— Встретимся здесь на закате, — сказал Бо, схватив серебристый гаечный ключ, лежавший в траве неподалёку, и направился к своему грузовику. Он ослепил меня улыбкой с ямочками, из-за которой мою грудь затопило оглушающее сердцебиение.
Каждый шаг к дому был похож на увязание в паутине липких эмоций. Я чувствовала их. Повсюду. Во мне и вне меня. В моих волосах. На моей коже. То, как скоро они доберутся до меня, запутавшуюся и пойманную в их сети, было лишь вопросом времени. Моя голова уже наполнилась разными причудливыми мыслями, сердце бешено колотилось, и я снова превращалась в школьницу, влюбившуюся в Бо.
Бо Мэйсона – юношу, который уничтожил моё нежное сердце. Юношу, который отправил меня в штопор скоропалительных решений и заставил отчаянно пытаться бежать от всего на свете, что отдалённо напоминало мне наше время вместе.
Мне стало смешно оттого, что после всего, что я сделала, чтобы избавиться от влечения к нему, я снова вернулась к тому, с чего всё началось. Я поднялась по лестнице в дом, проводя руками по грубо отёсанным перилам, и покачала головой.
Бо уже обманул меня однажды…
И обманет снова…
∙ ГЛАВА 24 ∙
БО
Захлопнув капот грузовика, я сошёл с пандуса и направился внутрь, чтобы умыться. Слабый голос Дакоты эхом отражался сверху, и это, похоже, был рабочий звонок.
Эта девушка всегда работает.
Она была такой с юного возраста, устроившись в пятнадцать лет помощником печатника в местную газету. К тому времени, как Дакота перешла в старшую школу, она доросла до того, что ей доверили оформлять раздел частных объявлений.
Я шагнул в душ, и пока проигрывал предыдущую ночь с идиотской ухмылкой на лице, моя голова была полна всевозможными неприличными мыслями. Любить Дакоту было самым лёгким делом в моей жизни, а заниматься с ней любовью – самым естественным.
Благодаря тому, что моё имя стало известным и приходилось каждую ночь останавливаться в новом городе, я никогда не испытывал недостатка в симпатичных девушках, предлагающих согреть мою постель. В прежние дни такое внимание было приятным. Но всё быстро приелось. А потом я встретил Дейзи.
— Никто никогда не полюбит тебя так, как я, Бо, — говорила Дейзи со слезами на глазах в тот вечер, когда я разорвал нашу помолвку. — Не знаю, из-за кого ты стал таким, но на всей земле не найти никого, кто был бы настолько глуп, что смог бы полюбить человека с таким чёрным сердцем, как у тебя. Никто, кроме меня. — Я сидел, откинувшись назад, как придурок, молча наблюдая, как она запихивает одежду в чемодан и вслух ругает себя за то, что вообще влюбилась в меня.
Практически до двадцати пяти лет я был открыт для всего нового и пытался выкинуть на хрен Дакоту из своей головы. Мне казалось, что, оставив её, я причиню больше боли себе, а не ей. Я говорил себе, что она была стойкой маленькой девушкой со взрывным характером, которую быстро приберёт к рукам какой-нибудь симпатичный молоденький студент из колледжа.
В первый раз, когда я трахнул женщину, которая не была Дакотой, обещания, данные друг другу тем летом под звёздами, так громко звучали в моей голове, что у меня чуть не пропал стояк. Никогда не забуду черноволосую девушку, которая прыгала на моём члене и выкрикивала моё имя со слезами, струящимися по её лицу от счастья, что я воплотил её маленькие мечты. То, что я имел такую власть над кем-то в столь юном возрасте стало для меня поворотным моментом, и, будучи простым парнем с фермы из маленького городка в Кентукки, я не был готов иметь дело с таким влиянием и зрело им пользоваться.
Тем не менее, как только черноволосая красавица довела меня до кульминации, я немного умер внутри. И когда всё закончилось, я глотнул хорошего кентуккийского бурбона, чтобы заглушить чувство вины, и отключился.
Во второй раз было легче.
И в третий.
Дакота поступила в университет, а на меня обрушилась вся слава и все деньги мира. Я никогда не планировал ничего из этого, и, конечно, никогда не думал, что это в итоге превратит меня в эгоистичного двадцатилетнего ублюдка, который обратил обещания, данные им милой девушке, в пустое место.
