Я толкнула дверь, и на меня посмотрели две пары испуганных глаз. Тамид сидел на краю стола — того самого, на котором я когда-то очнулась. Вид бывшего друга казался до боли привычным — хоть бросайся и выкладывай всё, как прежде. Левая штанина завёрнута до колена — вернее, бывшего колена. Теперь на его месте блестел бронзовый диск, притянутый к обрубку кожаными ремнями. Ниже не было ничего. Пустотелую механическую ногу из полированной бронзы держала в руках Лейла, сидевшая за столом. Девочка уставилась на нас выпученными от ужаса глазами, хватая воздух ртом.
Кого-кого, а Лейлу я не ожидала тут увидеть, как, похоже, и её брат.
— Только не говори отцу! — пискнула она. Лучше бы молчала. Краска, бросившаяся в лицо, выдала её с головой. — Я тут просто… я смазываю, чтобы не…
— Чтобы не скрипело, — нашёлся Тамид. Звук, который издала Лейла, сам очень походил на скрип. — Сустав скрипел, и она пришла исправить… потому что сама его делала.
— Ясненько… — Рахим окинул его взглядом, которым обычно смотрят отцы и старшие братья на незадачливых ухажёров.
«Вот, значит, какой секрет скрывала Лейла, а Шира так отчаянно хотела узнать. Вовсе не сговаривалась с братом против султимы, а просто бегала на свидания!»
Всё это было бы смешно, не будь я уверена, что Шира и такое может использовать в своих интересах. Меня саму не раз пороли за свидания с Тамидом, а ведь я не принцесса, а он был просто друг без всякой влюблённости с моей стороны.
«Не потому ли Рахим спешил убрать Лейлу из гарема — боялся, что султан её накажет?»
Однако во взглядах брата и сестры чувствовалось что-то ещё, не имевшее отношения к Тамиду.
— Значит, твоя работа? — Рахим показал на суставчатый бронзовый протез у неё в руках.
Лейла со страхом кивнула.
— Я… я просто… хотела помочь…
«Выходит, не одни только игрушки для детишек из гарема», — подумала я. Мастерство девочки и впрямь впечатляло… но Рахима явно не радовало. Почему?
— Пойдём, Лейла, — сухо произнёс он. — Провожу тебя обратно в гарем, нам всё равно надо кое-что обсудить.
«Давно пора! Ауранзеб уже на носу, девочка должна знать, что ей предстоит».
В комнате повисло неловкое молчание. Лейла торопливо закрепляла протез, остальные старались друг на друга не смотреть. Тишину нарушали лишь щелчки механизма и звяканье металла. Когда нога окончательно встала на место, Рахим взял сестру за плечо и буквально выволок за дверь, лишь в последний момент вспомнив обо мне и бросив через плечо:
— Амани, я за тобой вернусь!
Мы с Тамидом остались одни, но неловкое молчание продолжалось ещё долго, после того как шаги брата с сестрой затихли.
— Я бы выскочил следом, — выдавил наконец мой бывший друг, — но сама понимаешь… — Он выразительно постучал по бронзовой ноге. Глухой звук эхом отразился от стен, и я невольно поёжилась. — Наверное, лучше уйти тебе… хотя бы из вежливости.
— Тамид…
— Тебе любопытно, как я потерял ногу, Амани? — перебил он.
— Я знаю как. — Та последняя ночь в Пыль-Тропе врезалась мне в память сильнее, чем все последующие бурные дни.
— Нет! — Тамид ударил ладонью по столу, и я бы вздрогнула, не будь так привычна к грохоту боя. — Ты не знаешь! Ты видела только, как Нагиб прострелил мне колено, а потом ускакала. Тебя уже не было, когда я истекал кровью на песке, и потом, когда Шира стала уговаривать и врать, что знает, где ты. — Он сжал трясущиеся кулаки. — Ты не видела, как меня оторвали от матери и увезли с собой — просто на всякий случай, вдруг пригожусь! Не знаешь, как я трясся в поезде на Изман…
Я была в том поезде, встретила там Ширу и целовалась с Жинем, только понятия не имела, что Тамид тоже рядом.
— Я думала, что Нагиб оставил тебя умирать в Пыль-Тропе… Думала, тебя уже нет, Тамид. — Слова, которыми я утешалась в последние месяцы, звучали теперь, перед ним, жалкой отговоркой.
