— Итак, расскажи мне, что я пропустил, — нарушил я тишину в то время, как грузовик мотало и заносило по изрытой колеями дороге. Вопрос ударил мне в живот сильнее, чем я ожидал, когда произнёс его вслух. — Какой была твоя жизнь последние десять лет?
Она села прямо, откашлялась и поправила блузку.
— В основном всё было хорошо.
— В основном?
— Учитывая, с чего я начинала и как здесь оказалась, думаю, что мне удалось добраться до вершины.
— Не ошибусь, если скажу, что так и есть.
— Я окончила университет в Кентукки и отправилась прямиком в Нью-Йорк. Там познакомилась со своим бывшим мужем, когда проходила прослушивание в местном новостном шоу. Убедила Эддисон переехать и нашла ей работу. С тех пор я только и делаю, что работаю.
— Но ты счастлива?
— Счастлива, чего и следовало ожидать, — кивнула Дакота. — Когда я достигла первой вершины, то внезапно поняла, что этого недостаточно, поэтому продолжала подниматься всё выше и выше, ставя перед собой следующую важную цель, которая помогла бы мне раскрыться.
— Не всегда складывается так, как ты ожидаешь.
— Да, — провела правой рукой по бедру Дакота. — Возможно, после этого интервью меня повысят.
— Похоже, ты от этого не в восторге.
— Я в восторге, — сказала она, хотя и не очень убедительно. — Правда. Для меня это имеет огромное значение. Это результат всего, над чем я до сих пор работала. Единственное, что превзошло бы это повышение, — собственное новостное шоу в прайм-тайм.
— А я не сомневаюсь, если Коко Биссетт что-то задумает, она добьётся своего, — заявил я. — Но главный вопрос в том, чего хочет Дакота Эндрюс?
Я ожидал, что её настроение изменится, как ветер в штормовой день. Ожидал, что она шарахнется от меня или сердито набросится. Вместо этого она глубоко вздохнула и повернулась ко мне.
— Я всю неделю спрашивала себя об этом, Бо, — призналась она. — Я думала, что знаю. А теперь понимаю, что больше ничего не знаю.
Намёк на её протяжный кентуккийский выговор прозвучал как крошечное обещание, что, возможно, моя цель вернуть её больше не была нереальной.
— Я думала, что знаю, куда двигалась, — пожала она плечами. — Теперь же понимаю только одно: я застряла между тем, кто я есть, и тем, кем себя считала.
— И это совершенно нормально, — моя рука нашла её колено и, успокаивая, сжала его. — Тебе не обязательно всё время быть такой идеальной, и тебе не обязательно всё время решать все проблемы.
Даже в старшей школе Дакота была девушкой, которая придерживалась определённого порядка и имела амбиции. Она обладала личностью типа «А», которой характерны стремление работать и сильный дух соперничества, устанавливая для себя предельные сроки и взваливая на себя ответственность, чего никогда не могла сделать её мать. Я не мог винить девушку, которая воспитывала себя сама с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы понять, что у неё не было выбора в этом вопросе.
Чуть погодя полуденное солнце зависло на небе перед тем, как продолжить свой путь к горизонту, и я развернулся, направляясь обратно домой.
— У меня ещё остались кое-какие дела, — сказал я, когда мы подъехали к дому. В прошлом, когда мы встречались, она часто наблюдала за тем, как я выполняю работу по хозяйству. Каждый вечер пятницы, прежде чем я мог пригласить её на свидание, мне приходилось вычищать коровник или давать соль скоту. — Можешь посмотреть, если чувствуешь ностальгию.
Машину качнуло, и она натолкнулась на мою руку.
— Я пас. Мне нужно проверить электронную почту, а потом я хотела бы ненадолго съездить в город. Вернусь к ужину.
Я припарковался и поставил машину на ручной тормоз, после чего обнял её и поцеловал в нежную щёку.
— Когда ты вернёшься, я буду здесь.
Мы вылезли из машины, и я отступил назад, наблюдая, как покачивались её бедра, когда она возвращалась в дом, совершенно не осознавая, что похитила моё сердце.
И то же самое я намеревался сделать с ней этой ночью.
∙ ГЛАВА 22 ∙
КОКО
Прошлое
Шестнадцать часов тридцать четыре минуты. Так долго длились роды.