И всё равно мудак, которым я стал, никогда не переставал любить Дакоту, но он, чёрт возьми, её не заслуживал. И по этой причине я держался от неё подальше.
К тому времени, как я вымылся и вышел на улицу, Дакота уже ждала меня, прислонившись к грузовику. Она стояла, согнув ногу и упершись ею в покрышку с белой полосой.
— Запрыгивай, красавица, — произнёс я с нарочитой медлительностью, вытаскивая ключи из кармана джинсов.
— Скажешь, куда собираешься меня везти? — спустя минуту спросила она, похлопав ресницами, и пристегнула ремень безопасности.
— Скоро увидишь, — переключив передачу, я повернул грузовик за угол, и мы поехали по мощёной дороге, ведущей к обзорной площадке.
Глухой переулок, застроенный особняками «Макмэнсон», не выглядел таким живописным, как в то время, когда это был укромный уголок, уединённый и заросший лесом, но здесь повсюду всё ещё можно было обнаружить знакомые места.
— Обзорная площадка, — уголки губ Дакоты приподнялись, как будто в её голове замелькали множество ночей, когда мы медленно танцевали здесь, перед фарами моего грузовика. — Посмотри на все эти дома. Такое убожество.
Я обогнул этот район и направился на север. В последние месяцы я открыл для себя новое местечко под названием «Перевал Гикори». Такое же, с нетронутым лесным массивом, оно было практически точной копией нашего старого места.
Остановившись и поставив машину на ручник, я включил фары и кивнул Дакоте, чтобы она ждала меня перед грузовиком. Подавив усмешку, она повиновалась моему молчаливому приказу, и через тридцать секунд мои руки уже сжимали её бедра, а её голова покоилась на моих плечах.
— У нас не так много времени, аккумулятора хватит ненадолго, — сказал я, — но пока ты здесь мне хотелось с тобой потанцевать.
Она вздохнула с таким счастливым видом, что мне показалось, будто у нас ещё осталась надежда. Я вдохнул тёплый, свежий аромат, который исходил от её прелестной головки.
— Нам нужна музыка, — сказала она задумчиво.
— Нет проблем, — ответил я и стал напевать тихую мелодию. Слова звучали в моей голове, но мелодия журчала в груди, призывая Дакоту растаять в моих руках. И все три минуты она танцевала, слившись со мной.
— Знаешь, я ведь уезжаю завтра утром, — сказала она, когда песня закончилась. Дакота отстранилась, но мои руки потянулись к ней, поймали её кисти и переплели наши пальцы. Я не мог заставить себя её отпустить. Ещё нет.
— Останься, — это не было просьбой.
— Ты же знаешь, что я не могу, — она засмеялась, наклонив голову и вглядываясь вдаль. Забавно, что всего несколько дней назад она была ледяной королевой с непроницаемым лицом, которая сопротивлялась всему, что касалось меня, а теперь позволила мне обнять себя и раскрылась, как весенний цветок.
— Я никогда никого не любил так, как тебя, — сказал я, понизив голос и стиснув зубы. — И никогда не полюблю. Ты предназначена для меня, Дакота.
∙ ГЛАВА 25 ∙
КОКО
— Вот и она, — объявил Харрисон, когда я втащила чемодан в квартиру. — Героиня дня.
На его лице отразилось чрезмерное возбуждение, которого я не наблюдала у него с тех пор, как… я даже не помню когда.
— Осмелюсь предположить, ты скучал по мне? — я положила сумочку на старинную мраморную буфетную стойку, которую Харрисон подарил мне на нашу первую годовщину свадьбы. Мы нашли её в антикварном магазине в Хэмптоне, и предположительно она когда-то принадлежала Кеннеди.
Он стоял, засунув руки в карманы, его щёки порозовели, стоило ему пройтись по мне взглядом с головы до ног. Потом он бросился к моему чемодану.
— Подожди, давай помогу.
Я подавила желание спросить, что это на него нашло. Казалось, будто я покинула Манхэттен и оставила бывшего мужа-скрягу, изводившего меня мелочной опекой, а вернувшись, обнаружила, что он кардинальным образом изменился и превратился в удивительного мужчину, к которому я когда-то привязалась.