— Я тоже так думал… — Он похлопал себя по бедру. — Когда корчился от боли, решил, что уже всё… а потом святой отец сказал, что у меня заражение и ногу придётся отнять. Тебя не было, Амани, когда мне её пилили… но теперь ты здесь. Дай догадаться — ты здесь, потому что хочешь моей помощи! Чтобы я сказал, где находится тот кусочек бронзы у тебя под кожей, который не даёт отсюда сбежать!
Я судорожно сжала бугорок под рукавом халата, подумав, что там уже, наверное, синяк.
Тамид хорошо меня знал и верно истолковал моё молчание. Он сполз со стола, поморщившись и чуть пошатнувшись, когда механическая нога упёрлась в пол, и принялся наводить порядок в мастерской, выравнивая стеклянные пузырьки с ярлычками и раскладывая в ряд инструменты. По пути захлопнул дверь, за которой я успела разглядеть кровать.
— Ты так предсказуема, Амани, — с горечью продолжал он. — Ты и правда думала там, в Пыль-Тропе, что меня мучила бессонница? Нет, просто, когда тебя наказывали, я нарочно не спал, зная, что ты влезешь в окно за пилюлями от боли.
Я проглотила слёзы, стоявшие в горле.
— Не верю, что ты так меня ненавидишь…
— Почему вдруг? — Он стал аккуратно раскладывать инструменты, забытые Лейлой.
— Потому что иначе ты давно уже донёс бы султану, что я с мятежниками. — «Правда!» — А ты притворился, что мы не знакомы… хотя помогал ему во многом другом. — Слова звучали обвинением, и мне чуть полегчало. — Ты научил его, как управлять Нуршемом — и мной. И нужным словам из языка древних тоже научил ты! Но меня всё-таки не выдал. — Я видела, как он поморщился, и тут же надавила. Пускай ему плевать на меня, но святошу из Тамида ничем не вытравишь. — Теперь, с помощью джинна, султан погубит в сто раз больше людей, чем прежде!
— Я знаю, — буркнул он.
— Получается, тебе всё равно?
— Думаешь, из-за того… — Пальцы его дрогнули, роняя на пол какой-то округлый предмет. — Потому что я так отношусь к тебе?
«Как относишься?» — хотелось спросить, но я и так знала ответ, написанный на его лице.
— Он наш султан, Амани. Наше дело — повиноваться, не ведая сомнений.
— Ты так не думаешь… — «Правда, чистая правда». Я подняла с пола металлическую трубку и протянула Тамиду, но он не спешил брать. — Тот, кто ходил на молитву каждый день, не может считать, что держать джинна в неволе — правильно.
— Тебе-то что за дело?
Не дождавшись, я положила трубку на стол.
— Вышло так, что теперь я занимаюсь спасением жизней.
— Какая жалость, что не занялась год назад, когда я умирал.
— То не моя вина, Тамид! Всё они…
— Да, они — но бросила меня ты!
Ответить было нечего.
Он резко отвернулся. У другого бы волосы упали на лицо, скрывая глаза, но Тамид всегда тщательно прилизывал их на пробор.
— Как мне заставить тебя уйти, Амани?
Больше ничего и не потребовалось.
Глава 30
Я прислонилась к колонне у основания лестницы, прижав ладони к холодному мрамору и стараясь подавить слёзы. У нас в пустыне привыкли беречь воду, да и место здесь не то, чтобы проявлять слабость. Дворец султана ничуть не безопаснее ночных песков.
Рахим сказал, что придёт за мной. Без охранника ходить не положено, но сколько ещё продлится их разговор с Лейлой? Подмывало сунуться ещё куда-нибудь, но риск был слишком велик. Если поймают, пострадает Рахим, а могут и разоблачить, задав правдивой демджи вопросик-другой. Сомнительно, что султан простит меня снова после той встречи с Бахадуром.
Прежде я никогда не боялась лезть в неприятности, но на этот раз моя голова точно могла слететь с плеч, и даже просто утрата доверия означала потерю источника таких необходимых нам сведений.
Я ждала, преодолевая зуд нетерпения, вслушиваясь в плеск фонтана среди кустов и заливистый щебет разноцветных птиц с подрезанными крыльями.
Внезапный скрежет на другом конце дворика заставил меня вздрогнуть и вжаться в тень за колонной. Неважно, кто идёт, — меня не должны застать одну!