Три килограмма и двести грамм. Вот сколько весил мой ребёнок.
Семнадцатое мая, восемь сорок шесть вечера. Это была точная дата её рождения.
Трое. Столько людей знали о её существовании.
Я.
Ребекка.
Сэм.
— Хочешь её подержать? — спросила медсестра, подкатывая колыбель к моей кровати. На больничном столике рядом с огромным кувшином воды лежала нетронутой стопка документов об усыновлении.
Я смотрела на дочку, мирно спящую, завернутую в толстое фланелевое одеяло с логотипом «Мерси Дженерал Хоспитал».
— Скоро придёт социальный работник, чтобы всё с тобой обсудить, — мягко сообщила медсестра.
— Если я возьму её на руки, то могу передумать, — сморгнула я слёзы, не в состоянии отвести от малышки глаз. Она была похожа на маленькую куклу с крошечным носиком и густыми тёмными волосами.
Здесь должен был быть Бо.
Не Ребекка и кучка незнакомых людей рядом со мной, помогающих справиться с родовыми схватками. Это должен был быть он.
— Тук-тук, — послышался голос Ребекки. Она оставалась на ночь в больнице и держала меня за руку до трёх часов ночи, пока я старалась вытолкнуть в этот мир своего ребенка. Потом мне удалось отправить её домой, чтобы немного поспать. — Я кое-что тебе принесла.
Она поставила на столик вазу с розовыми розами и осторожно подошла к спящему ребёнку. Ребекка смотрела вниз с таким видом, будто хотела прикоснуться и обнять её, но боялась.
— Ты можешь её взять, — эти слова ранили меня, словно ножом по сердцу. Ведь я её даже ещё не подержала.
— Ты уверена?
Я кивнула, заставив себя улыбнуться.
Я скучала по Эддисон. Мне так хотелось, чтобы она была здесь. Последний раз я видела её во время зимних каникул, и всё это время благоразумно носила просторные толстовки с капюшоном.
Ребекка взяла ребёнка на руки. Моего ребёнка. Её ребёнка.
— Силы небесные, — сказала она мягким, по-матерински заботливым голосом, который был таким естественным для неё. — Ты просто самая красивая на свете малышка.
При звуке голоса Ребекки малышка открыла свои глазки.
— Ну, привет тебе! — проворковала Ребекка, её губы растянулись в самой счастливой улыбке, которую я когда-либо у неё видела.
Раздался стук в дверь, и Сэм испуганно отступил назад, когда мимо него протиснулась работница социальной службы. Увидев моё лицо, женщина с рыжевато-каштановыми волосами и ковыляющей походкой, сразу же остановилась.
— Мне придётся попросить приёмных родителей на минутку выйти, — сказала она, изучая меня.
Ребекка положила ребёнка обратно в кроватку и вместе с мужем вышла из комнаты.
— Как у нас дела? — спросила она, придвинув стул к моей кровати. — Я Сандра. И помогу тебе с бумагами. Я социальный работник здесь, в больнице.
— Мне просто хочется побыстрее покончить с этим, пока не передумала.
— О, — она подняла брови, схватила бумаги и ручку и положила их на планшет у меня на коленях. Сандра задала мне несколько стандартных вопросов, большинство из которых касались моего психического здоровья и истории семьи.
— Итак, похоже, ты выбираешь открытое усыновление с Сэмюэлем и Ребеккой Валентайн в качестве приёмных родителей, — резюмировала она, просматривая мои документы. — Я заметила, что в свидетельстве о рождении, которое ты заполнила ранее, нет имени отца.
— Он вне игры, — моё сердце сжигало болью, которую не могли снять никакие мягкие, извиняющиеся взгляды Сандры. — Давно в прошлом.
Сандра поджала губы и с сожалением улыбнулась.
— Мне запрещено высказывать здесь своё мнение, так что это не для протокола. Понимаешь?
Я кивнула.
— Ты кажешься умной молодой девушкой, и я знаю доктора Валентайна по его ординатуре здесь, в больнице, — сказала она. — Ты никогда не смогла бы найти для своей дочери семью лучше.
— Понимаю.