Он был удивительным, но и только. Я поняла это, когда в день свадьбы шла к алтарю. В самом потрясающем платье от-кутюр, подчёркивающем все мои изгибы, и с букетом свежих пионов в руке. И когда я посмотрела на своего жениха, меня затопило болезненное чувство, потому что видела я лицо человека, которого не могла разлюбить даже после нескольких нелёгких лет.
— Я заказал еду на дом, — сказал Харрисон после того, как отнёс мою сумку в комнату и вернулся. Он последовал за мной в гостиную, где я рухнула на диван. — Твои любимые блюда. Специальный номер четыре от «Счастливой панды».
— Ты хорошо себя чувствуешь? — поддела я его.
Харрисон опустился в кожаное кресло, не сводя с меня глаз. Я ожидала, что он начнёт расспрашивать меня о Кентукки или о том, как прошло интервью, или что я записала на пленку, но он только сидел и смотрел на меня.
— Я договорился о встрече с доктором Голдберг, — сказал он, нарушив молчание. Как-то мы с мужем уже пытались посещать семейного психолога. Часовая сессия закончилась тем, что доктор Голдберг сказала, что ни один из нас не вкладывал достаточно сил для сохранения нашего брака, и это не стоило того, чтобы она нам помогла.
— Харрисон, — склонила я голову набок. — Мы не женаты. Зачем ты это сделал?
— Коко, — ответил он, спародировав мой тон. — Может, мы и не женаты, но мы всё ещё можем спасти наши отношения. Я хочу вернуть то, что у нас было. Я скучаю по этому. И разлука с тобой на этой неделе заставила меня понять, что ты та девушка, за которую стоит бороться. Мне жаль, что я недостаточно сильно боролся за тебя.
— Харрисон.
— Пожалуйста, — его глаза вспыхнули с отчаянной решимостью. — Последние два года мы только и делали, что метались туда-сюда, но это должно прекратиться. Мы взрослые люди. Пора или мочиться, или слезть с горшка.
— Элегантно, — засмеялась я, вставая.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, — фыркнул он, встал и шагнул ко мне, взяв мои руки в свои. Возможно, на пике нашей супружеской жизни у нас и была непреодолимая физическая страсть друг к другу, но эмоционально мы никогда не были близки. И, в конце концов, мы поняли, что любим свою работу больше, чем друг друга.
— Перестань, не надо. Я целый день была в дороге. Я устала.
— А как же то, что случилось в прошлом месяце? — спросил он, имея в виду ту ночь, когда мы выпили по бутылке вина, и одно привело к другому. Тогда это показалось достаточно невинным, и моё физическое влечение к Харрисону всё ещё было необузданным и бесспорным, несмотря на расторжение нашего брака. Секс с ним всегда был шоколадным тортом. Удовольствие с оттенком вины. Особый повод полакомиться десертом.
— Это... — пожала я плечами. — Что было – то было.
— Так что, мы пойдём на консультацию? Мы можем попробовать ещё раз?
— С чего вдруг, Харрисон? Если честно, ты меня пугаешь. Ты не можешь снова стать занозой в заднице и обсуждать со мной эти вещи.
Я протиснулась мимо него и направилась прямиком в свою комнату.
— Это из-за него, да?
Я резко остановилась, как кролик перед собакой, и спросила его, даже не обернувшись:
— Что, прости?
— Из-за Бо, — имя Бо, произнесённое в моём доме устами Харрисона, прозвучало резким диссонансом. — На днях разговаривал с твоей матерью. Она рассказала о твоей маленькой истории с Бо.
Моя мать не знала и половины того, что произошло между мной и Бо, но я могла только догадываться, что она сообщила Харрисону. Никогда не имея злых намерений, эта женщина просто любила посплетничать и навести шороху.
— Твоя мать сказала мне, что вы с Бо раньше встречались. Сказала, что ты была очень расстроена, когда он тебя бросил, — Харрисон своим тоном словно приставил ко мне остриё ножа.
Чёрт возьми, мама.
