— Легенды гласят, — давясь мерзким смехом, заявил он, — что любит зверь дев, мужской ласки не ведавших. Уж так любит, что естество свое сладострастное по земле волочить начинает, едва такую издалека заприметит. Да только где нынче дев таких сыщешь?
Ялика смутилась, заливаясь пунцовой краской, и с некоторой опаской посмотрела на Охотника, который, ничуть не стесняясь, ощупал фигуру ворожеи неуютным оценивающим взглядом и тут же отвел глаза в сторону, чтобы скрыть разгоревшуюся в них звериную похоть.
— Да не бойся ты, — беззаботно махнул он рукой. — Есть средство куда как вернее. Придем, сама увидишь.
— Уж больно ты много для разбойника знаешь, — ожесточенно заметила Ялика и неприязненно спросила: — Я ж ведь не ошиблась в том, как ты и дружки твои на хлеб зарабатываете?
— На зверя лесного охотимся, тем и живем, — коротко бросил мужчина, мигом растеряв всякое желание продолжать беседу.
Презрительно скривившись, словно ворожея своими словами нанесла ему невыносимое оскорбление, Охотник легко перемахнул через поваленное дерево, и, не останавливаясь, пошел, как ни в чем не бывало, дальше, предоставив Ялике возможность самой разбираться с оказавшимся на пути препятствием.
— Ты что, и вправду решила вот этим вот помогать? — разъяренно зашипел ей в ухо меша. — Они же зверя сгубят, недорого возьмут, да и тебя заодно.
— Тихо ты, — едва слышно оборвала его ворожея, неловко перебираясь через заросшее скользким мхом и лишайниками бревно. — Надо для начала понять, что они задумали, чую, все не так просто, как Никодим считает…
Ялика осеклась, заметив, что один из дружков Охотника как-то недобро поглядывает в ее сторону, явно пытаясь расслышать, что там бормочет себе под нос увязавшаяся с ними деваха. Приветливо улыбнувшись, ведунья сделала вид, что просто решила приласкать умостившегося на плечах кота. Разбойник в ответ ощерил редкие зубы, но взгляд отводить не стал. Меланхолично поглаживая мешу, ворожея прошла мимо, но еще какое-то время чувствовала, как лиходей недоверчиво пялится ей в спину, следуя буквально по пятам.
Повисшее тугой пеленой зловещее молчание нарушал лишь сухой хруст веток под ногами, вкрадчивое шуршание потревоженной листвы, да редкие вскрики лесных птиц. Охотник, явно замысливший недоброе, не соврал. Болото оказалось недалеко. Яркое, с трудом пробивающееся сквозь плотные древесные кроны, солнце едва преодолело четверть своего обычного дневного пути, как под ногами путников жадно зачавкала насыщенная влагой земля. Частокол могучих лесных великанов сначала поредел, а потом и вовсе сменился зарослями высокого камыша да редкими белоствольными березами, приветливо вторящими шелестом раскидистых крон задорному кваканью лягушек и назойливому гудению приставучего комарья.
— Дальше идем след в след, — нарушил гнетущее молчание вдруг остановившийся проводник.
Когда все остальные сгрудились у него за спиной, толкаясь и мешая друг другу в бесполезных попытках не набрать в обувь вонючей болотной жижи, он указал пальцем на виднеющийся вдали заросший грязно-бурой травой высокий, чуть ли не до самого неба, холм, на вершине которого с трудом можно было углядеть груду камней. Должно быть, это все, что осталось от дольмена, о котором разбойник поведал Ялике по пути к болоту.
— Нам туда, — пояснил он свой жест и смело шагнул вперед. Против ожидания, как того искренне хотела бы ворожея, мужчина не ушел с головой в разверзшуюся под ногами трясину, заросшую обманчивой ряской.
— Тут, под водой, плиты каменные, — самодовольно заявил он и для подтверждения своих слов подпрыгнул на месте, обдав остальных зловонной тучей крупных брызг. — Навроде дороги. Ее, должно быть, проложили тогда же, когда и курган возводили, к нему она и ведет. Петляет только сильно. Так что в сторону ни ногой. Как так получилось, ведать не ведаю, а по сторонам от дороги трясина бездонная. С головой уйдете и охнуть не успеете, никто не поможет.
— И откуда ты такой всезнающий выискался? — недовольно буркнула Ялика.
Охотник зло посмотрел на нее и процедил сквозь зубы:
— Мнится мне, девчуля, что Никодим тебя с собой взял не для того, чтобы чужие секреты вызнавать.
Задумчиво молчавший все это время голова остервенело заиграл желваками и, наклонившись к самому уху ворожеи, ожесточенно прошептал:
— Мешать удумаешь — зарублю, так и знай, — он выразительно скосил глаза на висевший у него на поясе меч, сжав рукоять так, что побелели костяшки пальцев.