— Однако я должна сказать тебе, что, поскольку биологический отец не указан, есть шанс, что, если он узнает, то может подать в суд на опеку над вашей дочерью, — предупредила она. — Это редкость, но такое может случиться.
— Как я уже сказала, он давно в прошлом.
— Ты уже брала её на руки? — спросила она.
Я покачала головой.
— О, дорогая, ты должна её подержать. Ты пожалеешь, если этого не сделаешь. Так говорят мне многие биологические матери, — она встала, взяла ребёнка, заковыляла обратно и осторожно положила его мне в руки.
Физическая боль при родах не имела ничего общего с той болью, которая пронзала всё моё тело при мысли о том, чтобы отдать её. И никогда не узнать её близко.
Я подождала, пока социальная работница выйдет из комнаты, и, прочистив горло, прошептала последние слова перед тем, как отдать свою дочь:
— Я люблю тебя, и прости меня.
Я могла бы продолжать и продолжать говорить. Могла бы объяснять причины и логику своего поступка. Могла бы неустанно оправдывать своё решение. Вместо этого, мои слова были краткими и простыми. Может быть, однажды мне выпадет шанс узнать её, и, может быть, когда она станет взрослой женщиной, я сяду и объясню ей, как сильно её люблю и как всё, чего я когда-либо хотела, это чтобы у неё была лучшая жизнь – жизнь, которую я никогда не смогла бы ей дать.
Социальная работница вернулась с Сэмом и Ребеккой, и перед уходом в последний раз взглянула на бумаги.
— Хочешь подержать свою дочь? — спросила я Сэма, когда он отошёл в сторону. Он придвинулся ближе, взял её на руки, где малышка стала казаться ещё меньше. Ребекка заглянула через его плечо, и они оба рассматривали крошечного маленького ангела, который внезапно сделал их семью полной.
∙ ГЛАВА 23 ∙
КОКО
— Тук-тук, — позвала я через входную дверь дома Ребекки и Сэма в колониальном стиле.
— Иду, — крикнула в ответ Ребекка. Как только она увидела меня, на её лице появилась широкая улыбка. — Дакота!
Она открыла дверь и впустила меня. На кофейном столике выстроилась в ряд аккуратно сложенная одежда.
— Я стирала бельё. Извини за беспорядок.
Рядом с ровными стопками белых пушистых полотенец лежали маленькие розовые футболки и миниатюрные белые носочки. Медовые волосы Ребекки были собраны высоко на затылке в идеальный пучок. Представив её недели, заполненные родительскими собраниями, футбольными тренировками и покупками продуктов, я поняла, что всё же никогда не видела никого настолько счастливого.
Ребекка носила домашнюю одежду с такой непринуждённостью и врождённой элегантностью, как модели высокой моды носили одежду от-кутюр. Она делала это так легко. Я почти что завидовала ей.
— Какими судьбами ты здесь? — спросила она с улыбкой, складывая маленькие брючки и разглаживая их рукой. Я наблюдала, как она взглянула на часы на стене, которые показывали два часа дня. Большинство мам отсчитывали бы свой последний час тишины, но я сомневалась, что Ребекка делала что-то подобное.
— Просто хотела зайти и извиниться, — сказала я, расправляя плечи.
— За что, дорогая?
— За то, что никогда раньше не приходила, — я наклонила голову на бок. — После того как вы с Сэмом уехали из Лексингтона с Мабри, я, как оказалась, совсем запуталась. Мне хотелось как можно быстрее окончить университет и убраться к чёрту из Кентукки.
— Я это помню, — беззаботно рассмеялась Ребекка, хлопнув себя по колену. Может быть, это беспокоило её не так сильно, как я думала? — Разве ты не брала восемнадцать кредитов за семестр, программу летнего обучения и всё такое? Сэм думал, что ты сошла с ума!
— Верно. Ты ведь знаешь, как я себя чувствую, когда у меня в голове есть цель. Я сделаю всё, чтобы её достичь, — сказала я и добавила: — любой ценой.
Ребекка откашлялась, её лицо приняло серьёзное выражение.
— Послушай, Дакота. Извинения приняты, но это было необязательно, — она встала и начала складывать аккуратно сложенную одежду в стоящую рядом корзину для белья. — Люди взрослеют. Их приоритеты меняются. Они развиваются. Они двигаются дальше. Такова жизнь, дорогая.