Дверь распахнулась с грохотом, подобным выстрелу, но женский вопль, отдавшийся эхом от каменных стен был ещё громче. Не сдержав любопытства, я выглянула из-за колонны. Двое солдат в мираджийской форме вытаскивали из двери девушку, которая вырывалась с такими отчаянными криками, что сюда, наверное, сбежалась бы целая толпа, не будь птичьи трели вокруг столь оглушительны. Мне сразу вспомнились слова Айет в зверинце.
Рука привычно потянулась к поясу за револьвером, но встретила лишь пустоту. Более того, приказ султана запрещал причинять вред кому бы то ни было. Да и в любом случае справиться голыми руками с двумя вооружёнными солдатами я бы вряд ли сумела.
Они вышли на свет, и только тут я разглядела лицо бьющейся пленницы.
«Узма!»
Жена Кадира. Та самая, что так старалась унизить меня на приёме у султана, а потом таинственно исчезла, словно испарилась. Только я знала, что такое бывает разве что в сказках. В остекленевших глазах несчастной не было ни проблеска разума, и я сразу вспомнила, где встречала такой же взгляд, — у Саиды, когда Хала вызволила её отсюда, из дворца, и привезла к нам в лагерь. Но Саида шпионила для Ахмеда… Чем же так провинилась Узма, что потребовалось пытать её до полусмерти?
Солдаты свернули за угол, и вопли женщины затихли вдали. Я застыла на месте, уговаривая себя хоть раз в жизни остаться в стороне и не рисковать. Выслеживать двух стражников, волочащих безумную пленницу, — трудно придумать способ вернее, чтобы угодить в пыточную самой, тем более что разобраться в происходящем он вряд ли поможет.
Я оглянулась на дверь, из которой они вышли. «Скорее всего, заперта, но вдруг… Тем не менее выходить во дворик тоже опасно — могут заметить. Глупо и безрассудно!»
Впрочем, глупость и безрассудство я проявляла далеко не впервые. Ноги будто сами понесли меня через двор. Солнечный свет отбрасывал на дверь какие-то странные блики, и, только приблизившись вплотную, я поняла, в чём дело.
Дверь была железная, только зачем-то выкрашенная под дерево.
А ещё она гудела.
Я протянула к металлу растопыренные пальцы, ощущая странное притяжение. Приложила их, и гул словно пронизал всё тело, заставив его вибрировать. Казалось, я прикасалась к ревущему пламени, не ощущая жара, а одну только мощь, заключённую внутри. Острое покалывание в пальцах разлилось по коже, дыхание перехватило, а сердце заколотилось в груди.
Внезапно чьи-то руки грубо развернули меня и с силой впечатали в дверь, выбивая воздух из груди. Покалывание кожи тут же взорвалось острой болью в каждой клеточке тела.
На меня уставились горящие глаза галанского посланника. За спиной у него маячил Кадир. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, галан схватил меня за горло.
— У себя на родине мы вешаем отродье демонов за шею, — прошипел он картаво, сжимая пальцы, — но я не захватил с собой верёвки.
Железная дверь обжигала спину всё сильнее. Мысли путались, в глазах темнело. Я задыхалась, бессильно царапая его рукав. Отбиться можно было как угодно, хотя бы вцепиться ногтями в слабое место на запястье или в глаза, ударить коленом в пах, но приказ султана не позволял ничего. Меня охватила паника. Похоже, смерть на сей раз не шутила, а пришла всерьёз.
Пальцы на горле вдруг разжались, и я упала на колени, упёршись руками в землю и жадно глотая воздух. Над головой слышались крики, хруст удара, болезненный вопль. Тьма перед глазами понемногу рассеивалась, я подняла глаза и увидела Кадира, который пошатывался, хватаясь за разбитый нос.
Над ним грозно возвышался брат, сжимая окровавленный кулак. Вечернее солнце светило ему в спину и слепило мне глаза, так что я даже не сразу узнала его. Рахим был похож на сказочного героя — первого смертного, готового к бою с Разрушительницей, Аталлу под стенами Сарамотая или Серого принца, что вышел против Адиля Завоевателя.
Опустившись передо мной на колени, он вновь обрёл реальные черты.
— Амани, ты как? — Приподнял мне подбородок и ощупал шею уверенными пальцами, привыкшими к боевым ранениям. Сзади стояли двое солдат, удерживая за локти галанского посланника. — Амани, скажи что-нибудь, или я отведу тебя к святому отцу.
— Не надо, — хрипло выдавила я. — Разве что придётся надеть что-нибудь под цвет синяков.
Рахим помог мне подняться на ноги, и я поморщилась, бережно трогая пострадавшее горло.