Она ещё во времена, когда я была маленькой, разворошила как-то раз осиное гнездо, сказав двум разным мужчинам, что они были моими отцами, чем привлекла к себе всеобщее внимание и стала предметом пересудов во всём городе. Когда я подросла и стала чертовски похожа на Бобби Эндрюса, мама вцепилась в него изо всех сил, удерживая рядом до того дня, когда он разбился на мотоцикле под Луисвиллом.
— Он не бросал меня, — поправила я его. — Я поступила в колледж и уехала, поэтому мы решили расстаться.
— Потом он стал знаменитым музыкантом, а ты попыталась построить карьеру, чтобы чувствовать себя лучше. — Уродливая часть личности Харрисона до сих пор была жива и здорова. За всё время нашего знакомства я видела его таким всего несколько раз, и когда он говорил со мной таким тоном, это всегда давило мне на сердце и окрашивало небеса в красный цвет. — Так вот почему ты захотела заняться журналистикой, Коко? Потому что это был единственный способ стать известной и показать своему бывшему парню, что ты можешь добиться успеха и без него?
— Всё. Совсем. Не. Так. — Я повернулась к нему лицом, и слова заскрипели у меня во рту, как наждачная бумага. Это была правда. Когда мы росли, у нас никогда не было кабельного телевидения. В нашем доме мы, по большей части, смотрели основные сетевые новостные программы. Моим кумиром была Барбара Уолтерс. Я включала субтитры и практиковалась в чтении новостей перед Эддисон и множеством чучел животных.
— Так и есть, верно? — от души рассмеялся Харрисон, подойдя к мини-бару и налив себе стакан односолодового виски «Гленфиддих». — Боже, Коко, мы словно в средней школе.
Я мысленно проклинала мать за то, что она совала нос не в своё дело. И почему эти двое вообще разговаривали?
— Но вся эта фигня с ревнивым бывшим мужем действительно малопривлекательна, — я скрестила на груди руки и расправила плечи. Мы не были женаты, и у меня не было отношений с Бо. И вообще я ни черта не должна объяснять или оправдываться.
Харрисон запрокинул остатки виски в горло и с грохотом поставил хрустальный стакан на стол. Его глаза встретились с моими, и он рванул ко мне, как огонь, стремительно взмывающий ввысь.
— Я всё ещё люблю тебя, чёрт возьми, — он заключил моё лицо в дрожащие ладони. — Как представлю тебя с... с этим деревенщиной, с этим ковбоем... Только представлю на тебе его руки, его рот... представлю, как он касается твоего тела…
Его глаза вспыхнули, как блики на осколках разбитого зеркала, будто человек, который только что всё потерял, вдруг выяснил, чего он так хотел.
— Я люблю тебя, Коко, — выпалил он. — Мы принадлежим друг другу. Мы с тобой сделаны из одного теста. Я понял это в тот момент, когда впервые увидел тебя на прослушивании.
Он работал на местной новостной станции в Нью-Йорке, а я пробовалась на позицию ведущего утренних новостей. Я тогда не получила работу, но он позвонил и предложил помочь мне поработать над некоторыми вещами. Этот привлекательный продюсер был на несколько лет старше меня. Он окружил меня такой лаской, что я почувствовала возбуждение и волнение, которых никогда прежде не знала. Вот тогда и случилось чудо.
— Мы неплохо провели время, Харрисон, — сказала я, чувствуя на лице его дыхание с лёгким запахом виски. Наши губы застыли в каких-то сантиметрах друг от друга, как будто он был в двух секундах от того, чтобы снова заявить на них свои права.
Реальность ударила ближе к середине второго года нашего брака, когда работа прочно заняла первое место, и все его слова и поступки, которые когда-то пробуждали во мне бабочек, внезапно стали казаться преувеличенными и надуманными. Вот тогда чудо закончилось.
— Мы недостаточно сильно старались, — сказал Харрисон. — А должны были стараться лучше.
Пока жива, никогда не забуду всеобъемлющее чувство облегчения, нахлынувшее на меня, когда я уходила с ним с того сеанса терапии. Мы вошли в это здание как супруги, испытывающие трудности в браке, а вышли из него как новые старые друзья. Он держал меня за руку всю дорогу домой, и мы провели большую часть вечера, вспоминая наши лучшие дни. В тот вечер мы пролистали наш свадебный альбом и распили бутылку вина, а потом переоделись в спортивные костюмы, и я помогла ему перебраться в комнату для гостей.