Я приложила руку к сердцу.
— Я по-прежнему чувствую себя ужасно, Бек. То есть, я не осознавала это, пока на днях не увидел Мабри. Я пропустила почти полностью первое десятилетие её жизни. Твоей жизни как её матери. А ведь мы были лучшими подругами.
— Лучшими кузинами, — поправила она меня. Ребекка всегда говорила, что быть лучшими кузинами в сто раз важнее, чем лучшими подругами. Это как обладание лучшим из двух миров. Хотя она всегда была для меня скорее плечом, на котором можно поплакать, чем кем-либо другим, и выбрать её приёмной матерью было вполне логичным.
— Да, лучшими кузинами. А я устранилась от тебя – и от Мабри – как какая-то эгоистичная засранка, — покачала я головой. Кто-то должен был это сделать, а Ребекка для этого слишком мила.
— Милая, ты пребывала в режиме выживания, — она подняла корзину и прижала к своему стройному бедру. — Иногда, чтобы выжить, мы должны забыть. Именно это ты и пыталась сделать, Дакота. Забыть. И невозможно даже представить, насколько трудно наблюдать, как кто-то другой воспитывает твоего ребёнка. На твоём месте я поступила бы так же. Никто не держит на тебя зла, Дакота. Поверь мне, — её тёплый взгляд омыл меня, словно печальный дождь, потом она покачала головой и вздохнула. — Он действительно заморочил тебе голову.
— Бо хочет, чтобы я вернулась, Ребекка, — закатила я глаза. — Ты можешь в это поверить? Прошло столько времени, и он посчитал, что сможет просто снова заставить меня в себя влюбиться, как будто и не было последних десяти лет.
— Ты позволишь ему?
Я собралась с мыслями и вытолкнула их на поверхность с такой же силой, как и рыцарь, измученный битвой:
— Понятия не имею.
— Если бы любить и прощать было так легко, Дакота, это делал бы каждый, — Ребекка сверкнула милой улыбкой. — Не позволяй прошлому держать твоё будущее в заложниках.
Она вышла из комнаты с корзиной одежды и через минуту вернулась с пустыми руками.
— Мне нужно вернуться на ранчо, — я встала, уперев руки в бока, и терзая зубами нижнюю губу. — Просто захотелось признаться и снять этот груз с души.
Ребекка подошла ко мне, широко раскрыв руки, и заключила в такие нежные объятия, которых я едва ли заслуживала, такие, что наполнили меня с головы до ног теплом и заставили мои глаза увлажниться от счастья.
— Люблю тебя, — сказала она, уткнувшись головой мне в плечо, как сделала бы старшая сестра. — Я всегда рядом с тобой. Знай это. И пожалуйста, приходи ещё. Мы хотим, чтобы ты присутствовала в нашей жизни – в её жизни.
— Хорошо, — и в тот раз я была очень серьёзна.
* * *
Я пролетела под пологом крон магнолий по подъездной дороге, ведущей к ранчо Мэйсонов, и, замедлившись, остановилась, когда добралась до дома. Грузовик Бо стоял на пандусе с открытым капотом, и как только я выбралась из машины, он появился из-под него.
Бо направился ко мне неторопливой походкой, без рубашки и с такой улыбкой, которая заставила меня подумать: «Вот дерьмо». Мускулы перекатывались под упругой гладкой кожей, из-за чего его тело отбрасывало блики на солнце.
— Хорошо провела время в городе?
— Да.
Он схватил грязную тряпку, лежавшую сбоку от двигателя, и вытер замасленные руки.
— Здесь я уже закончил. Пойду в дом прибраться. У меня на вечер кое-что запланировано.
Мои губы растянулись в улыбке. Опять он за своё, снова пытался навязать мне свидание – не то, чтобы я была против.
— И что же это?
Он прищурился, демонстрируя намёк на милые морщинки в уголках его великолепных голубых глаз. Его лицо давно лишилось юношеского овала, и если в школе Бо был королём выпускного бала и многим вскружил голову, то теперь можно с уверенностью сказать, что он превратился во взрослого мужчину с уверенной походкой и знающего своё дело, не принимающего ответ «нет», и при виде которого у женщин плавились трусики.