— Солдаты! — гнусаво прорычал Кадир, всё ещё зажимая переломанный нос и плюясь кровью. — Отпустите посланника и схватите моего брата!
Они не двинулись с места, вопросительно глядя на Рахима. Я заметила на их бело-золотых мираджийских мундирах голубые полоски, такие же, как у него. Знак гарнизона в Ильязе — значит, эмир уже прибыл. Вот почему Рахим опаздывал.
«Он получил свою армию».
— Отставить! — бросил он деловито.
В голосе звучала властная уверенность, которой у своего сопровождающего мне ещё не доводилось слышать. Не царедворец, а боевой офицер, солдат до мозга костей, его место на войне, а не во дворце. Настоящий командир.
Взгляд Кадира метнулся от одного солдата к другому, затем обратился на Рахима.
— Отпустить его, я сказал! — проревел он. — Слушайте приказ своего султима!
Солдаты и ухом не повели, будто не слышали. Рахим спокойно снял мундир и накинул мне на плечи, затем повернулся к Кадиру:
— Это мои люди, брат. Они подчиняются не султиму, а своему командиру. Отведите в его покои, — приказал он солдатам, — не хватало нам ещё международных инцидентов… Пойдём, Амани.
Он уже успел отвернуться, когда Кадир вдруг вытащил из-за пояса револьвер. Я вскрикнула, но было уже поздно. Грянул выстрел, и пуля угодила в плечо одному из солдат. Слава Всевышнему, не в грудь, но посланнику этого оказалось достаточно, чтобы вырваться. Он выхватил саблю и сделал выпад в сторону раненого, но Рахим успел отразить удар своим клинком.
Кипя от бешенства, Кадир вновь поднял револьвер, нацелив брату в спину. На этот раз я была проворнее — сказались уроки Шазад. То ли от гнева, то ли от недостатка опыта султим держал оружие небрежно. Я не могла причинить ему вред, но позволить убить Рахима тоже не собиралась. Всего лишь ударила по рукоятке снизу вверх, и пуля ушла в стену, а револьвер выпал, и я легко подхватила его.
Увидев наведённый на себя ствол, султим застыл на месте, ошарашенно глядя на меня.
— Ты не выстрелишь! — прошипел он.
Он был прав, выстрелить я не могла. Мешал приказ султана, но Кадир об этом явно не знал.
— Проверим? — Я взвела курок.
Палец дрожал на спусковом крючке, не в силах нажать. Мне будто снова было десять лет, и я впервые в жизни держала в руках тяжёлое оружие, зная, что лишь оно одно способно защитить.
— Амани! Брось револьвер!
Даже не узнай я голоса, мучительно сжавшееся сердце подсказало бы, чей это приказ.
Я боролась изо всех сил, до боли напрягая мышцы, но руки уже двигались сами по себе. Оружие выпало, звякнув о каменные плиты двора. Я обернулась.
Двое солдат вытянулись по стойке «смирно», один зажимал раненое плечо. Галанский посланник скорчился в луже крови, бессильно откинув руку, ещё недавно державшую меня за горло. Над ним возвышался Рахим с окровавленной саблей, а рядом, окидывая непроницаемым взглядом всю сцену, стоял правитель Мираджа.
Пальцы султана барабанили по шахматному узору огромного стола из чёрного дерева, инкрустированного слоновой костью, а взгляд не отрывался от вздутого кровоподтёка у меня на шее. Вскоре там должен был образоваться грандиозный синяк с отпечатками пальцев галанского посланника.
Мы сидели в том самом кабинете, откуда я почти месяц назад выкрала секретные бумаги. В присутствии хозяина комната выглядела ещё внушительнее, как будто карты на стенах и на столе были его продолжением. Жинь как-то раз сказал, что я и есть эта страна. Загляни он сюда сейчас, наверное, передумал бы.
Мне одной разрешили сесть, точнее, приказали. Сыновья стояли за спиной, вытянувшись в струнку. Султан велел мне рассказать, что произошло. Всю правду. Так я и сделала. Лейлу не упомянула, но промолчать о Тамиде не вышло: пришлось объяснить, как я оказалась одна в той части дворца. Я тщательно, как могла, выбирала слова — одно лишнее, и всё будет кончено. Получалось, что Рахим уступил моей просьбе и отвёл меня к святому отцу, а затем оставил нас наедине. Слава Всевышнему, эта часть рассказа вопросов не вызвала.